Над пропастью
(Роман) - Халмирзаев Шукур - Страница 16

Иклима не договорила, расплакалась. Она причитала тихо, надломленным, слабым голосом, временами успокаиваясь и улыбаясь, продолжала рассказывать. А о чем тут рассказывать? И так все ясно: увезли Айпарчу…

— Кто у них главный? спросил Курбан хмуро. — У него лисья шапка, так?

— Да-да! — закивала Иклима.

Заволновались люди.

— Он самый!.. Вы его видели? В целом свете нет никого страшнее…

— Он из Шахрисабза?

Иклима, не замечая, как слезы текут по щекам, подняла голову.

— Чтоб он шею себе сломал, негодяй!.. Он из кенагасов. А как его зовут…

— Джаббар Кенагас! — крикнул старый Мухсин. — Сам из богатых, привык к веселой жизни, и теперь — только свистнет — стаями сбегаются к нему такие же… веселые. Им бы только пировать, и чтобы женщины… А если денег нет и больше отобрать нечего, — тогда, как у нас, — лошадей…

Курбан не знал, он только догадываться мог — что тут было. Как джигиты Джаббарбека гнали табунок отобранных у местных жителей лошадей, отшвыривали пинками и прикладами женщин и стариков; как уже в последние минуты Джаббарбек словно бы вспомнил о дочери бая и сказал двоим: «Ведите ее» — и те вломились на женскую половину, как кричала Иклима: «Не пущу! Не дам!», как она звала на помощь — но кто ей мог помочь! С синяками от тычков дулом нагана на лбу и на щеке упала на пол, забилась в рыданиях…

Курбан понял: ему надо теперь уходить — и как можно быстрее. Басмачи ушли через Османупар. Но в горах снег не везде, потеряешь следы — тогда дело дрянь… Только подумал об уходе, тут же пришла мысль: надо взять с собой этого парня в козьей шубейке. Нетрудно угадать, что он горец. Может быть, он знает горы, как знают свой кишлак.

Люди бестолково шумели. В чем-то обвиняли друг друга, в чем-то каялись, спорили — какой дорогой и в какую сторону направились разбойники, умоляли бойцов догнать и отобрать лошадей.

— Хватит! Довольно! — не выдержал Курбан. — Кто виноват в том, что у вас забрали лошадей? Вы сами! Что, у вас нет оружия? Нет патронов? Сейчас вы так громко и дружно кричите, почему молчали тогда? Почему не преградили разбойникам путь в кишлак, не сказали: «Не пустим!» Ладно. В другой раз знайте, что надо делать. Если вы мужчины, а не бараны. А теперь помолчите! Ти-хо! Когда у людей общая беда, надо держаться вместе. И должен быть человек — как командир в отряде. К кому вы идете со своими заботами? Кто расскажет о ваших заботах представителям Советской власти? Такого нет? Значит, вам самим надо выбрать аксакала кишлака.

— Все! — повторил Курбан, — Нам пора в путь.

Теперь, друзья, покажите дорогу… Нам надо увидеть гору, которую они перевалили… Кто пойдет с нами? Вот этот парень знает горные тропы?

Хуррам смерил взглядом одетого в козий полушубок.

— Он? Да это же мой брат, Норхураз! Он все камни в горах посчитал!.. — Ничего не сказал, но подумал про Курбана: этот человек всех видит насквозь, только глянул — сразу выбрал кого надо.

— Ладно, — сказал Курбан. Оглянулся, почувствовав на себе взгляд Иклимы. Подошел к ней…

Отряд двигался по нижним улицам кишлака, провожаемый местными жителями; раздавался дробный стук подков о влажные от подтаявшего льда камни.

— Не тревожьтесь, апа, — говорил Курбан, следя взглядом за отрядом. — Я ни на минуту не забуду о вашей племяннице, буду повсюду ее искать, я найду ее! Даю вам слово. Скоро вы увидите Айпарчу, она вернется к вам такой, какая была, и все, что было, покажется вам плохим сном. Верьте мне…

— Норхураз, мы войдем в ущелье, да? — спросил Курбан у парня, шагавшего впереди. Сыромятные чарыки не проваливались в снег, проводник ступал легко. Он ловко прощупывал впереди себя землю длинной палкой. На вопрос ответил молчаливым кивком, коротко оглянувшись.

И вот оно — ущелье. Слева полноводная студеная речка. По берегам ее лед, колючий гребень сосулек. По отвесным стенам ущелья со скал свисали какие-то растения, покрытые тонким панцирем льда. Навстречу плыл теплый туман. За поворотом оказался большой родник, над ним клубился сильный пар, превращаясь в туман.

