Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана - Страница 70

– Теперь в тебе – моя кровь, а во мне – твоя! – воскликнула она, раскрывая оружейнице объятия и подставляя губы для очередного поцелуя. – Сёстры навек!

Приближённые старались не отставать от владычицы, налегая на хмельное; в итоге все перепились в дым и попадали под столы, а Смилина с княгиней ещё держались.

– Ещё! – щёлкнула пальцами Изяслава, показывая в свой опустевший кубок и кубок оружейницы.

Её лицо от хмеля залила бледность, глаза косили, помутившийся взор плавал, не в силах ни на чём сосредоточиться. Смилина тоже изрядно отяжелела, но до полного беспамятства ей нужно было выпить ещё столько же, сколько уже плескалось в ней. Прислужница расторопно наполнила кубки.

– Смилина! Сестра моя! Ик! – с заплетающимся языком провозгласила Изяслава. – Сим кубком я… заверяю: я так люблю тебя… ик!.. что готова отдать за тебя всю свою кровь до капли! А ты?

– Государыня моя, – растроганно молвила оружейница, чувствуя на глазах тёплую соль слёз, – всенепременно! В любой миг!

– О! – Изяслава подняла палец. – За это, я считаю, надо выпить стоя!

Встать ей удалось только с помощью Смилины: княгиня качалась, словно дерево под ураганным ветром. Приникнув к кубку, она медленно влила его в себя, а на последнем глотке икнула и рухнула без чувств в объятия оружейницы.

– А я предупреждала тебя, государыня, что не надо со мной в выпивке тягаться, – пропыхтела та, подхватывая бесчувственную владычицу на руки. – Эй! Где тут княжеская опочивальня? – осведомилась она у прислужниц.

Ей показали дорогу. Уложив Изяславу на роскошную постель и стащив с неё сапоги, Смилина и сама прикорнула на полу. Сквозь холод обезболивающей, лишающей осязания хмельной дрёмы она почувствовала, что кто-то заботливо подкладывает ей под голову подушку и укрывает одеялом. Княгиня это сделать не могла: она сама спала сейчас мертвецким сном. Видно, кто-то из прислуги сжалился.

Протрезвев после этой дружеской попойки, Смилина не жалела о сделанном: ни о том, что поклялась Изяславе в вечной преданности, смешав с нею свою кровь, ни о том, что отпустила тяжесть, которую, осознанно или нет, она носила в себе годами. Изяслава также не забыла о том шаге, который они сделали – пусть и в мутной дымке хмеля: хоть трезвая, хоть пьяная, она слов зря на ветер не бросала и на попятную не шла. Теперь при встрече она звала Смилину сестрицей, а их нерушимым обычаем стал одновременный поцелуй сцепленных в замок рук друг друга. Тень соперничества меж ними растаяла, сменившись сестринством, которое поначалу вгоняло Смилину в жаркую дрожь смущения. Изяслава всегда сжимала и целовала её руку крепко, серьёзно и торжественно, сопровождая сие действие глубоким и проникновенно-ласковым взглядом. Ощущая пожатие княгини и утопая в её взоре, Смилина чувствовала: это – настоящее, правдивое и незыблемое, как сами Белые горы, и всякий раз при этом приветствии в её душе поднималась волна светлого, возвышенного трепета.

Вскоре Изяслава решила покончить со своей холостяцкой жизнью и объявила, что ей привиделся сон о будущей супруге. В Белых горах учинили большой смотр невест; девушек на выданье собирали в каждом городе на торговой площади, а Изяслава просматривала их, проникая взором им в души и ожидая знака. Посещала княгиня и сёла: суженая могла ждать её в любом уголке. Наведалась она и в Кузнечное, выросшее около Горы, где в пещере трудилась Смилина. Самый заметный, богатый и просторный дом в нём принадлежал оружейнице – в него-то и постучалась княгиня со свитой.

– Ну что, сестрица, поможешь мне с поиском невесты? – сияя своей лучезарной улыбкой, спросила она.

Они обменялись своим обычным приветствием, после чего Смилина выставила на стол всё самое лучшее, что у неё было. Она послала за своими старшими дочерьми и попросила их оповестить всё Кузнечное, чтоб готовили девиц к смотру – завтра в полдень.

Девицы с родительницами собрались к назначенному времени под большим навесом на столбах: там обычно проходили общие гуляния и сходы жительниц Кузнечного. Княгиня, освежившись после вчерашнего застолья студёной водицей и опохмелившись кубком забористой браги, встряхнула головой.

