Когда бессилен закон - Брэндон Джей - Страница 39

Свидетельница снова сделала паузу. С каждым ответом она становилась все менее решительной, хотя говорила достаточно смело.

— Так же, как я сказала раньше, — он был в белой рубашке и костюмных брюках.

— Он был в галстуке?

— Думаю, что да. Подождите... Да, в галстуке.

— По-прежнему. То есть, когда вы вошли в кабинет, на Дэвиде еще был галстук?

— Да, с ослабленным узлом, но он был на нем.

Генри, казалось, удивился и сделал очередную запись в блокноте. Менди, глядя на него, вдруг сказала: «Я могу и ошибиться насчет этого», — и опустила глаза вниз, на свои руки. Генри кивнул.

— А что вы скажете насчет туфель? Он все еще был в туфлях?

— Я не смотрела на его ноги.

— Ладно, ну а по вашему мнению?

— Протест, ваша честь. Вопрос был задан, и ответ на него получен.

Генри подождал, пока судья поддержит протест обвинения, и пошел напролом.

— Подумайте, когда вы услышали шум лифта и Дэвид спешно начал одеваться, пришлось ли ему надевать носки и туфли?

Менди Джексон подняла глаза вверх, и взгляд ее забегал по потолку.

— Нет. Они на нем уже были.

Генри сделал вид, что все идет отлично. Он удовлетворенно покачал головой.

— Следующий момент. Помните... когда вы боролись с Дэвидом?

Свидетельница кивнула.

— Помнится, вы сказали, что он вас оцарапал. А вы его не царапали?

— Я не знаю.

— Могу я подойти к свидетельнице, ваша честь?

Менди Джексон смотрела на приближающегося Генри так, словно он сам собирался ее ударить. Генри протянул секретарю суда фотографию, чтобы та сделала на обороте соответствующую отметку.

— Это зарегистрированное вещественное доказательство защиты номер один, — сказал он Менди. — Вы узнаете изображенную здесь персону?

— Это мистер... обвиняемый.

— Он именно так выглядел в тот вечер после прибытия полиции?

— Да, я думаю.

Менди больше ничего не собиралась ему сообщать.

— Что вы видите на его лице?

— Это похоже на царапины.

Генри взял у нее фотографию и отнес назад к своему столу. Сев на место, он спросил:

— Следовательно, вы все же оцарапали его?

— Я полагаю, что сделала это. Вы хотите, чтобы я перед ним извинилась?

— Нет, — спокойно сказал Генри. — Всякая женщина сделала бы это.

Нора привстала, но было видно, что она не знала, чем ей могло повредить это постороннее замечание. Нора снова села.

— Значит, вы действительно боролись с ним, — сказал Генри.

— Да. Как только могла.

— Когда он сорвал с вас одежду, вы тоже боролись?

— Да.

— Когда он схватил вас сзади, вы боролись за то, чтобы освободиться?

— Да. Конечно, я делала это.

Генри кивнул.

— И когда он опрокинул вас на кушетку, вы продолжали борьбу?

— Да, — ответила она, хотя и без особого пыла.

Менди не могла сообразить, куда все эти вопросы ведут, но знала, что ответ на них должен быть утвердительным.

— И когда он уже проник в вас, вы все равно боролись за свою свободу?

— Да, насколько позволяло мое положение. У меня было не очень много возможностей для сопротивления.

— Однако вы сопротивлялись?

— Да.

— Не было ли все это каким-то образом волнующим для вас? Не показалось ли приятным?

Она посмотрела на него так, будто он предложил ей снять одежду и сложить ее на свидетельский помост.

— Нет.

— Вы были сексуально возбуждены?

— Ваша честь! — закричала Нора, перекрывая ропот, поднявшийся среди публики. — Это насмешка, это поддразнивание, это не имеет отношения к делу. Это оскорбительно, наконец! Свидетельница не обязана защищать себя...

— Можем мы подойти к вам, ваша честь? — спросил, Генри, и они с Норой подошли к судейскому столу.

Когда Генри и Нора стояли там перед судьей, они находились, вероятно, футах в десяти от свидетельницы. Миссис Джексон следила за Генри, пока он не прошел половину пути, затем опустила голову и больше уже не подняла глаз.

