Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 62

Кто-то маскирует под шарфами и шейными платками последствия страстных ночей, кто-то обожает субкультуры и носит ошейники из любви к искусству и музыке определённого направления. А кто-то ненавидит подобные аксессуары, считая их похожими на удавки, но вынужден включить их в состав повседневного наряда, поскольку в противном случае каждый желающий будет наблюдать картину, не слишком привлекательную. Не приверженность субкультурам и не чрезмерно страстная любовница, что не умеет сдерживать порывы, стала виной тому, что теперь приходится использовать маскировку. Здесь вся ответственность лежит на плечах самовлюблённого выродка и тех, кого он притащил вместе с собой. Массовка или же основные артисты его персонального цирка – особой роли не играет. На передний план при абсолютно любом раскладе выходит только ненависть и отторжение вкупе с нежеланием подчиняться, принимать предложенные условия и по какой-то, неизвестной, причине уступать Джулиану.

Внутренний голос решимости хозяина в вопросе продолжения противостояния не поддерживал и временами неимоверно раздражал, когда срывался в дикую истерику и визжал, как сучка. Уверенности в победе он не испытывал, а Илайе отчаянно хотелось вновь увидеть Ромуальда и поприветствовать его ударом в челюсть, со всей тёмной страстью, что переполняла его в данный момент. Чтобы в финале сказать нечто насмешливое и гордо удалиться.

Вместе с тем, он радовался, что Ромуальда в пределах досягаемости не наблюдается, потому что так можно выплеснуть гнев в пустоту и не загреметь за решётку за нарушение правил поведения в общественном месте, за драку и нанесение тяжких телесных. А лёгкими там, по мнению Илайи, всё обойтись не могло. Ему хотелось Ромуальда уничтожить, растереть в порошок, растоптать его, как личность. Желание это проявлялось не на постоянной основе, а периодически, приливами, когда взгляд вновь падал на отражение в зеркале. На изуродованную шею, на плечо, скрытое тканью рубашки и новой куртки, на разбитое колено. Последнее, правда, к отражению в зеркале, никакого отношения не имело, да и Ромуальд к появлению новой раны причастен не был, однако… Илайя ненавидел того, кто толкнул его в толпе, и этот поток проецировал на Ромуальда, раз уж в других неприятностях тот сыграл определяющую роль. Одну из основных, если не основную. В конце концов, псевдопреступники были всего лишь наняты Ромуальдом, они исполняли его приказ. Самостоятельно Ромео на драку не решился.

Изнеженное самовлюблённое существо.

Сука.

Тварь.

Ублюдок.

Ненавижу.

Последнее слово хотелось произнести один раз, тихо-тихо, шипяще, угрожающе. Не громче обычного выдоха. Не обязательно орать, чтобы донести до оппонента смысл сказанных слов, это можно сделать и наоборот, предельно сдержанно, не привлекая лишнего внимания к своему признанию. Только желательно делать это, глядя в лицо противнику, а не прожигая взглядом собственное отражение, которое и без того выглядит помятым, плюс ко всему, не особо счастливым. Нет, это не первая иллюстрация к отчаянию, но и на самодостаточность не тянет. Содранные ладони, разбитое кровящее колено, горло с полосой прошлой раны. Джинсы, которыми, кажется, перемыли все этажи в этом здании, настолько мерзкими они видятся со стороны, после того, как непрофессиональный работник химчистки решил экстренно избавить их от следов грязи, но лишь усугубил ситуацию. Всё равно, что сунуть вещь, на которой стоит значок «только химчистка» в стиральную машину, и удивляться, отчего она похожа на кусок дерьма, а не на прелестное творение, которое попало в стирку изначально.

