Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 58

Я дергаюсь назад — и меня окатывает бетонной крошкой, свистом бьет по ушам. Понимаю, что это в меня стреляли снизу. И чувствую — гудрон вибрирует мелко подо мной. Это в ботинках такое не прочувствуешь, а голыми лапами — замечательно ощущается. Бегут. Короткими перебежками в сапогах по крыше — бегут в мою сторону. Тра-та-та — топот с одной стороны. И тра-та-та — дробный топот с другой. Со всех сторон обходят.

Ну все, думаю. Чего делать? В гудрон просачиваться? Нереально. Вниз бросаться? Изрешетят в лоскутки еще в полете, соберут по пробиркам, расставят по холодильникам — и гейм овер.

Смотрю я тоскливо на небо и вижу — чайка пролетела. Бог ее знает, откуда в Подмосковье чайки, не первый раз вижу. Летит такая белая, крыльями почти не машет…

А что делать? Тоже выход, если получится. Сфотографировал я ее глазами мысленно, поднял вверх лапы — и стал превращаться. Не знаю, в кого, но верю, что организм сам рассудит. Он и рассудил.

Смотрю на себя — голова вроде вертится, зрение нормальное, человеческое. Не одним глазом приходится оглядываться вокруг, как голубю, а вполне качественная стерео-картинка. Перьев нет. Туловище крохотное, по крайней мере по сравнению с тем, что было. Была медвежья туша, стала — ну, спаниельчик небольшой. А вот вместо рук — крылья. Здоровеннейшие! Непропорциональные. Но я нутром понимаю, что организм правильно все рассчитал: такую тушу держать в, воздухе — нужны крылья, как у самолета.

И я, не мешкая, бросаюсь вниз. То есть враскорячку, короткими лапками подсеменил по гудрону к краю — и вниз головой. Тут все надо мной кувыркнулось, раз, другой, земля, небо… Я взмахнул руками, еще раз — и поймал воздух!

Сложное ощущение, как на воде — чувствуешь опору, держишь воздух. Только очень плечи болят. Но организм уже сам все наладил, мышцы на плечи быстро подтянул — стало легко взмахивать. Я взмахиваю, взмахиваю — и поднимаюсь выше и выше. А они — не стреляют! Замерли, головы задрали — и глядят, открыв рты.

Я так понимаю, что больше всего по комплекции я напоминаю не чайку, а летучую мышь. Или эту, как ее… Есть в легендах, я слышал, упоминаются птицы с человеческими лицами и почему-то до одури нечеловеческими именами — сирин, гамаюн, алконост. Только размах крыльев у них, насколько я помню, был сильно скромнее. Не знаю уж, как они летали с такими куцыми закрылками, мне и с моими мачтами держаться на лету не так-то просто. Наверно, они по земле бегали, как куры. И еще, конечно, у меня с перьями проблема. Перьев нет, просто кожа желтоватая. Все-таки, наверно, я летучая мышь, а не птица.

И тут раздается очередь. Не знаешь, какая дальность прицельной стрельбы у автомата? Я тебе так скажу — хватит, чтобы низко летящий самолет сбить, не то что птичку. Хорошо что мимо прошла, прицеливаются, наверно. Я складываю крылья и камнем падаю вниз. А чего еще делать? Боюсь я автоматных очередей, тем более в воздухе. Упал я немножко, спланировал — и я уже не над секретной зоной. То есть забор перелетел и лечу над воинской частью. Смотрю вниз — люди бегают, прячутся, вверх глядят, ужас на лицах. Они-то небось думают, что это монстр вырвался из секретного института! Никто не стреляет, все стрелки остались в секретной части. Смотрю — машина у проходной стоит, двери нараспашку — генерал вернулся, вверх смотрит, подняв руку ко лбу от солнца. Но вид такой, будто честь мне отдает. Приятно, черт побери! Рядом с ним амбал его, шофер. А около другой дверцы стоит парень в штатском, вверх смотрит неприятным взглядом. Не знаю, может, мне показалось, но вот клянусь — видел я этого человека. И вспомнил где — это Клим, которого спецназовцы расстреляли в том бандитском коттедже. Но, может, показалось?

И больше разглядеть ничего не получается — уносит меня уже далеко потоками воздуха. Снова ложусь на крыло, взмахиваю пару раз, набираю высоту, выше, выше. Издалека опять очередь, и не одна — в несколько стволов бьют. Но меня уже отнесло далеко от здания, от бараков, и я стараюсь, машу крыльями, тяну к лесу. А затем еще раз складываю их над головой — и пикирую. И вовремя — прямо над моей головой свистят очереди, а кто-то даже одиночными палит. А я падаю почти камнем, подо мной деревья мелькают, и над самыми верхушками снова распахиваю крылья и на бреющем полете ухожу над лесом вдаль. Вырвался!