Генри вытянулся над столом и — явно для того, чтобы свидетельница не услышала, — тихо заговорил. Нора, которая была пониже ростом, оказалась при этом в невыгодном положении, однако Уотлин, надавив своим большим животом на стол, тоже подался вперед. В течение одной-двух минут доносился лишь их напряженный шепот. Нора еще продолжала спорить, когда Уотлин откинулся в кресле и жестом приказал адвокатам удалиться.

— Протест отклоняется, — громко сказал он, вновь вызвав ропот в зале.

Генри снова был на своем месте. Нора еще какое-то недолгое время постояла между ним и свидетельницей, впившись в Генри озлобленным взглядом. Наконец она медленно отошла в сторону.

— Я повторю вопрос, миссис Джексон, — сказал Генри.

В голосе его не было и намека на какую-то скабрезность. По-прежнему он говорил, как беспристрастный ученый.

— Были вы сексуально возбуждены, когда обвиняемый проник в вас? Позвольте, я скажу более определенно. У вас были соответствующие выделения?

— О, мой Бог! — воскликнула Нора, намереваясь выступить с протестом.

Уотлин отмахнулся от нее.

— Отклоняется!

У миссис Джексон, по-видимому, появился самый отвратительный за всю ее жизнь привкус во рту. Она словно выплюнула это:

— Была ли у меня... была ли у меня смазка? Нет! Да вы...

В этом не было ничего веселого. Он надругался надо мной! Возбуждена?! Дальше вы захотите узнать, было ли у меня еще что-нибудь? Так вот мой ответ: нет! У меня не было...

Она замолчала, и первый раз в ее голосе прозвучал слабый звук, напоминавший рыдания.

— Нет, — сказал Генри. — Я не собирался об этом спрашивать. Это не имело бы отношения к делу.

— Протест! — воскликнула Нора. (Я не думаю, что она вообще садилась.) — Я протестую против этих постоянных посторонних замечаний, которые делает защита.

— Не делайте замечаний, адвокат, — мягко сказал Уотлин.

Судя по реакции публики, все они решили, что судья полностью потерял контроль над процессом, однако Уотлин казался невозмутимым. Мне представляется, что он в тот момент думал, будто производит впечатление человека, наделенного неким высшим знанием, хотя в действительности вид его не выражал ничего, кроме полнейшего безразличия. Он сидел там так, будто попросту дожидался следующего перерыва на обед.

Генри, слава Богу, сменил тему. Второстепенные вопросы о здании, планировке офисов, о времени обходов охранной службы. Менди Джексон успокоилась. Да и все мы успокоились. Я думаю, что скука уже понемногу начинала наплывать на собравшуюся в зале толпу. Двери судебного зала то и дело открывались и закрывались. Глаза судьи Уоддла тоже наполовину закрылись. Было больше четырех вечера. Уже пару часов солнечный свет лился сквозь большие окна.

Генри продолжал:

— Вы знаете размер жалованья Дэвида Блэквелла?

— Нет.

— Как вы думаете, сколько он зарабатывает?

— Протест! Призыв к высказыванию предположения.

— Нет, такого здесь не было. Ваша честь! Можем мы подойти?

— В этом нет необходимости. Я отклоняю протест.

— Сколько, по вашему мнению, зарабатывает Дэвид? — снова спросил Генри.

Менди не поддавалась.

— Больше, чем я, — сказала она.

Неплохо. Генри не давил на нее.

— А сколько получаете вы? — спросил он вместо этого.

— Пять тридцать пять в час, — ответила она прежде, чем Нора даже успела подняться.

— Сколько же это дает вам в неделю после всех вычетов?

— Я снова заявляю протест, — сказала Нора. — Если этот вопрос имеет отношение к делу, то я хочу знать какое.

— Я здесь единственный, кто имеет право требовать объяснений, адвокат, а я понимаю, какое это имеет отношение к делу. Ваш протест отклонен, — заявил Уотлин.

— В неделю получается сто шестьдесять семь долларов, — сказала Менди.

— А сколько же стоит один семестровый курс в университете Тринити, который вы посещаете?

— Я говорила вам, что я получаю стипендию. И ссуду.

— Фактически про ссуду вы, по-моему, упомянули только сейчас. Но это не ответ на мой вопрос. Какова цена одного семестрового курса?