Птицедева - Гамаюнова Светлана Геннадиевна - Страница 50

Как там Мавка, как Русалочка? Не заснули ли еще? Что у них?

Так, раздумывая о всяком разном, добралась до домика Микулишны и ахнула. Домик увеличился, у него появилась пристроечка. Небольшая, но ладная, в ней и летом жить неплохо, и зимовать можно. Ой, как интересно, кто в пристороечке поселился и что, им у Микулишны места мало было? Одного человека она бы точно приютила, я-то у нее жила. Тихонько подошла к плетню, любопытство одолевало, но ломиться напропалую не стала, решила присмотреться.

Во дворе рубил и складывал дрова парнишка лет двадцати пяти, может чуть моложе. Вроде, видела его раньше. Дров заготовлено было немало, на зиму, поди, хватит, оценила я количество. Кто же так старается?

Притаилась за деревом, чтобы видно не было, и стала наблюдать за происходящим. В сарай метнулась Микулишна с ведром доить козу, а парнишку, когда повернулся ко мне лицом, сразу узнала, это он за Мавкой Анисьей увивался. И что он тут делает? Парнишка воткнул топор в колоду и пошел в дом.

– А хорош парень,- уважительно подумала я.- Неужели в лесу поселиться решил? Чудеса.

Из дома больше никто не выходил, но было любопытно, что тут происходит и я решила удовлетворить это любопытство, узнав все сначала от Сильвы, то бишь Русалки Сильведеи. Побежала быстренько к озеру, надеюсь, она не улеглась еще спать.

Возле пня сидели обе мои подруги и о чем-то щебетали. Вернее, щебетала Русалочка, а Мавка слушала и смущалась. Увидев меня, подскочили, видно, что обрадовались.

– Вот так встреча,- кинулась мне на шею Анисья.- Ты все-таки пришла. Тут сороки рассказывали, что во дворце завтра свадьба и одна знакомая нам девушка станет женой принца. Эта девушка нам знакома, вот только навестить нас перед свадьбой не пришла. Мы грустили, что ты нас забыла, но ты все-таки вспомнила о нас.

– У нас есть вечер и ночь, и мы будем веселиться и вспоминать прошлое. Только что у вас тут происходит, кто соорудил пристроечку к дому Микулишны? – спросила я.

Русалочка весело засмеялась.

– Не только у тебя свадьба, наша Анисья тоже решила попробовать человеческого счастья. Лесная девушка из ничейной будет пробовать стать человеческой женой, представляешь себе такое?

Я ахнула. Событие покруче моей свадьбы с принцем, по лесным меркам. Мавка все такая же легкая, как ветер, и прекрасная, как весна, бежит по лесу – не только трава не пригибается, но и листья не шуршат. Никогда люди не роднились с Мавками, они порождение леса, сами суть леса, а тут невеста человека. Как?

– Он уговорил меня попробовать перезимовать с ним в избушке, а не в дупле, как обычно. Говорит, не даст мне заснуть и забыть про него на целую зиму, будет топить печку, согревать меня в стужу и, главное, любить. Ты веришь, что такое возможно, Лотта?

Как удивительно, любовь, даже в заколдованный лес добралась. Когда это видано: Мавка и человек!

– А как зовут жениха-то?

– Филимон. Он хороший, Лотта, и он не хочет, чтобы я спала зимой. Это так странно. Говорит, что лес живет и зимой, и он согреет меня, и я увижу много нового. Рядом с ним жарко, даже когда дует северный Норд. Я чувствую, что не замерзну.

– Ты хочешь увидеть зиму, не боишься Морану?

– Да, с ним не страшно, я чувствую.

– Анисья, а душу твою он привязал к себе? Ошиблась, видать, ты тогда, когда говорила, что вместе не будете. Помнишь, давно ты говорила нам, когда этот парнишка к тебе только присох, а ты от него убегала, не желала на него смотреть даже, а мы его жалели, твои слова тогда помню: «Странные вы, девчонки, а вам меня не жалко? Да я ему добро сделала, ведь ему что нужно – чтобы я рядом была, в избе жила, сначала любилась с ним, а потом полы мела. Ему бы мало было, если бы мы в траве покувыркались, ему душу мою привязать надо. Я на такое не подписываюсь, вы же сами знаете, что это невозможно. Так что я его пожалела. Я добрая».

