Заигрывающие батареи (СИ) - Берг Николай - Страница 10

Впору порадоваться бомбежке прошедшей – танки все целы, зато дымища и пыли поднято густо, и тридцатьчетверки не будут силуэтами на фоне голубейшего неба торчать: маскирует высоту дымина. Немцев уже видно лучше. И два танка, прямо как на картинках. «Тигры». Здоровые, заразы! Все, пора! Первый взвод работает по «Тиграм», второй – свиту берет.

Рявкнул команду, выскочили на гребень всемером, говорили инструктора – такое внезапное появление немножко сбивает наводчиков с панталыку, теряется человек от нескольких мишеней сразу, дает это несколько секунд форы. В бою секунды эти дорогого стоят.

Сам к прицелу прилип. Много обязанностей у простого командира танка: сам стреляет, сам наблюдает, сам командует всему экипажу, а у ротного командира задач еще больше. Вертись, как хочешь и все поспевай, если гореть неохота. Но сейчас – стрелять!

Привычно отклонился от дернувшегося казенника. Успел увидеть малиновую нитку трассера, свечкой порхнувшую в небо. И тут же еще чей-то трассер и тоже в рикошет. Второй снаряд, лязгнул затвор, отклонился, выстрел – и уже откатываясь назад, увидел, что этот снаряд вертанул странную рикошетную малиновую спираль.

– Не пробивает! Не пробивает «Тигра»!! – комвзвода по рации кричит.

– Вижу! Работаем по средним! – главное, чтобы голос спокойный. Получилось.

А во рту пересохло – неуязвимы в лоб тяжелые танки. Сейчас доползут до гребня, и единственный выход – вокруг вертеться, может, борта выйдет продырявить… Когда в лоб «Тигру» бил, заметил его немец сразу, орудие стал доворачивать, только медленно башня у этой громады крутится: успел оба раза влепить, а немец еще не довел до цели.

Из-за гребня внезапно огненно-дымный гриб, клубок огня в небо на дымной ножке – такое видал, когда в бензобак танку прилетает! В другом месте выкатился, понял: сидевшие, как мыши под веником, артиллеристы дождались момента, когда панцери бортами оказались, как на блюдечке. И врезали, как из засады. Один «Тигр» полыхал стогом сена, остальные тяжеловесно разворачивались к новому врагу лбами.

И бортами к тридцатьчетверкам на гребне!

– Внимание! Немцы поворачиваются! Огонь по тем, кто подставил борт! Повторяю: огонь – по бортам!

Малиновый трассер погас в темно-сером силуэте. Второй туда же, и мехвод рвет машину задним ходом, уводя из-под удара.

– Сто метров правее, Петя!

Тяжеленная стальная махина послушно катит, куда сказал.

Сердце колотится с пулеметной скоростью, руки не слушаются, когда глазами видишь – вот этот уже наводит бревно ствола на тебя, а целиться надо совсем не в него, в другого, который тебе ничем не угрожает, потому как пошел давить артиллеристов, и борт его открыт для огня. А глаза съезжают с серого борта на черную дырку ствола, ищущего тебя! Секунды на все про все и у тебя, и у того немца, что сейчас так же психует от того, что медленно башня и орудие поворачиваются. Не ждал отсюда, но вот сейчас… Еще чуть-чуть!

А хрена – ему в борт от пушкарей прилетело, посыпался экипаж из люков горохом, и дым из всех щелей попер. От сердца отлегло, и трассер уходит в борт подставленный. Но как это тяжело – работать вперекрест, доверяясь полностью соседу и спасая его так же! Когда на тебя – именно на тебя – медленно, но уверенно наползает черный зрак вражеского орудия, и ты еще пока живой, и теплый, и целый, а через десять секунд от тебя горящие ошметья останутся, трудно удержать себя разумом и работать не по тому, кто тебя сейчас будет калечить и убивать, а выцеливать совершенно конкретного, тебе сейчас не опасного…

Немцы сплюнули дымовые шашки, откатились. Десяток остался стоять на склоне, добавив ломаного железа к тем трем, что уже догорали. И пушкари, и танкисты еще постреляли немного, добивая тех, кто гореть не хотел, Бочковский прокатился вдоль позиции, не веря глазам – все ребята целы! Артиллеристы, правда, так дешево не отделались – одно орудие разбито, раненых тащат.

Опять налет, сыплют бомбами. Танк качается, словно картонный, удары по броне, и вроде все перемешали на высотке с землей. Но рация сообщает – целы. И опять немцы под прикрытием авиации полезли. Но выводы, сволочи, сделали – маневрируют среди битых и горящих, сами теперь прячутся в дыму, провоцируют, вроде как атакуя, но такие смельчаки, вырвавшиеся из стоячей кучи, сами полыхают.