Я еще немного лечу над лесом, все дальше и дальше от злополучной военной базы. А потом набираю высоту — выше, выше, — вхожу в ритм и спокойно, размеренно взмахиваю крыльями. Без спешки, без судорог, как в тренажерном зале. Чем выше я поднимаюсь — тем холоднее становится, и в какой-то момент я не выдерживаю и обрастаю густой шерстью — даже лицо. Лететь так становится тяжелее, аэродинамика не та, я ж понимаю. Но зато приятнее.

До облаков я, конечно, не добрался. Хотя собирался поначалу. Но очень тяжело, в ушах звенит, дыхания не хватает. Но все равно высоту набрал приличную. Лечу, вниз смотрю — внизу интересно, мелко. Лес, поля квадратами, поселки дачные — далеко внизу. И я так думаю, если люди меня в небе видят, то тоже разглядеть толком не могут, кто это летит — большая птица или вот такой оборотень.

Внизу железная дорога ниточкой. Беру ее как ориентир, прикидываю, в какую сторону, — и стараюсь над ней лететь, к Москве. Система простая; глубокий вдох, на выдохе три мощных взмаха крыльями, набираешь высоту, потом снова вдох — и летишь, замерев. Крылья держать! Не сгибать! Вдох-выдох, вдох-выдох. Затем снова — три взмаха и планируешь. Так и не утомительно получается, и отдыхаешь.

Я думал, ну полчаса, ну час — и дома буду. Но летел часов пять, наверно. Устал дико, похудел за это время чуть ли не вдвое. До Москвы часа три, и там еще кружил в вышине бог знает сколько — уже стемнело полностью, фонари горят, а где какой район — не разберешь. Наконец вернулся к центру, сделал вокруг Кремля несколько кругов, особо не приближаясь — там тоже люди нервные в охране, откроют пальбу. Наконец понял я что к чему, где какое направление, добрался до своего района, нашел свой дом, покружился немного. Смотрю — окно мамино горит, там телевизор мелькает. А мое темное, и форточка открыта, только маленькая она. Ну, я к форточке подлетаю, хотел быстро прикинуться шлангом и туда просочиться. То есть подлетаю, хватаюсь за раму, превращаюсь — и внутрь.

Но не учел, что хвататься за раму надо будет руками, а руки у меня в крыльях. А руки крохотные, что под брюхом висят всю дорогу, — так это ноги бывшие, хвататься ими неудобно. В общем, я как долбанусь со всей дури в раму! Стекла посыпались, шуму! Но я все равно успел ухватиться и в комнату влез. И в свой облик пришел. Быстро к кровати кинулся, одеяло схватил и завернулся. И тут мама вбегает, хлопает рукой по стене, ищет веревку-дергалку, чтобы свет зажечь. Зажигает — и столбенеет.

— Кхм… — говорю. — Какая-то сволочь окно разбила. То есть ветер сильный, наверно.

— Леша?!! — вскрикивает мама.

— Угу, — говорю. — Пришел уставший, лег спать, а тут — вон какой ветер.

— Давно ты дома? — изумляется мама.

— Да не очень… — говорю и сразу перевожу тему: — Что с окном-то теперь делать?

— Я заходила полчаса назад, — говорит мама. — Тебя не, было. Да и дверь на цепочке…

— Ну, что уж теперь,… — неопределенно отмахиваюсь я. — Давай я посплю, до утра не будем ничего убирать, а утром я подмету и стекольщика вызову. А то очень спать хочется, лады?

— Ну ладно, спи, хорошо хоть вернулся, я тут так волновалась! Тебя столько дней нет! Никаких вестей! Люди звонят незнакомые, тебя спрашивают…

— А кто спрашивал?

— Клим какой-то… Девушка какая-то…

— Ладно, — говорю, — давай до завтра отложим.

— Спокойной ночи, Лешенька! — говорит мама, выключает свет и тихо выходит.

Классная у меня мама все-таки!

Часть 6

ВИРУС

(из дневника Лексы)

Лежу я, значит, в темноте, но мне не спится. Я и вообще последнее время стал редко спать, а тут мысли мучают. Если ты думаешь, что меня мучает по-прежнему мысль о том, что это такое со мной происходит, — то вот и ошибаешься. Все, перегорело, переволновался. Какая, к ежам, разница? Ну происходит и происходит. Последнее время только и делаю, что бегаю по учреждениям и влипаю в сомнительные приключения. А мне это надо? А что мне надо вообще?