Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 44

— Не навсегда? — Эстелла захлопала ресницами.

— Ну конечно нет!

— А на сколько?

— Ммм... ну, в каждой школе по-разному. В светской обычно изучают побольше наук. В монастырской — богословие и хорошие манеры. Но это не будет слишком долгим сроком. Лет пять.

Шокированная Эстелла уставилась на Арсиеро.

— Пять лет? Так до-олго... Но я не хочу! Пять лет — это очень много. Значит, когда я вернусь домой, я уже буду взрослой?

— Вот именно! О, тебе уже будет семнадцать лет! Ты отучишься, вернёшься и станешь невестой на выданье. Уверен, после обучения в школе, ты сможешь подцепить богатого и знатного жениха.

— Я выйду замуж только по любви! — сверкнув глазами, Эстелла поднялась с канапе. — Я выйду замуж по любви, как бабушка Берта!

Она подобрала юбки и отправилась наверх. Арсиеро задумчиво посмотрел ей вслед.

— Все так говорят, дорогая, пока не столкнутся с печальной действительностью...

====== Глава 17. Зеркало ======

Данте, лёжа на кровати, с тоской глядел, как по оконному стеклу бегут ручейки воды. Дождь лил весь день и всю ночь. Наверное, небо тоже оплакивало смерть Ветра. Прошли сутки, а рана в душе Данте не затягивалась. Шок и злость сменила глубокая печаль, и Данте без остановки плакал и плакал. Возможно, только встреча с Эстеллой могла бы вытащить его из бездны отчаяния. Да, Эстелла бы его утешила, обняла, погладила бы по голове. Как же она ему нужна! Но попугай от девочки не прилетал, а Данте испытывал такую боль, что не мог думать о чём-то хорошем. К счастью, его никто не тревожил. Сильвио занимался похоронами, а Рене боялся Данте после того, как последнему хватило-таки жестокости сказать, что это он, Данте, наслал проклятие на Леонору и Хасмин. Теперь Рене шарахался от Данте как от зачумлённого. Но мальчик не чувствовал себя виноватым. Отмщённым скорее. Почему он должен жалеть Рене или Сильвио? Они хоть раз его пожалели? Разве Рене жалел его, когда бил и обижал вместе со своими дружками, когда тыкал пальцем и называл «нелюдем»? А Сильвио разве его пожалел, когда бросал головой об стену, пинал ногами и запирал в подвале или когда стрелял в Ветра из ружья? Это небо их покарало, так им и надо. И Ветра всё равно уже не вернуть... Данте тихонько заскулил, укутываясь в простынку.

— Тук-тук-тук! — раздался настойчивый стук. Данте, подняв затуманенную голову, увидел за окном что-то алое... крылья. Янгус! Раненное сердце мальчика подпрыгнуло. Он кубарем скатился с кровати и, добежав до окна, впустил птицу. Янгус ворвалась в комнату. Сделав круг под потолком, она села на пол и встряхнулась, разбрызгивая по стенам потоки воды.

— Янгус, ты вернулась! — Данте брякнулся на колени, гладя птицу по грудке. — Знаешь, что случилось? Они убили Ветра. Они его убили... Он умер.

Янгус, издав жалобный возглас, нахохлилась и потёрлась хохолком о руку мальчика. Тёплые, хоть и мокрые пёрышки, действовали на Данте успокаивающе.

— Как хорошо, что ты у меня есть, Янгус. Я тебя очень люблю.

Птица нежно закурлыкала, ероша перья. Данте уткнулся лбом в пол и беззвучно заплакал. Янгус примостилась рядышком. Она чистила перья, сушила их, булькая и цепляя Данте клювом за рукава.

Наутро дождь остановился. По случаю кончины Леоноры и Хасмин в церкви была назначена панихида. Часам к десяти «Ла Пиранья» опустела. Рабы и батраки ушли на плантации и пастбища, а другие, включая домашнюю прислугу, отправились на молебен. Данте не пошёл. Принципиально. Когда двумя часами ранее Руфина, сунув нос в дверь, сказала о панихиде и прощании с покойниками, Данте грубо ответил, что прощаться он ни с кем не намерен, ведь у него никто не умер, кроме коня, и захлопнул дверь женщине в лицо.

Теперь мальчик стоял у длинного зеркала, приделанного к шкафу, и упорно рассматривал отражение. Фарфоровая кожа, удлинённые к вискам глаза и тонкие брови-стрелы придавали мальчику сходство с кошкой. Сейчас лицо выглядело измученным, под глазами пролегли тени, а сапфировые глаза ввалились и потускнели. Данте не нравилась его внешность. Мальчик думал, что стал бы намного счастливее, если бы не был магом. Если бы он был как все: со смуглой кожей, круглым лицом, нормальным разрезом глаз. Может, и люди тогда бы относились к нему иначе.