– И почему мне так весело, сестрица, скажи мне? – подмигнула она Смилине, утирая лицо полотенцем.

– Наверно, государыня, оттого что у тебя добрые предчувствия, – с поклоном улыбнулась оружейница.

– Верно. – Изяслава втянула воздух полной грудью, выпрямилась и вышла на крыльцо, окидывая взором чистый небосвод. – Я чую: судьба моя так близко, что можно достать рукой.

Среди невест были и три правнучки Смилины, только-только вошедшие в брачный возраст – очаровательные в своей юности, синеглазые и свежие, с чёрными косами по колено. Надежда – хохотушка и озорница, девка-пострелёнок, до тёплой дрожи напоминавшая Смилине юную Свободу, а Даромила с Рябинкой – скромницы, даже глаз на Изяславу не подымут, только ресницы огромные дрожат… Прошла мимо них княгиня, а вот напротив Надежды задержалась. Та вскинула на неё свои глазищи со смешливыми, пляшущими бесенятами в зрачках, а на её щёчках вспрыгнули задорные ямочки. Смелая, дерзкая была девка, в детстве более любившая беготню, рыбалку да лазанье по деревьям, а не спокойные, приличествующие белогорским девам занятия. Волшба садовая, кстати, у неё чудесно получалась: выходила Надежда зачахшую было яблоньку, да так, что та за одно лето раскинулась, раздалась, ветки под урожаем до земли свесив. Где ступала её лёгкая ножка – там цветы распускались, где она песню спела – там птицы смолкали, заслушавшись. Ягоды ей сами в ладошки падали, а зверьё лесное из рук её еду принимало, даже медведи с волками ласковыми делались. Одним словом – шебутная юная колдунья. Застыла перед нею Изяслава, поймав взор девушки, сверкающий тёплыми искорками, пытливо-ласковый, жаркий… И сказала сразу без колебаний, засияв улыбкой:

– А вот и ты, моя горлинка светлая.

Княгиня протянула Надежде руку, и та решительно, безоглядно шагнула навстречу, но до Изяславы не дошла: подкосились ножки быстрые, закатились очи ясные. Но владычица не дала ей земли коснуться, подхватила на руки.

– Ты ж моя красавица, – молвила она, с ласковым восхищением заглядывая в лицо девушки, на время померкшее от беспамятства. – Ну, открывай скорее глазки, посмотри на меня!

И она, не удержавшись, прильнула к малиново-ярким, наливным устам Надежды, бессознательно приоткрытым и оттого так соблазнительно доступным. Ресницы девушки дрогнули, явив миру её взор – точно солнышко из-за туч проглянуло.

– Что это со мною? – спросила она удивлённо, оглядываясь.

– Всё хорошо, милая, всё – как надо! – нежно мурлыкнула Изяслава. – Нашли мы с тобой друг друга, невеста ты мне теперь. Ну, поцелуй же меня, ягодка моя сладкая!

Княгиня снова потянулась к её губам, но девица не давалась – отворачивалась, хихикала тонким бубенчиком, пряча лицо в ладошках, а у самой глаза горели шальными искорками.

– Какая ж ты! – смеялась Изяслава, чмокая её куда придётся – в пальцы, в лоб, в шею, в искрящиеся озорством очи. – Проказница лукавая! Ужо погоди у меня – всё равно поймаю уста твои сладкие, всё равно поцелую! Как звать тебя, счастье моё?

– Надеждою, – не отнимая ладошек от лица, ответила девица – только глаз один шаловливый из-под пальцев виднелся, незабудково сверкая и маня.

– Ломака ты, а не Надежда, – расхохоталась Изяслава. – Вот как сейчас защекочу тебя – живо личико-то откроешь!

Узнав, что суженая – правнучка Смилины, княгиня подошла к оружейнице, стоявшей в сторонке под навесом, почти позади всех. В одной руке сжимая пальчики избранницы, другую она протянула Смилине.

– Сестрица! Ну, вот мы с тобою и ещё крепче породнимся… – Снова – сердечное, родственно-крепкое пожатие, тёплый взгляд глаза в глаза. – Всем хороша девка, вот только целовать себя никак не даёт!

Изяслава попыталась добраться до губ Надежды, но та со смехом закрылась вновь.

– И вот что ты будешь делать? – с шутливой растерянностью развела руками княгиня.