Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 47

Впрочем, они могли бы принять это за пиар-акцию.

Именно нежелание постоянно рассказывать о своих отношениях, держало обоих на почтительном расстоянии от чистосердечного признания. Им легче было повторять постоянно, что единственный тип связи, существующий между ними – это дружба. Нежная, почти братская привязанность, которую каждый может трактовать так, как ему захочется. Только им одним известно истинное положение вещей, что не может не послужить поводом для радости.

Зная, насколько нестабильно его здоровье, Джулиан сомневался, что хотя бы одно представление сумеет отыграть без проблем. Потерять сознание во время исполнения своей партии? Что может быть проще! Он иногда и по квартире ходил, держась за стенку, чтобы ненароком не пропахать носом пол, чтобы не опуститься на колени и не зарыдать. Обследования ничего нового не показывали, а гора таблеток росла. Новые препараты Джулиан пить отказывался, остановившись на константе в семь своих лекарств. Семь, если считать литий. Просто понимал, что пополнение списка очередным препаратом не поможет избавиться от боли, только усугубит положение, добив те здоровые участки, что ещё остались в организме и не пострадали от химических средств.

Столь откровенные проявления слабости Джулиан позволял себе только в моменты одиночества. Он не мог признаться Ромуальду, что чувствует себя ужасно, просто потому, что сам бесился от осознания, насколько беспомощен и ничтожен. И потому, что не хотел казаться бесполезным куском мяса, которое способно исключительно на нытьё и жалобы, а решительные действия давно исключило из своего поведения. Развалина на месте прекрасного замка. Если бы он был строением, такая параллель отразила бы реальное положение вещей.

Разумные доводы неоднократно побеждали, но Джулиан отказывался их принять. Не потому, что действительно заразился уверенностью Ромуальда. Здесь решающую роль сыграла собственная боязнь показаться чрезмерно слабым и открыто признаться в этом. Он боролся уже не столько за возвращение былой славы, новых поклонников и стремление доказать что-то прежним, отвернувшимся от него и посмеявшимся в трудный момент жизни, сколько за стремление продемонстрировать правдивость одного утверждения. Он докажет, что судьба должна возместить ему убытки за прошлые годы кошмара и ужаса. Никто не посмеет отобрать эту роль и занять его место. Его по праву, потому что так сказал Ромуальд. Вместе они уничтожат любого, кто встанет у них на пути, сломают, разобьют на части и отправят на дно. Вместе они способны преодолеть любые препятствия, возникшие на пути. Пусть Челси не расслабляется и не думает, что одержала победу в противостоянии. Игра только началась…

– Твою мать.

Джулиан облизал губы, обхватил себя руками. Он шумно дышал, более-менее успешно давил приступы тошноты.

Да, они с Ромуальдом победят.

Если смерть не утащит его к себе раньше.

Иногда ему было настолько плохо, что даже порция лития не снижала градус отвращения к такому существованию и стремления к жирной точке в конце жизненного пути. Многие, узнав о самоубийстве, сказали бы, что он несказанно жалок. Но Джулиан и сейчас чувствовал себя жалким, так что ничего нового ему, в принципе, не светило. Только подтверждение уже имеющегося статуса.

Наверное, при таком раскладе хорошо быть мазохистом. Испытывать боль на постоянной основе, но не корчиться от неё, глотая слёзы, а наслаждаться каждой минутой. Здесь Джулиана тоже поджидал облом. Он не был мазохистом.

Наслаждения не было, только странное чувство, будто боль окутывает со всех сторон, принимая в свои объятия, мягко поглаживая, заставляя постоянно смиряться с ней, считая, что так положено.

«Ромуальд, где ты, когда мне так плохо?».

Джулиан не слышал, как открылась входная дверь.

Шаги тоже остались за гранью его восприятия. Джулиан думал, что находится в тёмной и пустой квартире в одиночестве до тех пор, пока не услышал, как до его сознания доносится голос Ромуальда. Голос, способный вытащить его из черноты. Человек, пожелавший протянуть руку и не отпускать никогда.

– Что с тобой, Джулиан? Может…

– Всё нормально.

