Искажённая правда (ЛП) - МакДональд Мария - Страница 23

Моё дыхание срывается на всхлип, и я пытаюсь обуздать собственные эмоции. Всегда яркие глаза и розовое лицо моей тёти теперь стали серыми и бледными. Больно наблюдать за этим. Но, что ещё сложнее, так это видеть её попытки улыбаться, несмотря ни на что. Она очень сильна внутренне, и с каждой секундой женщина доказывает это, но химиотерапия буквально высасывает из неё жизнь.

Быстро осмотрев комнату, я уже знаю, что увижу – дядя Дейн не справляется. Его стеклянный пустой взгляд ещё хуже того, что у тёти. Я почти слышу, как моё сердце разбивается от боли за них двоих. Мои кузены – Лотти, Макс и Джеймс – ждут внизу, и, с тех пор как обнаружили, что у их мамы четвёртая стадия рака лёгких, они никуда не отлучаются. Мы понимаем, что сейчас химиотерапия выигрывает ей время, но все мы боимся того, что его будет недостаточно. Дело в том, что независимо от того, как долго продержится тётя Либби – этого никогда не будет достаточно.

– Прекрати думать об этом, – прохрипела мне женщина.

Дядя Дейн пересёк комнату, чтобы приложить кислородную маску к её лицу, запустив аппарат, вдыхающий в неё жизнь.

– Прекрати пытаться говорить, Нова, – прошептал мужчина, погладив возлюбленную по щеке, нежно запустив руку в её волосы.

Женщина с трудом приподнимается, накрыв своей ладонью его руку. Они смотрят друг на друга с обожанием, и от этого моё сердце разбивается ещё больше. Я чувствую, как мои глаза заволокла пелена слёз, поэтому с силой прикусываю язык, ощущая, как металлический привкус быстро заполняет мой рот. Вздрогнув, я сглатываю вновь и вновь, осознавая, что так пытаюсь просто удержать свой разум от развернувшейся передо мной реальности. Однако моё сознание не может просто абстрагироваться от этого.

– Лоусон завтра садится на поезд домой. Он приедет, чтобы повидаться с тобой, – говорит тётя Соф, кривовато улыбнувшись. – Думаю, нам пора идти, – добавила она, посмотрев на меня, а после на тётю Либби, и, наконец, на дядю Дейна, который кивнул в знак согласия. На его лице написана благодарность.

Предчувствуя, что тётя Либби вновь попытается заговорить, я опережаю её.

– Ты права, тётя Соф. Мне нужно поработать пару часов в студии.

Когда я вновь смотрю на тётю Либби, то замечаю, как закрываются её глаза, а после она засыпает. Мы осторожно выходим из комнаты, пытаясь не разбудить её.

– Ей хуже? – Спрашивает тётя Соф у дяди Дейна.

И когда он кивает, я не могу думать ни о чём другом, кроме как о том, насколько этот вопрос бессмысленный. Мы все видим, как она быстро истощается, и я понимаю, что нужно заполнить звенящую пустоту словами. Нужно сказать хоть что-нибудь.

– Она умрёт, – слова вылетают из моего рта, и моё тело вздрагивает, словно в шоке от этого откровения.

– Оливия! – Укоряет меня тётя Соф.

– Нет, Тинк, – говорит дядя Ден, используя прозвище, которое придумал для неё много лет назад. – Она права. Нова не протянет долго, – добавляет он, опускаясь на скамейку в коридоре. – Я продолжаю молиться о том, чтобы ей стало лучше, убеждая себя в том, что у нас ещё есть шанс на будущее.

– О, Дейн, – на выдохе произносит тётя Соф.

Она садится рядом с мужчиной, а я так и остаюсь стоять, чувствуя себя неловко.

– Я не смогу сделать это без неё, – тихо пробормотал дядя Дейн.

– Сделать что? – Так же тихо спросила женщина.

– Жить.

Я никогда не слышала, чтобы кто-то произносил одно слово с большей убеждённостью и разгромом, чем дядя Ден. Сейчас он не брат, дядя или отец. Нет, сейчас он просто мужчина, потерявший любовь всей своей жизни.

Отступив на два шага, я ударяю по столу, от чего ключи падают на пол. Они вдвоём смотрят на меня, подняв головы, а я только открываю рот, не в силах сказать что-либо. Встряхнувшись, я с грустью улыбаюсь.

– Мне нужно потанцевать.

– Я знаю, – говорит тётя Соф, возвращая мне улыбку.