Если бы у Илайи были с собой сменные брюки, он с удовольствием надел бы их, но он, разумеется, запасную одежду не таскал, потому вынужден был показаться на глаза Челси и её отцу в подобном виде. Непосредственное начальство тактично промолчало и всё время, что шла беседа, ничего о состоянии одежды Илайи не говорили. Поинтересовались лишь в самом финале, когда он собирался уходить и уже потянулся к дверной ручке. Пришлось притормозить и просветить собеседников, что стало причиной появления в столь великолепном наряде. О саднящем колене Илайя промолчал и удалился, с трудом подавив в себе желание – хлопнуть дверью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Челси проговорилась о том, что встреча намечается не только с ним, но и с Ромуальдом. Сначала их хотели пригласить одновременно, обговорить тактику поведения на пресс-конференции, убедить в необходимости демонстрации актёрских способностей уже на данном этапе, но потом подумали, что это будет выглядеть фальшиво, ситуацию не спасёт, а основательно испортит. Потому и разделили визит на две части.

Зная, насколько натянуты отношения между исполнителями главных ролей, Челси и её отец пришли к выводу, что проще будет вжиться в амплуа попугаев и повторить одну информацию дважды. И если Илайе Челси могла всё рассказать самостоятельно, то для общения с Ромуальдом обязательным условием было присутствие обоих родственников.

– Давить числом? – поинтересовался Илайя, усмехнувшись.

– А ещё интеллектом и авторитетом, – добавила Челси, запустив ладонь в волосы. – Готова поспорить, что он вымотает нам все нервы и откажется выступать вместе с тобой на этой пресс-конференции.

– К некоторым людям жизнь бывает несправедливой.

Илайя усмехнулся и больше ничего говорить не стал, понимая, что в противном случае, продемонстрирует не лучшие качества своего характера. Плюс подпортит о себе впечатление в глазах наставницы. До этого момента он старался удерживать себя в рамках, никогда повышенного уровня агрессивности не демонстрировал. Представить, что он строит в воображении планы мести, получалось с переменным успехом, а то и вовсе не выходило. Стоило открыть рот, как нынешняя картина мира рассыпалась на кусочки и становилось понятно, что о всепрощении и любви к ближнему речи не идёт. Любви не существует, а вот ненависти – в достатке. Или в избытке. Жаль, что спрос на неё невелик, вот и приходится маскировать под аристократизм и невозмутимость. Отмороженность и отсутствие чувствительности, как сказала бы Агата, искавшая в племяннике лишь червоточины и мерзкие черты. Аристократизм – явно не его стезя. Он может потратить огромное количество времени на поиски в себе подобных качеств, но никогда их не обнаружит, поскольку ему несвойственно. Он с ранних лет продемонстрировал, какое окружение способно стать для него единственной средой обитания. Те, кто тянет в рот сигарету, предпочитают соку пиво, дерутся, а не разворачивают политику мирных переговоров.

Он однозначно не походит на героя, сошедшего с книжных страниц и призванного одарить вниманием какую-нибудь романтичную особу. Он – дитя улицы, не знающее воспитания и хороших манер. Агата стыдилась бы. Впрочем, она всегда его стыдилась, даже в те моменты, когда племянник вёл себя хорошо, едва ли не примерно. Вытаскивал наушники, надевал строгий костюм и старательно косил под представителя высшего света. Нож в одной руке, вилка в другой. Рассуждения о возвышенном при полном отсутствии колких замечаний в сторону. Подобное Агата практиковала несколько раз, когда в гости наведывалась мать Илайи, и он вынужден был играть роль примерного ребёнка, который достоин общества благородной леди. Притворяться ему надоело достаточно быстро, и в очередной приезд матери он появился перед ней в родном образе. Не было улыбки от одного уха до другого, томика очередного классика на прикроватной тумбочке, одежды, как с чужого плеча и волос, тщательно зачёсанных назад и собранных в хвост. Были разбитые коленки, губа, едва начавшая подживать после очередного столкновения с чужим кулаком, царапины на руках и – стандартно – сбитые костяшки. Были растрёпанные пряди без дебильного ровного пробора, а наскоро подцепленные пятернёй и отброшенные назад, чтобы не мешали обзору. Был чуточку обгоревший нос и веснушки, на нём проступавшие. Бледный принц, целыми днями сидевший в башне замка, в обнимку с книжкой, уступил место обычному парню его возраста, для которого улица и драки – явление обыденное, ничего странного и ужасного.