Джулиан нашёл силы улыбнуться. Протянул руку и погладил Ромуальда по щеке, попутно коря себя за то, что потерял бдительность и предстал перед другим человеком в столь жалком виде и состоянии. Ромуальд, конечно, знал о побочных эффектах и прочем дерьме, что творилось с организмом из-за таблеток, но наблюдать лично ему такого не доводилось. Он был знаком с симптомами только по рассказам Джулиана, теперь увидел перед собой неаппетитную картинку.

Ромуальд выглядел обеспокоенным. Он включил в комнате свет, и яркие лучи действительно в первый момент заставили зажмуриться, спровоцировав неприятие, близкое к отвращению. Не к Ромуальду, а к электрическому свету, такому настойчивому и безжалостному, напоминавшему тот, что бил по глазам в стенах психиатрической лечебницы, не позволяя уснуть, раздражая психику, проезжаясь по ней и оставляя глубокие следы. Особенно вкупе с экспериментальными лекарствами, что раздражали её, впиваясь острыми тонкими иглами в каждый нерв.

– Ты бледный, – произнёс Ромуальд.

– Ты тоже.

Джулиан попытался изобразить веселье, но усмешка получилась болезненной. Не видя своего отражения, он всё понимал по изменениям в лице Ромуальда; тот хмурился всё сильнее, попыток посмеяться не поддерживал.

– Так бывает периодически, – добавил Джулиан, приподнимаясь немного и упираясь раскрытой ладонью в пол.

Глаза он опустил и предпочитал теперь смотреть куда угодно, но только не на собеседника.

– Периодически? – эхом повторил Ромуальд.

– Часто.

– И насколько часто?

– Раза два в неделю – точно. Ты же понимаешь, что эти чёртовы таблетки не проходят бесследно. Они влияют не только на мою психику, но и на организм, в целом. Они меня разрушают. Принимаю одно, чтобы вылечить другое, другое, чтобы заглушить третье. У меня херовый иммунитет и слабый организм, плохая наследственность и вообще, если почитать медицинскую карту, то пора озаботиться поиском места на погосте. Если я начну принимать ещё и обезболивающие препараты, масса из размоченных таблеток у меня через уши полезет, потому приходится терпеть. Я пробовал совмещать их, не помогло.

– Джулиан.

Ромуальд явно растерялся. Связной речи у него в запасе не имелось, потому единственное, что он мог сказать, так это имя собеседника. Он сидел на полу, засунув руки в карманы кожаной куртки, которую до сих пор не снял, и не знал, как поступить. Ему хотелось обнять Джулиана и в миллионный раз сказать, что всё будет хорошо, но он понимал, что это наглая ложь для них обоих. Она как те таблетки, что приходится принимать Джулиану. Самообман, призванный создать видимость уверенности, но не отстроить её с нуля, поскольку надежды неоднократно не оправдались. Плюс неизвестность в перспективе. Вдруг Джулиан опять в том состоянии, когда его раздражает любой шорох, любой шум, любое резкое движение и прикосновение. Любое. Независимо от того, какой характер оно носит. С сексуальным подтекстом, как прошлым вечером или же банальное желание поддержать и подарить сомнительное чувство защищённости, как сегодня.

Джулиан провёл ладонью по лицу. Тошнота, терзавшая каких-то полчаса назад, улеглась, затаившись до поры, до времени.

– Можно немного полежать? – спросил.

– Тебя довести до кровати?

– Нет.

– Тогда…

– У тебя на коленях.

– Да, – еле слышно выдохнул Ромуальд. – Мог бы не спрашивать.

– Мне хотелось удостовериться, что ты не возражаешь.

– Для тебя всё, что угодно.

Ромуальд тоже попытался улыбнуться, произнеся это. Но результат получился неоднозначный. Не выстрадано, как у Джулиана, но больше устало, болезненно и обречённо. Не в том смысле, что его основательно достали чужие неприятности, и он по горло сыт подобными поворотами, нет. По его улыбке просто становилось понятно, что он смертельно устал от постоянных сюрпризов со стороны судьбы-проказницы. Она не останавливалась, не знала предела, потому продолжала придумывать всё новые каверзы и пробовать их на заранее отобранных для проведения эксперимента экземплярах.