Это ущелье похоже на Гурдару, отметил Курбан.

Выйдя из ущелья, они попали на широкую ровную долину. Река здесь дробилась на десятки мелких рукавов, берега их поросли талом. Отвесные стены ущелья, разойдясь влево и вправо, образовали цепи горных хребтов.

Следы коней Джаббарбека отпечатались на снегу. Множество следов. Видно, спешили, нахлестывали лошадей. Копыта скользили. Лошади срывались. А следы — дальше, дальше…

— Если пойдем прямо, а? — показал Норхураз в сторону сая.

— Почему? Вот же следы. Надо идти, как шли они.

— Мы не пойдем по их следу.

— Почему? Ты хочешь сказать — нам это не под силу?

Норхураз уклонился от ответа.

— Я знаю, куда вы идете. А какой дорогой вести… Если верите мне…

— Верим, — перебил Курбан. — Пошли!

— Я думал, если пойдете через перевал, проведу вас немного выше.

Курбан усмехнулся.

— Там видно будет.

Виктор бросил на него задумчивый взгляд.

— Да-а-а, — неопределенно протянул он. — Во всяком случае, мы должны знать, куда они ушли.

Курбан повел гнедого по следу Норхураза.

По вершинам гор плывут облака. На склонах ни кустика, ни колючки. Словно вогнутая каменная сковорода, покрашенная в серебристо-белый цвет.

Если зажмуриться и приглядеться, можно заметить, что серебро тронуто рябью, будто оспинами. Можно подумать, что отчаянные люди вырубали тешой в слежавшемся снегу ступеньки и поднимались вверх, туда — к облакам.

«Люди Джаббарбека прошли здесь, а вам не пройти, — думал Норхураз. — Вам не занимать отваги, в бою с басмачами вы не знаете страха, вы бьетесь за правду, за народ и не щадите себя. Но здесь вам не пройти.

Вы знаете, как Джаббарбек перевалил Османупар? Если крепко ухватиться за хвост и с дикими криками непрестанно нахлестывать по крупу коня, он, вонзая железные подковы в снег, поднимется по крутому склону. Ни лошадь, ни всадник не могут остановиться ни на секунду. Замешкался — погиб. Вот так поднялись. На вершине горы плоская площадка, она и летом бывает скрыта туманом. Склон там пологий и обращен к солнцу, там снег мягкий, не тронутый злыми ветрами. Но лошади не умеют пятиться, как люди. Они срываются и, колотясь о свет в тщетный попытках подняться, неизбежно гибнут. Но есть такая хитрость: связать лошадям ноги, свалить на снег, подтолкнуть — и они скатятся к подножию!

Вам здесь не пройти, — думал Норхураз. — Потому что у вас нет лишних лошадей, вы их не отбираете у бедняков. А те лошади, что теперь под седлом, вам дороги, как может быть дорог боевой товарищ…»

Немногословно рассказал, что тут было, как удалось бандитам не только переправиться через Ялангтаг, но и преодолеть эти горы.

О том, что красноармейцы могут попытаться пройти по их следам, вслух не было сказано ни слова.

Что оставалось? Не через перевал — кружным путем перейти на ту сторону, где Османупар в своей северной части опускается в предгорную холмистую равнину.

Что может быть для воина горше осознания собственного бессилия?

Курбан совсем недавно выступал перед людьми, бросал в лицо им горькие упреки в трусости и ушел из Сайбуя, оставив кишлак под красным советским флагом; он поклялся несчастной женщине вызволить из неволи ее племянницу. Люди, поверившие ему и его боевым товарищам, уверены, что в эту минуту они по пятам преследуют бандитов…

А перед ними непреодолимая стена. И надо возвращаться. Возвращаться ни с чем.

Так думал и Виктор, поглядывая на Курбана. Он угадывал, что у того на душе.

«Нам надо возвращаться, — думал Виктор. — И я это предвидел. Скажешь: зачем же тогда… Но ведь было же сказано людям: „Мы пройдем по их следу, чтобы знать, куда ведут следы“. И еще, — молча признаюсь в том, — хотелось хоть немного пройти с тобой по тому пути, на который должен ступить ты один. Да, дорогой мой боевой товарищ: мы вернемся, а ты пойдешь дальше…»

— Все! Возвращаемся, а то до ночи не дойдем до Сайбуя, придется искать пещеру для ночлега. Зачем нам пещера, когда есть Сайбуй, верно? — закончил он весело и уже вроде бы изготовился скомандовать «по коням», как Курбан перебил: