Железное небо (СИ) - "Dammer" - Страница 57

Сора откровенно жался к Томо, шумно выдыхая в перерывах между поцелуями и явно находясь на взводе, а затем одна из его рук быстро перекочевала на грудь копа, затем заскользила вниз по животу, в итоге почти добираясь до ширинки.

— Хватит, — коп резко, пусть и очень неохотно, разорвал поцелуй и перехватил шальную ручонку парня. Не то что бы ему не хотелось продолжить… Было одно Но.

— Почему? — искренне удивился железный, забавно хлопая глазами.

— Просто не надо, — хрипло выдохнул мужчина, сам расстраиваясь тому, что говорит.

— У тебя же стоит! — Сора кивнул на ширинку копа. Тот даже не стал прослеживать за его взглядом, клацнув зубами. — Ты же хочешь, хер ли ломаться? — он был возмущён подобным. Да и самому парню тяжело было терпеть настойчивый зуд ниже пояса. — Это из-за того, что я железный? — предположил он.

— Нет, не в этом дело.

— А в чём?

— Ты сам знаешь. Ты же копал под меня, — хмыкнул брюнет, встав с кровати и морщась от неприятных ощущений в паху.

— Ты про Ивасаки? Допустим, я знаю. Но не детально, — серьёзно сказал Сора, всё ещё надеясь на продолжение.

— А тебе и не надо, — зло хмыкнул коп напоследок, покидая комнату парня.

Сора печально вздохнул и бухнулся обратно на подушку, провожая удаляющегося мужчину взглядом, и, скорее для самого себя, тихо пробормотал:

— Значит, в другой раз.

====== Глава 15. Крыша и Смертник ======

Прошлое…

В возрасте четырнадцати лет всецело чувствовать себя особенным — нормально для любого подростка.

«Ты выиграл генетическую лотерею и просто удачно родился в богатой семье, чем здесь гордиться?! Сам ты ничего в этой жизни не сделал!», — после моих пропитанных возмущением слов я сильно отхватил по лицу. Это была моя первая драка, и пусть я в ней проиграл, но был доволен. Мне разбили губу, рассекли бровь, а на теле осталась целая россыпь разноцветных синяков. Но я был почти счастлив. Понимаете? Я, в отличие от других, ощущал себя Живым.

Я хотел жить, проходя все жизненные трудности одну за другой, стремясь к чему-то, добиваясь чего-либо. Я — вдохновленный — вы удивитесь — людьми.

Идиот.

Надо было меньше думать об этом.

Жалею ли я? Возможно.

Ещё лет с пяти я понимал, что что-то не так. Что мне плевать на окружающих, на семью, на немногочисленных друзей, на будущее и, как ни странно, на себя. Но, знаете, пятилетний пессимист — это не столько грустно, сколько страшно. В этом вся моя особенность. Всего-навсего в безграничном безразличии. У взрослых, замечавших мою реакцию — или точнее её отсутствие — на, скажем, трагедию вроде сбитого насмерть котёнка, складывалось такое впечатление, будто я заранее разочаровался в человечестве, ещё до рождения, а смерти как таковой не боялся вовсе. Сострадание и жалость — а что это такое? Может, это звучит абсурдно и смешно, но это чистая правда. Рос я, в принципе, как все. С матерью и отцом, обеспеченный, не обделённый вниманием; и друзья у меня были, и в песочнице я ковырялся, и горшок на голову в два года надевал. Последнее, возможно, стоит причислить к списку моих «достижений», потому что проделывали ли вы подобное — я не знаю, да и у своих друзей я постеснялся спросить столь интимную вещь. Было также множество перспектив на будущее, выстроенных заранее моими же родителями. Суть вы должны были уловить. Что-то в те годы просто пошло не так. Или я родился таким? Таким… дефектным?

Я мог хладнокровно наблюдать за избиением слабых более сильными, запоминая жестокие моменты, что раскалённой сталью врезались в сознание, и лишь равнодушно пожимал плечами, когда меня удивлённо спрашивали: «Почему же ты ничего не сделал?!»

Природу людей понять не сложно. Мы — те же животные, но умеем говорить, фантазировать, чётче что-либо анализировать и ещё кучу всего! Именно этим я и был вдохновлён. Ведь человек, своего рода, нечто удивительное в этом мире. Он столько всего может! Он столько всего создал и придумал! Любимые книги, фильмы, музыка, картины — всё это придумано вашими ненавистными двуногими! Они удивительные.

