Когда бессилен закон - Брэндон Джей - Страница 40

— Думается, где-то около двухсот долларов.

— И сколько курсов вы слушаете в этом семестре?

— Четырнадцать.

Генри подождал записывать приведенные цифры в своем блокноте и дал присяжным время произвести простой подсчет. Я по-прежнему ничего не мог прочитать по их лицам. Но мне думалось, что Генри атакует ее слишком долго. Дольше, чем это сделал бы я. Какое-то непродолжительное время Менди действительно выглядела попавшей в затруднительное положение, что-то рассчитывающей, но теперь она снова начинала вызывать к себе симпатию. Как она могла жить на такую скудную зарплату, имея двоих детей? Жить и еще учиться в университете. Если даже и ни на кого больше, то на меня во всяком случае это производило впечатление.

— Позвольте задать вам несколько вопросов, касающихся ваших детей, — сказал Генри и довольно подробно расспросил ее.

Имена, возраст, класс, в котором они учатся в школе. Голос миссис Джексон потеплел. Голос Генри тоже стал мягче. Стоило отвлечься, и их голоса сливались в какой-то монотонный гул-Зал теперь наполнился зноем. Бейлифы опустили жалюзи на окнах с западной стороны, но от этого жар солнца стал казаться лишь более угрожающим. Жалюзи светились так, будто солнечный диск висел прямо за ними, поджидая нас там, чтобы ослепить первого же, кто выглянет. Уоддл кивал, сдерживаясь, поглядывая на часы и беспокойно ерзая.

— У меня больше нет вопросов к свидетельнице, — резко вдруг оборвал Генри.

Все мы зашевелились, словно по рядам пробежал холодный бриз.

Уотлин выглядел счастливым, пока не повернулся к Норе.

— Я полагаю, вы хотите провести повторный допрос? — почти обескураженно спросил он.

— Да, ваша честь.

— А вы, следовательно, повторите затем перекрестный, — сказал он в сторону Генри. — Хорошо, но мы превысили время, отведенное мне да и присяжным на слушание. Мы продолжим завтра с девяти часов. Помните об инструкциях, которые я дал вам насчет того, чтобы вы не беседовали о данном деле с другими людьми и не позволяли им разговаривать с вами, — сказал он присяжным, и те закивали, будто и впрямь внимательно его слушали. — Все остаются на местах, пока присяжные заседатели не покинут зал.

Мы так и сделали, затем начали тесниться в проходе между рядами. Больше не было публики, а была лишь толпа забредших без дела в общественный зал людей. Взяв Викторию под руку, я присоединился у выхода к Генри и Дэвиду. Нора уже выбралась вместе с Менди Джексон, даже не оглянувшись назад. Наша группа вышла через ту же заднюю дверь и по боковой лестнице поднялась в мой кабинет.

— Ближе к концу ты нас всех там немножко подрастерял, Генри, — сказал я по пути адвокату.

— Я не мог отпустить ее, — объяснил Генри и протянул мне записку, переданную ему Линдой.

Там было написано: «Спроси, почему она работала в такое позднее время, затем продержи на месте до конца дня».

Линда не вернулась, или, если она и сделала это, то держалась в стороне от семьи.

Мы нашли Лоис и Дину дожидавшимися нас в моем кабинете. Лоис протянула руку, чтобы поправить прическу Дэвида. С его волосами все было в порядке, просто для Лоис это была возможность прикоснуться к нему.

— А завтра мне можно будет туда вернуться? — спросила Дина. — Иначе как же я что-нибудь узнаю?

Я пообещал, что вечером расскажу ей все. Она тихо сидела, пока мы, взрослые, проводили нашу маленькую конференцию составляя планы на будущее, так, словно ситуация начала развиваться, хотя в действительности не изменилось ничего Дэвид выглядел немного приободрившимся.

— Она теперь попалась, не правда ли? — с надеждой спросил он.

— Мне думается, что это могло бы быть и менее живописным, — проронила Виктория, и это были единственные слова которые я от нее услышал.

После того как они собрались уходить, мне не пришлось просить Генри задержаться. Он даже не шевельнулся в кресле, куда тяжело опустился по приходе, положив голову на верхнюю часть спинки и пристально глядя в потолок. Какое-то время мы посидели в приятной тишине, прежде чем я сказал:

— Ты великолепно работаешь, Генри.

