Над пропастью
(Роман) - Халмирзаев Шукур - Страница 15

На нижней улице послышался скрип калиток и показались трое, еще один, еще подходят. Рядом с домом старика стоял какой-то юноша, а в самом конце улицы мелькнула женщина в красной накидке. Из-за мечети вышли двое мальчиков в чарыках и тут же исчезли.

— Выходите! Да выходите же! — кричал Эшнияз.

Старый Мухсин, сойдя с крыши, твердо ступая, с гордо поднятой головой подошел к Курбану. Он собрался было что-то сказать, но смолчал, уставился ему в глаза: он как-то неожиданно согнулся, обмяк, принял жалкий вид:

— Не довелось ли вам бывать в нашем кишлаке прежде? — вкрадчиво проговорил старик. — Я ведь нигде не мог вас видеть, а — видел. Или уже врут старые глаза, память подводит?

Курбан невольно проговорился:

— Я бывал здесь с хазратом ишаном Судуром.

В лучистых глазах старика вспыхнули странные огоньки. То, что он распознал Курбана, вселило в него бодрость, он выпрямился.

— Ну и ну! — воскликнул он негромко и тут же почтительно поклонился, приложив руку к груди. — Добро пожаловать, добро пожаловать…

— Да, мы сидели под священным карагачем… — Помните?

Почему же не должен помнить старый Мухсин? Ведь он был самым услужливым на том пиршестве? Кто на весь кишлак, на всю округу распространил весть о прибытии хазрата? Кто собрал всех мюридов?

— А меня? — спросил тихо старик. — Припоминаете? — Засмеявшись, он немного отдалился. Но, желая, чтобы подходившие люди слышали их разговор, продолжал громко смеяться. Его голос снова окреп: — Меня назвали аксакалом! Хе, первый аксакал-то сбежал! И где его сейчас черти носят?! Говорят, в Кукташе… Кто знает. Все баи бежали! Мы остались… Мы — бедняки. Бедняки никогда не бегут от своей бедности. Бедность — это их единственное богатство. Больше у них ничего нет. Вот так-то, мулла… Чтоб у этих разбойников дом сгорел! Чтоб их могилы сгорели! — Он повернулся к Курбану. — Разбойники до смерти напугали этих несчастных. «Придут красные — все прячьтесь!» — приказали им. Вот они и попрятались, затаились… что делать бедному народу?! А ну-ка подойдите поближе! Поближе… Вот кто выслушает все ваши боли, горести, печали! Я же говорил вам!.. Есть Советская власть. В Байсуне есть Советская власть. О бедных думает. Говорил же, поддержит, защитит. Вот видите!.. — Старый Мухсин обращался к страннику и к человеку по имени Хуррам — невысокий, плотный, он переводил но лицам аскеров неспокойный взгляд и, по всему видно, с трудом сдерживался, чтобы не перебить старика и не заговорить самому. Курбану бросилась в глаза непохожесть на Хуррама подошедшего паренька лет восемнадцати. В нем все выдавало охотника: короткая, до колен, шубейка из козьей шкуры мехом наружу и без рукавов, такая же шапка, длинная шерсть закрывает лоб, и чарыки на ногах, конечно же, из козьих шкур. Привлекало внимание лицо парнишки: желтоватое, оно будто вырезано из слоновой кости и кажется неживым. Странное лицо… Странный… Кто он — чабан? Охотник?..

Курбан уже не слушал старика — смотрел на женщину, поднимавшуюся с конца улицы. На ней была паранджа, но без чачвана. Проследив за взглядом Курбана, старый Мухсин закричал:

— Несчастная Иклима идет! — Подходи, дочка, подходи! Поведай вот им свое горе! Они пришли сюда, чтобы узнать о твоем горе! — Старик снова обратился к Курбану. — Они причинили ей большое горе, пусть все, что они едят, будет ядом, все, что надевают, будет саваном! — зазвенел его голос. И — уже другим тоном: — Вы здесь дня три-четыре будете? Если они вернутся, узнают о нашем разговоре с вами, плохо нам будет…

— Эй, да помолчите вы! — оборвали его из толпы. — Дайте другим хоть слово сказать!

— Да разговаривай, разговаривай! — озлобился старик. — Что, я тебе рот заткнул? Я ж позвал тебя, чтобы и ты поговорил! Не позвал бы — ты бы вытапливал жир из собственного курдюка у теплого сандала! — обиделся старый Мухсин. — Они такие, — сказал Курбану. — Ни добра, ни зла не понимают… А их понять можно. У этого парня коня забрали!

Зашумел народ. Кричали, перебивая друг друга.

Что было…

Они появились из Гурдары, словно привидения.

