Искажённая правда (ЛП) - МакДональд Мария - Страница 24

– Всё в порядке, – прошептала я, быстро моргнув.

Мужчина кривовато улыбнулся в ответ, и я вновь моргаю.

– Я займусь ей, – вмешивается Айзек, и я неохотно перевожу пристальный взгляд со своего прекрасного нападавшего на красивого ублюдка, который ещё с подросткового возраста занял все мои мысли и моё сердце.

– Прости, мужик, не знал, что она твоя.

– Так и есть.

– Это не так.

Мы вдвоём отвечаем одновременно, и прекрасный нападавший улыбается мне, от чего на его щеках появляются ямочки, которые приближают меня от оглушения к обмороку.

– Бога ради, – выругался Айзек, и я не могу сдержать хихиканье, хотя всё ещё смотрю в глаза незнакомца.

Айзек, подхватив меня под подмышки, поднимает на ноги. Подмигнув мне, мистер Таинственный уходит, закрыв перед нами дверь.

– Что это было, чёрт возьми?

Я поднимаю взгляд на Айзека, и да – неважно, был ли тот парень, который толкнул меня, горячим или нет – этот парень единственный, кто заставляет мою киску трепетать. Красивый ублюдок.

– Что было что?

– Ты и милашка? – Прорычал мужчина.

– Что с тем, что ты сказал ему, что я принадлежу тебе?

Айзек, потянув меня к единственному стулу в комнате, усаживает на него.

– Прекрати, чёрт возьми, распускать руки, – кричу я.

Упёршись побелевшим кулаком в сидение, мужчина наклонился ко мне, пока между нашими носами не осталось меньше дюйма.

– Ты – моя. Я уже говорил тебе это, и не намерен повторять ещё раз, Виа.

– Пошёл ты, – я пыталась выплюнуть эти слова, но это было больше похоже на выдох.

Усмехнувшись, Айзек скользит своим носом по моему, а после – прикасается поцелуем к местечку над челюстью.

– Это можно устроить. Ты удобно сидишь, малышка?

Мои щёки покраснели, но не смущение тому виной. Я занималась сексом в более рискованных местах, чем танцевальная студия. Мне просто хотелось ударить себя за реакцию своего тела на Айзека – Трахабельного Джеймса.

– Ты вновь забыл о Шелли, – на этот раз мне удалось добавить резкости в свой тон, и я мысленно дала себе пять.

– Мы расстались.

Его голос звучит ровно, и я мгновение просто смотрю на мужчину, пытаясь понять, чувствует ли он что-то по этому поводу.

– Вы расстались? – С сомнением спросила я.

Отстранившись, Айзек выпрямляется. Он прикусывает губу, и я понимаю, что он обдумывает что-то, но моё тело вновь откликается на этот его вид.

– Это из-за Тоби? – Пробормотала я, на этот раз переживая за ответ.

Мужчина дёрнул челюстью, пригвоздив меня взглядом к месту. На его лице проскользнуло жуткое выражение, а после Айзек сжал зубы, выдавив:

– Нет. Мы разобрались с нашим дерьмом. Никогда не было меня и Шелли. Не на самом деле.

Он ещё больше запутал меня.

– Почему бы тебе не объяснить мне это «дерьмо»? Мне казалось, что я имею на это право, в конце концов, Айзек.

Опустив голову, я рассматриваю свои босые ноги. Я жажду танцевать, чтобы забыться. Мысли в моей голове перескакивают от нашей семьи к тому, что тётя Либби умирает, к страданиям дяди Дейна, моим родителям и кузенам. Мы все в агонии, и мне так сильно хотелось, чтобы Айзек обнял меня. Мне так сильно хотелось найти спасение в его руках.

Я была сильной на протяжении многих лет, я полагалась только на себя – не на родителей, друзей или Айзека – только на себя. Веселилась. Много занималась сексом. Танцевала и наслаждалась жизнью. Но все было для того, чтобы показать всем, что моя жизнь прекрасна, хотя на самом деле я тонула в боли. Маскируя своё настоящее лицо, скрывая настоящие эмоции и пряча боль. Я знала, что Айзек сможет понять, что моё прошлое было не более чем прикрытием. Но худшее из этого в том, что хоть мужчина и видит это, он всё равно не даст то, что мне нужно. И ещё до того, как он успел ответить, я вижу, как работает его мозг и то, как он подбирает извинение – ещё один способ оттолкнуть меня, скрыть его действительность. Искажённая правда, скрытая ложь – всё, что есть сейчас между нами.

– Виа, я …

– Не утруждай себя поиском оправданий, чтобы отказать мне. Если ты не можешь сказать мне правду – тогда не говори ничего.