Она понимает меня. Танцы – моё освобождение. Это помогает мне выразить все эмоции, с которыми мне приходится бороться. Я не имею права выплеснуть их на кого-то другого. У всех нас сейчас тяжёлое время, и дядя Дейн просто рассыпается на части на наших глазах. Бросившись к ним, я падаю на колени, подавшись вперёд, обнимая каждого свободной рукой.

– Люблю тебя, – шепчу дяде на ухо.

Мужчина сжимает мою руку, но ничего не говорит в ответ. Отстранившись, я не могу не посмотреть в его глаза. Они пусты. В них поселился чёртов страх.

– Мне нужно вернуться к ней, – отвечает мужчина нам двоим.

Маска скользнула на его лицо. Миг, и он меняется на наших глазах, превращаясь из разбитого в сильного мужчину, из бессильного во всевластного – и это всё ради тёти Либби.

Мы с тётей Соф тихо прощаемся с моими кузенами.

Идя рядом в тишине, мы доходим до угла улицы, утонув в мрачных мыслях.

– У неё мало времени.

– Ты так уверена в этом? – Удивлённо спрашиваю тётю.

Женщина кивает.

– Доктор сказал сегодня Дейну, что они дают ей не больше пяти недель.

Я чувствую себя так, словно из меня вышибли весь дух.

– О боже…

Меня охватила паника.

– Иди, танцуй. Я пришлю Тоби.

– Нет, я буду в порядке, побуду сегодня в одиночестве.

– Между вами двумя что-то произошло? В смысле, случилось ли что-то большее, когда тебя ранили в туалете?

Женщина небрежно положила руку на своё бедро, но в отместку – сурово приподняла брови.

– Нет, я хотела поговорить с ним. По правде, мне кажется, ему нравится Шелли, что не сулит ничего хорошего для его отношений с Айзеком. Я затащила его туда, но поскользнулась и, в итоге, ранила себя.

Я не раскрываю всю правду, чтобы женщина не слишком злилась на сына. На её лице отражается понимание.

– Ты знала, что Тоби понравилась Шелли? – Спрашиваю я удивлённо, заранее уверенная в ответе.

– Всё не так просто.

Её ответ удивил меня.

– В редких случаях, тётя Соф.

Поцеловав женщину в щеку, я ухожу в противоположном направлении, чтобы выжечь из себя боль потом, музыкой и движениями.

На пути к двери в зал, которой я всегда пользуюсь, моё сердце сбивается с ритма, и, оступившись, я падаю на задницу. Поднявшись на ноги, я присматриваюсь сквозь стекло. По ту сторону двери Айзек. Потный. И без рубашки. Он танцует под песню Justin Timberlake «My Love». Моё тело действует на инстинктах, и я сжимаю бёдра. Айзек высокий и атлетически сложенный. Он не такой мускулистый, как мужчины по типу Халка. Большинство мужчин-танцоров худые. Но не Айзек. Его мышцы перекатываются под кожей с каждым его движением. И, увидь вы его в другой ситуации, навряд ли вообще бы подумали, что он умеет танцевать. Но, чёрт возьми, это не так. Я могу только удивляться тому, как пять лет паузы никак не сказались на его движениях – музыка словно ласкает его, живёт внутри его тела. Словно он никогда и не прекращал заниматься этим. Айзек всё такой же быстрый, ловкий и проворный. Я убедилась в этом на собственном опыте той ночью в клубе. Сегодня же его движения другие, менее чувственные и более резкие, твёрдые, походящие на уличный стиль.

Мой идеал – мужчина, который умеет танцевать, но даже если бы Айзек не умел это делать – каждый удар моего сердца всё равно принадлежит ему. Этот Айзек очень напоминает мне того, что я оставила в прошлом. И хоть эта мысль причиняет мне боль, я не могу справиться с теплом и постоянным желанием, зародившемся в моём теле и спустившемся к чувствительному местечку между бёдер.

– Извини.

Я слышу быстрое извинение уже после того, как почувствовала, как меня толкнул неуклюжий человек, проходивший рядом, от чего я навалилась на дверь. Она открылась в самый неподходящий момент, и я оказалась в комнате, упав на колени. В комнате вместе с Айзеком.

– Виа? – Зовёт он, нахмурив брови.

Его глаза впиваются в меня, неотрывно следя за чем-то.

– Извини ещё раз, – раздаётся позади низкий грохочущий голос.

Оглянувшись через плечо, я смотрю в самые зелёные глаза, которые я когда-либо видела.