Но уже не то пошло, уже размен начался. В лоб вдоль шоссе не вышло, так теперь обтекают высоту подковой, вверх не лезут, стараются подловить тех наших, что на гребень выскакивают – и, черт их дери, получается это у фрицев. Одна радость – нет у немцев возможности издалека лупить: все в пыли и дыму, вонь забила нос, на зубах скрип, глаза слезятся и болят. Рев стоит чудовищный, грохот выстрелов, моторы ревут, разрывы и удары по броне, авиаторы из люфтваффе как осатанелые стараются завалить бомбами перекуроченную высоту и как еще ухитряется человек в таких условиях воевать – уму не достижимо.

Пот струйками льется, жара в башне, дымина сизая, пороховая.

И хуже всего то, что пропадают из радиообмена свои ребята. Одна тридцатьчетверка на гребне горит-полыхает, со второй башню сорвало, еще одну увидел – мертво скатилась с гребня, встала, люки не раскрылись…

Вбил снаряд под башню нахально выскочившему совсем рядом немцу. С гребня уже по одному выстрелу удается только сделать – слишком много стволов нацелено, нащупывают быстро.

Комбат в наушниках. И сейчас уже не так спокоен, звенит голос.

– Вас обходят справа по берегу два десятка легких танков! Идут за деревню!

И опять повторяет. Да тут на высоту лезут столько же, если с прикрытием считать. Хорошо, сбили с них наглость, осторожничают теперь. А двадцать легких… Эти легкие с Т–34 почти одного размера, и если пушечки у них длинные – вполне хватит. Тем более – с тыла.

Перекличка по рации. Отозвались всего трое из роты. Остальные танки, значит, вышли из строя, одна надежда – что экипажи хоть частью живы. Странная трескотня – не сразу дошло, что это автоматы, пальба которых на пушечном реве тонким шитьем незаметным.

Пехота немецкая пошла, напоролась на прикрывающую роту – или что там осталось в окопах после нескольких бомбежек и прорвавшихся танков. Короткие рапорта… Одинокий лай последней пушки из батареи… Некого послать, немцы уже, считай, на высоте, уже сами из-за гребня выскакивают. Хорошо, не так метко бьют – в пятидесяти метрах уже тьма, как занавес висит.

– Соколов, оставляю за себя, держите гребень – я к тем, кто в тыл лезет! Петя, давай вправо, быстрее! Ориентир – церковь!

Мехвод толковый – счастье экипажу. И жизнь тоже. Тридцатьчетверка бойко вертанулась, ревнула двигателем и застрекотала траками к речке. Берег крутой, танк прикрылся кирпичной церковкой. Аккуратно выставил самую верхушку башни над обрывом, Бочковский с биноклем высунулся – а и бинокль не нужен – ползет стальная гусеница по тому бережку, грязь месит. Отлично видны серые коробки на темной сочной зелени. Медленно ползут, вязко им там, мишеням. Видны отлично. Спереди пятерка и впрямь – легкие танки, разведвзвод, наверное. А вот за ними вполне средние – трехи, дюжина.

Опытный танкист, прицел проверил, уточнил. Снарядов уже мало осталось, пока до церковки ехали – радист с заряжающим пустые гнезда в башне заполнили последними снарядами из контейнеров с пола боевого отделения. Значит, можно дать темп стрельбы как в начале боя, благо снаряды теперь под рукой. Но ненадолго хватит. А у ребят, которые не теряли время на командование, а только стреляли, значит, совсем с боезапасом плохо. Серая коробка с белым крестом аккуратно, словно на полигоне, въехала в прицел. Посторонился привычно, орудие казенником дернуло, плюнуло гильзой, из которой тухлым яйцом воняет. Дым вроде выветрился, пока сюда гнали, а теперь опять сизо внутри башни, потому что дал темп. Готов первый, и колонна встала, потом начали расползаться, а все один черт не успеют – вязко там, внизу, а они как на витрине.

Удивился тому, что пока башню поворачивал, чтоб заднего в колонне жечь, пыхнула в середине пара танков, хорошо пыхнула, добротно, как положено тем, у кого бензиновый двигатель. Успел выпустить всего пять снарядов, шестой в ствол, а уже стрелять не в кого: горит колонна, штуки четыре назад уходят, за дымом не видны. Крутанул прицел и увидел знакомые зеленые силуэты, откатывающиеся с поля боя – первой ротой комбат помог, контратаковал с фланга, когда немцы на него, Бочковского, отвлеклись.