Заигрывающие батареи (СИ) - Берг Николай - Страница 9

Командир танковой роты старший лейтенант Бочковский, за глаза прозванный своими бойцами «Кривая нога»

Тишину раннего ясного утра нарушал только жаворонок. Мирно и спокойно было все вокруг, словно бы и нет войны. И это категорически не нравилось, особенно потому, что означало неприятный факт – впереди наших немцы уже раздавили. Бой вдали еще был слышен ночью, когда он привел на эту высоту свою роту – десять новехоньких Т–34, усиленных стрелковой ротой и артиллерийской батареей.

Приказ комбата был ясен: прибыть до двух ночи, оседлать эту продолговатую высоту и воспретить движение неприятеля по шоссе. То, что противник попрет здесь, было понятно – шоссе стратегически важно. Значит, надо «не пущать!»

Оборону развернули на обратном скате высоты, окапывались, налаживали связь и прикинули взаимодействие, посоветовались и решили, где встать батарее и как поддерживать огнем друг друга. Радовало, что под пологим склоном высоты течет речка-переплюйка. Танки ее пройдут вброд без особых проблем, но берега низкие, топкие, скорость придется сбросить, а танк без скорости – хорошая мишень.

Светало. Туманная дымка висела легкой занавесью над землей. И жаворонок заливался самозабвенно. Свежо еще и прохладно, но день будет жарким, как и должно быть в июле.

Бочковский залез на башню своей машины.

– Давай, Петя, помалу вперед! – сказал мехводу.

Танк мягко, словно пассажирский поезд, двинулся к гребню – так, чтоб командир мог осмотреться, будучи незамеченным с той стороны, высунувшись из-за гребня только до плеч, но чтоб вся долина была видна. Вид открылся идиллический: низина с горушки просматривалась далеко, закрытая легкой кисеей тумана, а там, где дымка поредела – видны копны сена. Летнее солнце быстро поднималось, разгоняя ночной туман.

Тихо все. Мирно. И жаворонок в небе.

Оглядел свои позиции, остался доволен. Пехота и артиллеристы зарылись в землю и ухитрились при этом замаскироваться по мере сил, танки стоят, где положено, ждут. Замполит подошел, доложил, что побеседовал со всеми экипажами, моральный дух высок, рвутся в бой.

Это хорошо, конечно, да вот во всей роте только два экипажа обстрелянных, остальные такие же новенькие, как и танки. Приложил снова бинокль к глазам и непроизвольно оторопел от неожиданности.

Туман почти исчез, открыв глазам все поле. С множеством стогов сена. Граненых, стальных стогов. Вся долина, сколько хватало глаз, была покрыта немецкой техникой. Танки. И привычных очертаний, и здоровенные, знакомые по картинкам «Тигры», и какие-то незнакомые силуэты. До ближайших – с полкилометра.

Вот тут проняло. Всерьез. Столько бронированных врагов сразу видеть не доводилось. Спрыгнул с башни, доложил комбату, что видит перед собой порядка 80 – 100 танков противника. И поразился совершенно спокойному голосу, сказавшему:

– Ну что ж, будем встречать!

Жутковатый морок прошел. Рота не одна. Встретим! Хорошо встретим!

Залез снова на башню. Бинокль к глазам.

– Вот же наглые хамы! Умываются!

Оптика отлично показала: не спеша расхаживают в белых рубашках, котелки в руках, фляги. Завтракают на броне, морды моют, зубы чистят. Утренний военно-полевой туалет! Спокойно занимаются своими делами, уверенно, как у себя дома.

Попросил командира пехотной роты шугануть наглецов снайперами. Тихо и незаметно подошел сержант-снайпер, молчаливый и неторопливый, но в бригаде известный, со счетом за сотню. Выслушал внимательно, глядя на немцев раскосыми глазами, кивнул и так же тихо словно сквозь землю провалился.

Через несколько минут защелкали выстрелы. Идиллия на лугу закончилась. Пяток белых рубашек остались в мятой зеленой траве, остальные попрятались за броней. Очень неплохо: неполный экипаж в бою сильно сказывается. Жаль, маловато свалили, но и то – хлеб!

Из гущи бронетехники выскочили три танка. Легкие, разведка.

Комроты быстро прикинул: раскрывать свои силы рано, самому бить эти простые цели – смысла нет, все и так знают, что воевал, надо дать новичкам себя показать, почувствовать в самом начале боя вкус победы – это окрыляет.

