Подлодка [Лодка] - Буххайм Лотар-Гюнтер - Страница 56

— Попробуйте еще раз, если Вас не затруднит, — холодно предлагает ему командир. Лодка описывает большой круг вокруг нашей мишени, а я тем временем стараюсь разглядеть ее через бинокль.

Теперь штурман подошел к нему так близко, что боцман смог бы достать его рукой, если бы вытянулся в полный рост на верхней палубе. Но он верит в свое искусство военно-морского ковбоя, и на этот раз оно не подводит его.

— «Гольфстрим»! — кричит он нам, стоящим на мостике.

— Я надеюсь, наши действия никому не создадут неудобств, — замечает Старик в кают-компании.

Шеф вопросительно взглядывает на него. Так же смотрит и первый вахтенный офицер. Но Старик спокойно выдерживает паузу. Наконец, выдерживая промежутки между фразами, он делится с нами своими соображениями:

— Предположим, наши коллеги не узнали названия потопленного ими корабля. Следовательно, они вполне могли слишком переоценить свои заслуги в победной реляции. Допустим, они отрапортовали о транспорте в пятнадцать тысяч тонн — и вдруг мы сообщаем, что обнаружили обломки парохода «Гольфстрим» — и выясняется, что в соответствии с регистром торговых судов его водоизмещение составляло всего лишь десять тысяч тонн. — Командир выжидает, чтобы убедиться в нашем согласии с его доводами, и добавляет: — Будет неловко, очень неловко, вы так не считаете?

Я разглядываю обтянутую линолеумом крышку стола и пытаюсь понять, о чем же мы в действительности говорим. Сможет ли командир прикинуться дурачком или нет? Сперва это кошмарное прохождение сквозь останки погибшего корабля, а потом игра в загадки.

Командир откидывается назад. Я поднимаю голову от стола и вижу, как он поглаживает свою бороду тыльной стороной правой руки. Одновременно я замечаю, что его лицо передернулось от нервной судороги. Конечно же, это всего-навсего спектакль, он устраивает представление. Разыгрывая перед нами бесшабашность, он старается внушить нам свою твердость. И он отлично чувствует наше настроение. Он переигрывает, развлекает свою аудиторию, предоставляя ей возможность наблюдать за собой и строить на свой счет всевозможные догадки — лишь бы прогнать из нашей памяти неотступные кошмарные сцены, наполненные ужасом.

Но мертвый моряк не оставляет меня в покое. Он непрестанно распаляет в моем воображении образы катастрофы, окружавшей его. Это был первый погибший иностранный моряк, увиденный мной. С расстояния он выглядел так, будто он с комфортом расположился в своей лодочке, слегка запрокинув голову, чтобы лучше видеть небосвод, и так и будет грести в ней в свое удовольствие. Сгоревшие руки — наверно, в лодку его посадили другие люди. Он не смог бы забраться в нее сам, не имея рук. Совершенно ничего нельзя понять.

Выживших мы не встретили ни одного. Должно быть, их подобрал тральщик. Моряки, потерявшие корабль в составе конвоя, имеют хоть какой-то шанс на спасение. А другие? С кораблей-одиночек?

Командир снова за столом с расстеленными картами, занят вычислениями. Вскоре он отдает приказание обоим машинам — полный вперед.

Он встает из-за стола, выпрямляет спину, расправляет плечи, встряхивается как следует, почти минуту откашливаясь, прочищает горло, и пробует голос, перед тем, как произнести хоть слово:

— Я съем свою фуражку, если мы не идем одним курсом с конвоем. По-видимому, мы пропустили уйму радиосообщений, пока были в погружении, черт побери. Будем надеяться, что лодка, которая с ними в контакте, даст о себе знать. Либо кто-то другой, кто тоже напал на след.

И внезапно добавляет:

— Глубинная бомба — наименее точное оружие из всего существующего.

Шеф уставился на него. Старик, гордый произнесенной им речью, кивает с самодовольным видом. Все, кто был на посту управления, слышали его. Он сумел даже извлечь мораль из атаки корвета: «Глубинными бомбами результата не добьешься. Мы — тому подтверждение. Живое подтверждение».

Бертольда уже не один раз просят сообщить свои координаты. Мы ожидаем ответа с таким же нетерпением, с каким его ждут в Керневеле.

— Хм, — издает звук Старик, покусывая несколько волосков в своей бороде. И снова. — Хм!

