Великая оружейница. Рождение Меча (СИ) - Инош Алана - Страница 71

– А ты не наскоком бери, государыня, а нежностью, – улыбнулась Смилина. – Авось, и дастся.

– Ну ничего, ничего! – Изяслава привлекла к себе девицу, пожирая её предвкушающим, смешливо-жарким взором. – Когда под венец Лаладин пойдём – подставит губки, никуда не денется, хохотунья!

Юная прелестница ломалась недолго – сдалась в тот же день. В круговерти весенней пляски, среди мелькающих венков, лент и весёлых лиц у Надежды закружилась голова, она споткнулась и упала в объятия Изяславы. Тут-то и попались её губы в плен поцелуя. Впрочем, она уже не возражала – зажмурилась, прильнув к груди избранницы, и доверчиво ловила настойчивую нежность её уст своим свежим ярким ротиком. А вокруг целующейся пары завертелся с песней хоровод, взорвался вихрь лепестков; солнце сверкало на княжеском венце Изяславы и шелковисто переливалось на чёрной косе её юной невесты.

Осенью играли свадьбу, и Смилина, конечно, не отказалась от приглашения в княжеский дворец на торжество. Впрочем, позвали не только оружейницу: всё её семейство Изяслава желала видеть на свадебном пиру. Козочку-попрыгунью Надежду было не узнать: княжески-роскошный наряд преобразил её, и краса девушки засияла в полную силу в таком обрамлении, точно огранённый и оправленный самоцвет. Алое с золотыми цветами покрывало ниспадало с её сверкающего каменьями венца до самого пола, а на её плечах душистым воротником колыхались живые цветы. Впрочем, вся эта царственная роскошь не погасила, не убила живых озорных искорок в её глазах, и в пляс она пошла со всей своей плещущей через край, неуёмной страстью, потащив за собою и супругу.

– Ну куда ты меня волочёшь, стрекоза моя? – хохотала Изяслава, поддаваясь её безудержному напору.

– Плясать! – серебряными искрами рассыпался в ответ смех Надежды. – Пусть все пляшут!

– Слышали, что сказала моя госпожа? – зычно вскричала княгиня, сверкающим взором обводя приближённых. – Всем плясать!

Своему обету она не изменила и на собственной свадьбе: чёрный, как ночь, наряд повелительницы женщин-кошек сдержанно и благородно блестел серебряным шитьём, а руки покрывал шёлк перчаток того же цвета. Голос её прокатился рокотом горного обвала, и никто не посмел ослушаться – все гости пошли в пляс, а княгиня с молодой супругой кружились, держась за руки. Переливающемуся солнечными зайчиками смеху Надежды вторил сильный, звучный, светлый и раскатистый смех правительницы, и ни у кого не было сомнений: более красивой пары белогорские просторы не видели уже давно.

Впрочем, вскоре голосу Изяславы пришлось раздаваться на ратном поле, как когда-то и предвидела Свобода. Князь Ворон, пройдя огромный колдовской путь, пережил почти всех собственных детей – в том числе и Свободу; этой потери он уже не мог вынести, ибо его любовь к ней была сильнее и выше любой мыслимой земной любви. Говорили, что он и не умер вовсе, а просто навсегда обратился в птицу, чтобы продолжать в вороньем облике своё существование, уже не вмешиваясь в людские дела. Ни своего колдовского мастерства, ни дара бессмертия он никому не передал, так как знал: за всё приходится платить, а цена этого дара ложилась невыносимым бременем на душу. Каково это – жить вечно, теряя всех, кого любишь? Никому из своих потомков он не желал такой судьбы. Свои владения он оставил трём младшим сыновьям, а те, обуреваемые жадностью, никак не могли решить, кто из них сильнее и главнее. Каждый хотел управлять всеми землями единолично. Между братьями началась кровопролитная распря, которая продолжалась вплоть до свадьбы княгини Изяславы, а потом братья-князья, устав, по-видимому, делить отцовские владения, вдруг решили объединить свои силы против Белых гор. Ворон в своё время заключил с женщинами-кошками мир, но его сыновья не считали себя обязанными соблюдать договор и двинулись на Белогорскую землю войной.

Белые хлопья кружились в воздухе, точно перья из вспоротой подушки.

– И чего им всем неймётся? – молвила Изяслава, сквозь холодный, зоркий прищур всматриваясь в снежную даль, где темнело войско противника. – Лезут и лезут – снова и снова! Пока каждому лично не дашь пинка, не успокоятся, словно опыт предшественников их ничему не учит… Мы всегда побеждали людей, но они наступают на те же грабли с завидным постоянством.