Я замолкаю на секунду в ожидании. Слепо надеясь, что Айзек ответит, что он не будет молчать. На этот раз я хочу, чтобы он просто открылся, чтобы доверился мне достаточно, любил меня достаточно, чтобы разрушить те стены между нами. Но вместо этого всё, что я получаю – молчание. И это говорит мне обо всём, что я хотела узнать.

Встав, я ухожу прочь от него, не зная, что буду делать, если Айзек попытается остановить меня. Я надеюсь, что он окликнет меня, но в то же время боюсь того, что стоит ему только назвать моё имя – я вернусь к нему. Но, дойдя до двери, меня накрывает пониманием, что Айзек не остановил меня, и боль внутри меня борется с облегчением – и я не знаю, чему отдала бы предпочтение. Открывая дверь, я запрещаю себе оглядываться. А после, с улыбкой на губах, затаив дыхание, неуверенная в том, почему продолжаю откровенничать с ним, говорю Айзеку то, в чём давно должна была признаться:

– Я была влюблена в тебя с четырнадцати лет.

Слёзы бегут вниз по моему носу, застыв на губах, прежде чем я облизнула их.

– Я всегда был влюблён в тебя, – незамедлительно ответил мужчина.

И на этот раз я ухожу, желая поверить ему. Но насколько это разбивает моё сердце – как и любую другую часть меня – я не могу быть уверена в том, что всё, что говорил мне Айзек, с тех пор как вернулся – правда.

Суть в том, что я не могу поверить его словам. Не могу поверить его любви. Не могу поверить ему.

ГЛАВА 18

ЛИВ

– Она умерла.

Мой отец произнёс те слова, которые я боялась услышать больше всего. С того момента, как мы навестили тётю Либби вместе с тётей Соф, прошло шестнадцать дней. Я не приезжала к ней несколько дней, поскольку дядя Дейн не хотел перегружать её посетителями. Она слишком уставала, хотя, казалось бы, тётя Либби наслаждалась компанией. А потом внезапно её состояние ухудшилось. Её здоровье было настолько шатким, что женщину поместили в карантин, и только моему дяде и кузенам разрешали увидеть её. Прошло меньше тридцати шести часов, как запрет на посещение сняли, и нам велели в последний раз попрощаться с тётей Либби. Я собиралась приехать днём. Но теперь я опоздала.

– Ты в порядке, милая?

Фыркнув на слова папы, я почувствовала, как мой желудок перевернулся. Утерев с губ воображаемую рвоту, чувствую, как на лбу выступил пот.

– Я буду в порядке, пап, – лгу ему я.

– Я могу приехать.

– Нет, – выкрикиваю я, внутренне проклиная себя. – В смысле, тебе нужно остаться с мамой.

Моё оправдание звучит неуверенно, и это не укрылось от папы, но он предпочёл сделать вид, что не заметил.

– Ну, я здесь, если понадоблюсь тебе. И, Ливви, я хочу, чтобы ты завтра приехала на ужин.

Я уже хотела было возразить, но мужчина опережает меня.

– Без оправданий. Завтра, – требует он.

Я тихо выдыхаю, всё ещё оставаясь на линии.

– Хорошо, пап. Увидимся завтра. Позаботься о маме.

– Всегда, малышка. Люблю тебя.

– И я люблю тебя, пап. И передай это от меня и маме.

Закончив разговор, я чувствовала себя опустошённой. Обычно это состояние мне не присуще, но эта потеря ударила по всем нам. И, пожалуй, это напомнило мне, что мои родители не молодеют. Не считая Лоусона, самая младшая среди кузенов и кузин – я. Раньше я думала о своих родителях, как о людях среднего возраста… Но больше нет. То, что я появилась в их жизни так поздно, значит лишь то, что им обоим по шестьдесят лет, и мне придётся столкнуться с тем, что они не всегда будут рядом.

Необходимость танцевать буквально подавляет меня, но с тех пор, как я увидела, что и Айзек танцует в том же зале – ноги моей в студии не было. Прошёл час, а я всё ещё пялилась на стену спальни, где застал меня папин звонок, и телефон всё так же лежал на моих коленях. На мне всё ещё были пижамные штаны, и я знала, что мои волосы сейчас просто в кошмарном состоянии. На прикроватном столике стояла полупустая баночка Tango[23], а в углу комнаты валялась куча одежды в ожидании, когда её отправят в стирку. Но мне всё равно. Почему? Что бы я ни сделала, ничто не сможет исправить ситуацию. Слишком поздно. Горькая, искажённая правда, засевшая где-то в внизу моего живота, говорит о том, что и для Айзека слишком поздно исправить ситуацию.