VI. Шторм

Пятница.

Сорок второй день в море. Норд-вест стал задувать сильнее. У штурмана наготове объяснение:

— Очевидно, мы находимся сейчас к югу от группы циклонов, которые подходят к Европе со стороны Гренландии.

— Интересные замашки у этих циклопов и их семей, — отвечаю я.

— Что значит — циклопов?

— Ну, циклопов — одноглазых ветров.

Штурман награждает меня откровенно подозрительным взглядом. Пожалуй, для меня сейчас самое время пойти снова проветриться на открытый воздух.

Океан теперь — темного сине-зеленого цвета. Я стараюсь подобрать слова, чтобы передать его оттенок. Цвета туи? Нет, в нем больше синего, чем в растении. Оникс? Да, скорее цвета оникса.

Вдалеке, под грудой низко нависших над ним облаков, океан кажется почти черным. Над линией горизонтом развешаны несколько раздувшихся одиночных облаков темного серо-голубого цвета. На полпути к зениту, прямо у нас по курсу, зависло другое, на вид более плотное. По обе стороны от него симметричными рядами тянутся грязно-серые пряди, как от огромных ткацких челноков. А строго над ним — разорванное ветрами перистое облако, еле различимое на фоне неба; скорее даже вовсе и не облако, а бестолково размазанная по потолку побелка.

Лишь на востоке наблюдается оживленное движение в небе: с той стороны над краем океана появляются все новые и новые облака, они растут на глазах, пока наконец не отрываются от горизонта подобно воздушным шарам, в которых накачали достаточно воздуха, чтобы они начали свой полет. Я смотрю, как они вздымаются в небо. С западного края неба от темной скученной массы облаков навстречу им вырываются передовые заслоны — маленькие группки облаков, которые постепенно, нащупывая себе дорогу, поднимаются к зениту. Лишь когда эти разведчики захватывают плацдарм, вслед за ними движется вся черная армада. Она поднимается, слегка подталкиваемая с боков медленным ветром, а снизу на смену ушедшей армии уже встают свежие облака, простирая над горизонтом свои оборванные края, как будто неведомая сила выталкивает их на свет божий из какого-то бездонного резервуара. Они движутся непрерывным потоком, шеренга за шеренгой.

Матрос Бокштигель, девятнадцати лет от роду, пришел к Херманну, который по совместительству занимает должность судового санитара, с зудящими, воспаленными подмышками.

— Вши! Штаны долой! — быстро ставит диагноз Херманн.

Внезапно он разражается проклятиями:

— Ты что, совсем спятил? Да их здесь целая армия марширует по тебе. Они сожрут такого заморыша, как ты, глазом не успеешь моргнуть.

Санитар докладывает первому вахтенному офицеру, который отдает приказание в 19.00 провести осмотр всех свободных от дежурства, а для вахтенных — полутора часами позже.

Командир, который спал в это время, узнает обо всем спустя час в кают-компании. Он взирает на первого вахтенного, как бык, который как вкопанный остановился на бегу, уставившись на красный плащ тореадора. Потом он левой ладонью хлопает себя по лбу, пытаясь сдержать свой гнев.

В носовом отсеке идут разговоры:

— Ну что, обглодали твои ребрышки?

— Дело — дрянь.

— И это помимо всего прочего.

— Да уж, это, пожалуй, слишком!

Наша фауна обогатилась. Теперь у нас на борту есть не только корабельная муха, но и корабельные вши. Скоро мы превратимся в Ноев ковчег для низших классов животных.

У пятерых свободных от вахты обнаружены вши. Вскоре по лодке распространяется сладкий запах бензина. Уничтожение врага началось.

Ветер налетает на нас с таким ревом, какой издает сжатый воздух, вырывающийся сквозь узкое отверстие. Временами он затихает, как будто наполняет воздухом свои меха, потом внезапно начинает дуть с еще большей яростью.

С каждой секундой волны вокруг нас вздымаются все выше и выше, зажатые в тисках шквалов. Струи пены, вспыхивая, разлетаются во все стороны, как трещины, разбегающиеся по темному стеклу. Волны выглядят все более угрожающе — ревущий, бурлящий котел. Снова и снова нос лодки скрывается за свистящими брызгами воды, которые выстреливают вверх из-под палубных решеток. Ветер подхватывает эти потоки и раз за разом хлещет ими по лицам впередсмотрящих.