Человек по имени Бури-тура, назвавшись аксакалом кишлака, пригласил их в свой дом, зарезал барана. Издалека было слышно, как пируют бандиты. Пьяные, бродили по кишлаку, пристрелили трех собак. Потом стали отбирать лошадей. На следующий день всех согнали сюда, один из них, в лисьей шапке, предупредил: «Если скажете советам, что мы здесь были и куда ушли, отрежем языки». Ушли они вчера в это время или раньше. Ушли в ущелье Тангдара.

Курбан понял: бандиты торопятся. Им надо скорей дойти до Гиссара. Тангдару они пройдут, а вот Османупар вряд ли. Хотя… Коварный перевал они преодолели с мастерством горцев!.. Бури-тура ушел с ними. Их тридцать, вооружены…

К тем, кто кричал особенно громко, будто наседая на Курбана, приблизилась женщина — Иклима.

Женщина остановилась перед Курбаном, вглядываясь в его лицо. Вот они встретились взглядами. Курбан почувствовал, что бледнеет. Ее имя ему ничего не говорило. Но овал лица… разрез глаз. Он уже понял, но еще не верил. Боялся ошибиться.

— Ти-хо! — крикнул он, гася гул голосов. И только ей: — Вы хотите мне что-то сказать?

…Могла ли знать Айпарча, даже просто думать о том, что Курбан придет сюда, а тем более надеяться на встречу с ним?..

Как муравей в воде хватается за былинку, вцепилась она в плечи Иклимы и, трясясь от страха и плача, шептала: «Придут красные, скажите! Среди них находится парень! Скажите этому парню, тетушка! — говорила Айпарча. — Он красный аскер, но вы не бойтесь его, он ученик хазрата ишана Судура… Скажите ему про меня, тетушка! Его имя Курбан!»

— Ваше имя Курбан? — спросила Иклима. — Вы ученик хазрата?

Курбан оцепенел.

— Да, — ответил он. — А где Айпарча?

Иклима медлила с ответом, опустила глаза.

Обменявшись многозначительными взглядами, люди загудели. Старый Мухсин выкрикнул:

— Где она — кто теперь знает! Увели ее, мулла!

— Как… увели?

— А так и увели! Как увели лошадей. Известное дело — разбойники! Все хорошее, как ни прячь, высмотрят и — себе!

Курбан растерялся. Кто он, зачем он здесь, все вышибло из памяти. Как безмятежно он думал об Ай-парче. Как спокоен был за девушку! И вдруг… Ах, это проклятое «вдруг»! Не случилось бы теперь с тобой, Курбан, такого «вдруг», цена ему будет — жизнь. Вспомни, Курбан, как тебя учили в сложнейших условиях брать себя в руки и делать все обдуманно, хладнокровно. Ну — соберись с мыслями…

Она — байская дочь, с ней нельзя, как с какой-нибудь девкой… Да ты же сам пойдешь туда! Дай бог, чтобы они пошли на Кукташ!.. Там хазрат! Ишан Судур… Он узнает, что вместе с табуном лошадей привели и дочь бая! Может ли он не обратить на это внимание? Нет… Хазрат не терпел невежественных поступков, несправедливости и особенно издевательств над женщинами!..

— Как все это случилось? — Курбан слушал теперь только женщину. Гомон толпы — как отдаленный гул.

— Нам было о чем поговорить с племянницей, — рассказывала Иклима, — и уж мы потешили друг дружку. Но — не натешились: явился помощник Туры (чтоб он сдох, вонючий шакал!) Акбай. У одного из гостей, у которого когда-то случился перелом, разболелась от холода рука. Попросили мумие — горную смолу. Муж ходил до Куйтантага, и потому дома всегда было мумие. Это всем известно. Я открыла сундук и дала кусочек, сколько надо. Акбай ушел… Мы опять продолжили беседу. И я заметила, какая-то Ай-парча странная! Хотя я и знала ее ребенком, почувствовала: странная она. Не в себе. Иногда вела она себя совершенно нормально. Веселилась, радовалась, смеялась. Расспрашивала о горах… Поздно спохватились: пора спать. Только начала стелить постель — застучали в ворота. «Кого принесло в такую пору?» — подумала я. Еще подумала: брат вернулся. Вроде бы не чилля (говорят, в эту пору волки бесятся). Вышла, вижу — сам Бури-тура пожаловал. «О! — воскликнула я. — Что случилось, аксакал?» «А ничего пока не случилось. Только надо бы, соседка, упрятать племянницу подальше. Так было бы лучше», — сказал он. Я не поняла его: «Спрятать? Зачем? Она здесь как в родном доме!» «Я сказал, — пробормотал он. — И еще…» — «Что?» — «Гости много пьют. Сильно пьяные они. Кто знает, что может случиться». «Пусть попробуют сунуться! — ответила я. — Или я не жена охотника? Кому захочется получить от меня пулю в лоб? Да я за мою Айпарчу…» Чтоб земля проглотила Туру-негодяя!..