— Ненавижу тебя, — выплюнул Данте в зеркало и отвернулся.

— А-ха-ха-ха! — раздался смех из ниоткуда.

Данте резко обернулся. Взглянул на Янгус — птица дремала, уткнув клюв в спину. Данте перевёл взгляд на зеркало и обомлел: отражения в нём не было. Совсем. Зеркало пустовало. Данте подошёл ближе.

— Эй, ты где? — хрипло спросил он. — Что за шутки?

— Ну ты же ненавидишь меня, — отозвался кто-то. — Сам сказал. Вот я и решил не мозолить тебе глаза, — голос вновь рассмеялся.

— Салазар, это ты? Покажись!

— Как скажешь.

В зеркале зашевелились тени. Пошёл дымок и отражение в зеркале вновь появилось. Такое же, каким и было до этого.

— Нет, так не честно! — разозлился Данте, встряхивая волосами. — Ты показываешь мне меня, а я хочу увидеть тебя. Я вспомнил, ты говорил: чтобы тебя увидеть, я должен заглянуть в зеркало.

— Ух ты! А ты соображаешь, когда хочешь, — уколол Салазар. — Похоже, ты не безнадёжен.

— Ну покажись, я хочу тебя увидеть, — Данте разобрало любопытство.

— Что ж, будь по-твоему.

Зеркало заволокло красной дымкой. Что-то внутри щёлкнуло. Дым постепенно рассеялся и Данте вновь увидел себя, но немного другого. Зеркальный Данте был одет в чёрные облегающие штаны, сапоги, белую рубашку и ярко-зелёный плащ, который хвостом волочился по полу. Данте никогда не видел, чтобы кто-то в городе так одевался. Плащи такой длины ни мужчины, ни юноши не носили ни в крестьянской среде, ни в аристократической. Салазар, сверкнув антрацитовыми глазами, в коих отсутствовали зрачки, поправил густые чёрные волосы, доходящие ему до пояса.

Данте в упор рассматривал человека в зеркале. Теперь отражение вело себя иначе, будто жило собственной жизнью. Салазар улыбнулся, приподняв тонкую бровь.

— Ну как, доволен?

— Мне кажется... кажется... я тебя уже где-то видел, — сказал Данте. — Только вот где, не помню.

— Зато я помню. В твоей голове. Точнее во сне, — Салазар прищурился. — Я тогда тебе сказал, что ты можешь меня позвать в любое время.

— А почему ты сейчас появился, ведь я тебя не звал?

— Зато ты упорно кричал, как ты ненавидишь своё отражение.

— По-моему, поводов для этого достаточно.

— А по-моему, тебе не за что себя ненавидеть. Себя вообще надо любить. Запомни это! А те, кто называют тебя нелюдем и уродом, сами на себя в зеркало, видимо, не смотрели, — Салазар расхохотался, щёлкнул пальцами, мигом исчезнув. Зеркало опустело.

— Эй, ты где?

ПЫХХХ...

Теперь зеркало вспыхнуло синим и в нём вырисовался облик молодого человека. Данте присмотрелся. Чёрные волосы до плеч, раскосые синие глаза. Он был... был... красив. Даже Данте не смог этого не признать. И он был похож на него, на Данте, только значительно старше.

— Если бы ты захотел, ты бы положил к своим ногам весь мир. Но ты не хочешь, — сказал юноша мягким голосом. — Тебе нравится быть жертвой. Тебе нравится жалеть себя. Хотя у тебя есть всё, чтобы уничтожить тех, кто тебе мешает, и быть с теми, кто тебе дорог. И не говори, что это не так.

С этими словами юноша растворился в дымке, вновь обернувшись в длинноволосого Салазара.

— Что это было?

— Это ты. В будущем.

— Я стану таким, когда вырасту?

— О, да! Понравилось?

— Ммм... не знаю. Странно видеть себя взрослым. Погоди, значит, это зеркало тоже волшебное? Оно показывает будущее?

— Зеркало тут не причём. Это я могу показать тебе всё, что угодно, хоть будущее, хоть прошлое и в любом другом зеркале. Кстати, я за этим и пришёл. Есть одна вещь, о которой ты не знаешь.

— Что за вещь?

— Помнишь, я тебе говорил о старике, что отдал тебе свою силу?

— Помню.

— Так вот, он отдал тебе и ещё кое-что.

— Что же?