– Комсорг, дойдут до речки – уничтожить танки противника с дистанции в триста метров.

– Не пора? – нетерпение в голосе, волнуется лейтенант.

– Нет, Юра. Ждем. Ждем… Вперед!

Тридцатьчетверка словно прыгнула, Не вылезая на гребень, только башню выставила, ствол вниз. Выстрел! Снаряд пыхнул бурым дымком на полдороге до танков.

Бочковский поморщился: характерная оплошность, сам так же лопухнулся, когда новичком зеленым выкатился во фланг немецкой батареи. Ума хватило на маневр, а попасть в пушки не смог, выстрелил трижды – ни разу не попал, хоть дистанция смешная была, водитель в голос орал, чтоб прицел проверил, а то уже пушки разворачивают артиллеристы! И пришлось давить гусеницами орудия и расчеты, а потом, когда увидел в траках мясо с хрящами, ошметья шинелей, пальцы с ногтями и чей-то глаз – несколько дней в танке просидел практически безвылазно, и экипаж командиру еду в танк приносил. А он и есть толком не мог. И всего-то прицел неверно выставлен был до боя, а исправить потом забыл от волнения, когда сразу несколько целей и совсем близко копошатся. Тут та же беда.

Сдерживая эмоции, максимально спокойно и доброжелательно:

– Проверь прицел!

Пока говорил – второй выстрел, на такой дистанции точнехонький – видно, и сам комсорг сообразил настройки глянуть. Встал танк, дымит.

Тем же тоном, сдерживаясь изо всех сил:

– Молодец, Юра!

Третий выстрел, второй танк встал мертво. Уцелевший немец стал разворачиваться и тут же встал мертво, задымил.

Тридцатьчетверка тут же мигом назад, а там, где только что стояла – заширкали ответные снаряды. А поздно, опоздали, опоздуны!

Незнакомый голос в наушниках:

– Кто вел огонь?

– Комсорг роты лейтенант Соколов!

– Поздравьте его с орденом Отечественной войны второй степени! Продолжайте так же!

Понял по кодировке позывного – командир корпуса генерал Кривошеин бой видел.

– Вас понял! – обрадовался Бочковский. Все тут же передал своим бойцам. Очень надо зеленых подбодрить перед такой дракой, за троих тогда каждый драться будет! Удачно: и победа сразу, и награда – редко такое бывает.

А дальше за его роту принялись всерьез. Прилетела чертова «рама», не торопясь покружилась, посчитала всех, разведала, разнюхала беспрепятственно. И так же, не спеша удалилась, оставив танкистов скрежетать зубами от бессильной злобы: ни зениток своих, ни истребителей, гуляют немцы на шпацире по чистому небу. Вылез из башни – услыхал гул. Думал, танки поперли, но те, наоборот, оттянулись от речки подальше, а это в небе черточки. И ближе, ближе – все небо в крестах, как показалось, а всего дюжина бомберов двухмоторных. И пошли сыпать.

Горькое чувство обиды на бессилие свое, танк подпрыгивает, словно и не из стали сделан, земля под гусеницами колыхается тяжело, ворочается, как живая, взрывов отдельных и не слыхать, рев сплошной. И кольнуло – обязаны сейчас и танки ломануть, пока тут молотилка такая. Переорал грохот за броней, мехвод тронул танк вперед, к гребню. На башню вылезать нельзя, в триплексах бурая муть, но наконец разглядел – внизу накатывалось пухлое облако пыли. Показалось, что внизу они сине-серое, потом разглядел с трудом, что это танки прут в плотном строю. Десятка полтора, не меньше.

Разведка боем. Остальные огнем поддержат, пушки у немцев сейчас хороши, дальнобойны, довелось видеть, что такое 88 миллиметров в деле. За три километра, даже не пробивая броню, такие снарядики так бьют, что с внутренних слоев брони отлетают куски и мелкие осколки, калечат экипажи за милую душу.

Чувствуя ту самую смесь чувств перед боем – и холодок по хребту и злой азарт и странную замедленность времени – сыпанул командами, напоминая командирам взводов, чтоб не стояли: два-три выстрела – и менять позицию! И не высовываться зря, немцы будут под огнем гребень высоты держать. Сейчас атаку отражать тем двум взводам, что с этой стороны шоссе. Огонь вести только когда до подбитых машин эти панцеры доедут. Третий взвод – в резерве.