– Тогда мы и не были вместе, а теперь будем. Душу мою он не привязал, это я его душу привязала, а он дух мой лесной сумел уговорить, уговорил- и сам с лесом и со мной душу и дух свой связал. Он теперь наш, лесной. Король ему работу в лесу дал. Он главный лесничий, как твой отец был, Лотта.

– Так ты любишь его, Анисья?

– Любовь – это для меня слова, Лотта, а получилось, я связана с ним душой и духом, теперь, наверно, и телом буду связана, а это смущает. Он ребеночка хочет, но ты же знаешь, как мавки рождаются: когда в лесу что-то очень-очень хорошее случается, на полянке появляется маленькая девочка с зелёными волосами в прозрачном платье и начинает плести венок. Венок плести её никто не учит, мы просто знаем, как это делать, и про другое все знаем от века.

– Так ты роди ему человеческое дитя, не мавку.

Анисья посмотрела на меня своими огромными зелеными глазами и удивленно захлопала ресницами.

– Так просто, родить? А можно?

– Да, а что. Родишь ребеночка, у которого и душа, и дух будут к лесу привязаны, лес тебе за это только спасибо скажет. А я чувствую, что такое возможно, сама такая была. Привязана я к лесу, а события меня из родной стихии вырывают и на разные сложные и не совсем понятные дела толкают. Не знаю, как справлюсь. Так сложно все: и переселение, и эта свадьба. Как мне отвечать за новую жизнь для целого мира? Какая из меня жена принца?

– Про мир не мне судить, а про жену для принца – да не хуже будет, чем из меня подруга человеческому мужчине. Много странного происходит. У тебя получится с ним жить, и двойня у тебя необычная родится.

– Откуда знаешь? Не привыкла я, что все лучше меня про детей все знают.

– Да знаю, и все.

Сильва почему-то молча нас слушала, но тут проговорила:

– Я буду помогать тебе, Анисья, ребеночка нянчить, это так интересно, буду его плавать учить. Он у тебя перед самой осенью родится, я чувствую.

Анисья ахнула и замолчала.

– А я этого почему не знаю? – спросила она.

– Мы про себя мало чего знаем, а если думаем, что знаем, то потом оказывается, что ошиблись. Про себя трудно что-то знать. Вроде проще простого, а труднее трудного про себя знать. Я тебе буду помогать нянчить сынка, – проговорила Сильва.

– Да и Микулишна, если что, поможет. Женщина она умелая, все знает и умеет,- предложила я

Подружки мои в один голос тут сказали:

– Так уедет скоро Микулишна от нас, очень скоро, этой зимой и уедет.

– Как уедет, она же тут почти всю жизнь прожила, откуда знаете?

– Знаем и все, она еще этого не знает, а мы знаем. Как знали, что ты уедешь, но приходить будешь, а она совсем уедет, может, один разочек только и приедет сюда. Нет ее уже с нами, мы чувствуем,- говорили девушки.- Далеко уедет, очень далеко. Только не говори ей этого, она сама должна решить. Но нет ее среди нас уже, да и была она тут одной ногой.

– Как это одной ногой, когда столько лет лес не покидала?

– Покидать не покидала, а душой привязана полностью не была. Не жила она тут, а пряталась.

– А от кого пряталась то? Кто ее обидеть хотел? Никогда про это ничего не рассказывала.

– Так от себя и пряталась. Боль лесом лечила, да душу и дух свой ему не отдала до конца. Не слилась с ним. Тяжело ей было, отдала бы – так легче бы было, но простому человеку тогда далеко от своего леса не отойти, привязывает. Но Лес ее все равно любил и любить будет, своей признал. Как трудно это объяснить словами, Лотточка. Сама знаешь, и тянет тебя сюда домой, но тебе легче, не простой ты человек – птицедева. А все равно разрываешься: и к Карену тебя тянет, и без леса трудно. А люди, если душу лесу отдали, он и ветвями, и корнями к себе так привязывает – не бросишь его просто так, не покинешь, больная пустота будет внутри, с которой жить-то почти невозможно. А ты, Лотта, тоже приходи почаще в Лес – к себе приходи. Нельзя отца оставлять, впрочем, ты и мать- Дорогу не оставишь, знаю.

Я решила еще узнать про Мавкино житье-бытье:

– Анисья, а как же ты без зелени да без венков жить зимой будешь?

– Да Филимон все окно в доме цветами в горшочках обставил. Красивые.