С другой стороны, человек — это колоссальных размеров бездонная кладезь добротного дерьма. Причём дерьмо это не первой свежести, хоть и обновляется регулярно. Ведь люди эгоистичные по своей натуре, жестокие, бессовестные и тупые. Тупые до омерзения! Если бы это было не правдой, тогда не было бы экологических катастроф, не вымерли бы сотни видов животных, радовавших глаз куда больше самих людей. Не было бы войн. Мы бы жили в утопии. В мире. Блевали бы радугой, не сомневаюсь. Но этого никогда не будет, слышите? И не мечтайте! Никакой вам радуги! Люди — тупые! И нас даже можно было бы назвать истинными хищниками, но вы только вдумайтесь: даже хищники ведут себя умнее и не берут больше, чем им надо. А мы подобны паразитам. Плодимся в геометрической прогрессии, всё вокруг засираем, уничтожаем и при этом мы находим в себе силы ещё и жаловаться на что-то. Планета сделала свою прививку против нас. Уверен, следующая сотрёт с лица этой планеты всех людей. До единого.

К чему я это говорю? К тому, что я не стеснялся своей человечности. Да-да, я всегда думал, что человечность — это не доброжелательное отношение к миру и людям, а совокупность наших особенных, отличительных положительных черт, которых нет у других живых существ, с нашей жестокостью, глупостью и равнодушием. Подобным сочетанием похвастаться можем только мы, поверьте.

Трудно любить таких непроходимых идиотов и одновременно их же ненавидеть, но я сумел. И ведь самое ироничное в этом то, что люди отрицали и продолжат отрицать всё вышеперечисленное. «Мы не жестокие!», «Мы финансово обеспечивали тех, кто нуждался!», «Мы спасали животных!», «Мы спасали окружающую среду!», «Мы спасали людей!». Как думаете, что из всего этого — правда? Всё правда. Именно поэтому наше поколение барахтается в грязи, оставленной нашими предками, догрызает остатки другой жизни на этой планете и, в конце концов, всё-таки вымирает! В нашем веке людей осталось меньше миллиарда, но даже при таком раскладе мы продолжаем срать под себя и топить в этом дерьме всё вокруг! Вы! Меня! Бесите! Отрицайте всё это и дальше! Вас это от вашей природы не спасёт.

В четырнадцать лет нормально чувствовать себя особенным. К тому моменту, как мне исполнилось четырнадцать, я был достаточно умён, чтобы понимать очень и очень многое, но, разумеется, не всё. Например, я не сразу понял, что в этом возрасте почти все считают, что они особенные по той или иной причине. Моим объяснением собственной необычности стало то, что я не отрицал своей этакой «человечности» и даже в какой-то степени ею был горд. Многие подростки под давлением собственных мыслей совершали что-нибудь глупое: кто-то начинал курить, пить, кто-то лез в драку, кто-то ссорился вообще со всеми, с кем только мог, кто-то совершал нечто более смелое. Я и здесь отличился. Ну, точнее, так думал только я один.

Однажды ночью я долго размышлял над тем, что я овощ. Что? Не ожидали? Да, я овощ. Эмоциональный овощ. А как ещё назвать человека, которому на всех и на всё насрать? А ещё я думал о том, что я — бесхребетный безвольный мудак, всё время лишь плывущий по течению и не имеющий личных целей и стремлений. Мне ничего не было нужно. Зачем, спрашивается, мучить себя этой бессмысленной пустой жизнью? Тогда я от всей души смачно плюнул на входную дверь, вложив в этот плевок всё своё подростковое пренебрежение и разочарование, ушёл из дома и отправился гулять по трущобам. На крыше старого заброшенного двадцати трёхэтажного здания мне неожиданно полегчало. По самому зданию я перемещался с опаской, ибо жадные до чьих-нибудь органов наркоманы или голодные бомжи, по закону жанра, поселялись именно вот в таких зданиях, но, благо, здесь их не оказалось. Поднявшись на крышу и встав у самого края, я посмотрел вниз, ощущая сумасшедший ветер, норовящий сбить меня своим порывом, и лёгкое головокружение. Осознание того, что один шаг вперёд решит все мои проблемы, стало роковым, и приятно грело душу. Но вместе с тем появился липкий страх смерти, которого раньше я не знал, и это-то меня и медлило.