– Люди самонадеянны, моя государыня, – сказала медноволосая и зеленоглазая Хранимира, Старшая Сестра и главная военная советница княгини. – Они учатся только на своих ошибках. Наверно, каждый из воинственных князей уверен, что уж ему-то точно удастся победить.

Изяслава не бросала клич по всей Белогорской земле, считая силы своего войска достаточными для отражения нападения, но каждая кошка, владевшая оружием, сочла своим долгом вступить в ополчение. Не стала исключением и Смилина. Оставив кузню на старших дочерей, она отправилась поддержать в бою свою названную сестру. Дочери и внучки тоже рвались на защиту родной земли, но она сказала им:

– Вы – молодые, вам жить дальше. Не лезьте к смерти вперёд родителей.

Снег заваливал ратное поле, на котором, как на белом саване, сошлись два войска. На Смилине не было кольчуги: она сознательно не надела её, движимая стремлением окончить свою жизнь здесь и сейчас. Это был достойный конец – погибнуть в бою, защищая родной край. Устав от одиночества, оружейница не видела для себя лучшей доли. Работа? Даже тёплый уголёк силы Огуни уже не держал её на плаву. Рвались ниточки, которые связывали Смилину с этой жизнью, и она ринулась в объятия погибели, дышавшие зимним холодом и швырявшие ей в лицо пригоршни снега.

– Сомкнуть ряды! – прогремел голос Изяславы.

Отважная княгиня мчалась впереди, воодушевляя кошек своим примером. Её очи метали молнии, меч разил направо и налево, клыкастый оскал изрыгал звериный рык… Как врагу не дрогнуть? И дрожали враги, и падали от её меча, обагряя своей кровью её светлое и грозное лицо. Великолепна была Изяслава в бою, и соратницы при одном взгляде на неё обретали храбрость и силу духа.

Вдруг Смилина увидела Земяту… Отдав всю жизнь воинской службе, дочь так и не обзавелась семьёй. С забрызганным кровью лицом она сражалась сразу с тремя противниками; шлем она потеряла и рисковала получить удар в голову… Смилина кинулась к ней, чтоб отдать ей свой:

– Земята! Держись, я рядом!

Дочь вздрогнула от этого оклика и пропустила удар. Меч пронзил ей горло, перерубив позвонки.

Шлем выпал из руки Смилины, покатившись по окровавленному снегу, а меч ослепительной молнией вспорол брюхо серых туч. Убийце Земяты он снёс голову с плеч, а двух других её противников развалил пополам вместе с кольчугами.

Она палила огнём и рубила, как безумная, покрываясь вражеской кровью с головы до ног. Окровавленная рубашка задубела на морозе, но Смилина не чувствовала холода. В висках стучало только одно: «Я заслужила смерть». Не следовало окликать Земяту, нужно было просто помочь ей… Из-за неё дочь погибла, и теперь Смилине не оставалось ничего иного, как только найти и свой конец на этом поле.

Изяслава сражалась в самой гуще боя, под дождём из стрел. Вместо щита Смилина закрыла её своим телом и получила один жаркий укус в плечо – не больнее, чем жалит пчела. Оружейница обломила древко.

– Смилина! – вскричала Изяслава. – Почему ты без кольчуги?

– Я заслужила смерть, – глухо проронила та.

– Ты, верно, с ума сошла, сестрица! – не поверила своим ушам бесстрашная княгиня-воительница. – Ты заслужила всё самое прекрасное в этой жизни!

– Не спрашивай меня. – Смилина получила ещё одну стрелу, но даже не покачнулась: это было не больнее комариного укуса.

– Хорошо, я не буду спрашивать! Я сделаю то, в чём поклялась однажды: стану защищать тебя до последней капли своей крови! – хрипло, низко прорычала Изяслава. – Держись рядом со мной!

Они сражались спина к спине, прикрывая друг друга, но с каждым ударом рука Смилины тяжелела, а со всех сторон её обступали видения – точно назойливые птицы, хлопающие крыльями у её лица. Вот мученически распахнулись глаза Земяты, впитывая серый свет снежных туч, а из её рта с бульканьем лилась кровь; вот Свобода вдруг пробудилась на своём можжевеловом ложе и протянула к Смилине похолодевшие за ночь руки; вот мёртвые глаза Любони, лежавшей с ребёнком на груди, открылись, а с уст сорвался мучительный хрип… От каждого видения Смилина шарахалась с криком боли, но тут же попадала в объятия другого. Когда пелена упала с её глаз, на неё мчался воронецкий воин с обнажённым мечом, но руки оружейницы словно отнялись. Клинок вошёл в её не защищённый белогорской кольчугой живот, а окровавленное острие вышло из спины.