Голос его, казалось, прозвучал откуда-то из-за кресла:

— Я знаю. Это лучший из всех перекрестных допросов, какие я когда-либо вел. Но мне тут есть над чем поработать.

— Ты используешь все, что только возможно.

— Для достижения эффекта? — спросил он, усаживаясь ровнее.

Я взглянул на него, вопросительно подняв брови.

— Ты сомневаешься в правдивости ее истории? — спросил Генри.

Я уклонился от прямого ответа.

— Там есть некоторые противоречия.

— Но ты веришь в то, что эта женщина лжет? Что это неправда в самой своей основе?

Он принял мое молчание за ответ.

— Знаешь, что я думаю? — сказал он как раз в тот момент, когда я спросил, есть ли у него своя излюбленная теория.

Нам пришлось подождать, пока мы расслышали друг друга, затем Генри продолжил:

— Я думаю, что она говорит правду обо всем, за исключением одного. Все это случилось не тогда, когда она утверждает.

— В тот же день, только раньше? Что ты имеешь в виду?

— Я полагаю, что все случилось именно так, как она рассказывает, в том самом офисе однажды поздним вечером. Но не тринадцатого апреля. И тогда она не стала заявлять в полицию. Большинство из них, как ты знаешь, не делают этого. Я мог бы и не говорить тебе это. Она не заявила, потому что боялась потерять работу, боялась, что он скажет, будто она сама его соблазнила, или потому, что она просто испугалась, или же по какой-то иной причине.

А потом прошло время, и она увидела его, такого же сытого наглого, сидящего в костюме штатного сотрудника, сравнила это со своей по-прежнему рабской жизнью и взбесилась. Разозлилась на него и на себя. Ты видел, как она посмотрела на Дэвида, когда поднялась на свидетельское место. Она его ненавидит. И в конце концов она не выдержала и решила подстроить все это, чтобы до него добраться.

— Значит, та нелепая история, которую рассказал нам Дэвид, тоже правдива?

Генри кивнул.

— Она всего лишь переиграла ту сцену. На этот раз с приходом охранника и вызовом полиции. И теперь уже она довела дело до конца.

Я сидел и думал над этой версией. Пока я это делал, оживление покинуло Генри, и он опять погрузился в свое кресло. Когда он говорил, теория его казалась убедительной, но в наступившем молчании она превратилась в то, что я и сказал ему минутой позже:

— Сумасшедшая идея, Генри.

Он согласился.

— И дерьма не стоящий, даже если бы я мог доказать ее истинность.

Обвинительный вердикт указывает дату случившегося, но в нем также сказано: «в это или примерно» в это время, — так что обвиняющая сторона не обязана доказывать, что преступление совершено именно в указанный день. Все, что нужно им доказать, — это то, что все случилось в период, установленный законом о сроках давности, и до того, как данное обвинение было предъявлено. В любом случае мне бы не хотелось, чтобы подобная теория была вынесена на суд присяжных. Попробуй добейся оправдательного приговора, имея при себе такое: «Я изнасиловал ее, но не тогда, когда она говорит, я изнасиловал ее раньше».

Я не стал пытаться развивать версию Генри. Он явно уже сам сделал это в уме. Мы с ним все еще сидели в кабинете, когда вошла Линда.

Мы с Генри выглядели, как единственные уцелевшие после кораблекрушения. Линда была похожа на нашу спасительницу. Она казалась оживленной. Капли пота поблескивали у нее на лбу. В руке Линда держала какой-то документ.

— Я выписана повестку свидетелю защиты, — сказала она.

— Поставив на ней свою подпись? — спросил я, приподнимаясь в кресле.

— Разумеется, нет. С подписью Генри. Можешь не сомневаться в подлинности, — сказала она.

Линда присела на корточки рядом с креслом Генри и начала объяснять, что ей удалось выяснить, говоря при этом так быстро словно существовал какой-то предельный срок, установленный для беседы в тот вечер. Рассказывая, она касалась его руки, внимательно заглядывала в его глаза, чтобы наверняка убедиться в том, что Генри следит за ее мыслью. Генри наклонился ближе к ней. Если бы сюда заглянул посторонний, он вряд ли догадался бы, что между мной и Линдой существует какая-то связь. Если бы он что-то и заподозрил, то, как ни крути, теперь Линда скорее выглядела возлюбленной Генри. Я вышел из-за стола и встал над ними, но оба они не отрывали глаз от бумаги, принесенной Линдой.