Родео для прекрасных дам - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 25

– Тут и живет твой учитель? – Катя созерцала дом – добротный, крепкий, явно с обширным подвалом, сауной и вместительным гаражом, под новехонькой железной крышей.

– Тут его берлога, – усмехнулся Мамонтов. – Да ты не тушуйся, Варлам мужик что надо. Только вот ментов он не любит.

– Неужели сидел?

– Нет. Просто у него на ментов аллергия, как и у меня.

– Чего ж ты меня тогда сюда привез, раз у тебя аллергия? – спросила Катя.

– А из чистого садизма, – Мамонтов близко наклонился. – Место глухое, сейчас вот бритвой по горлу – и в колодец. Что, страшно?

– Ха, – сказала Катя.

– Ну, если такая смелая, – Мамонтов плотоядно ухмыльнулся, – шагай.

По дорожке они подошли к кирпичному крыльцу, взошли на ступеньки. Крепкую дверь снаружи украшала подкова. Мамонтов толкнул дверь – она, к удивлению Кати, оказалась незапертой. Вошли в темную прихожую, где вкусно пахло крепким кофе.

– Что же твой Варлам дверей не запирает? – шепотом спросила Катя. – Воров не боится, что ли?

Мамонтов не ответил.

– Василий, это ты там? – раздался глухо, как из бочки, хриплый дружелюбный бас.

– Я, Варлам Автандилыч.

– А с тобой кто?

– Да тут одна… Вас хочет видеть, работы ваши посмотреть. А что, света, что ли, опять нет?

– С утра. Веди свою даму сюда, Василий. Гости у меня. Не споткнитесь только…

– Ноги поднимай повыше. Тут инструмент разный. – Мамонтов в темноте подтолкнул Катю вперед.

В это короткое мгновение она горько (ох как горько!) пожалела, что поехала. И весточки Марьяне не оставила, где ее искать в случае чего. Уединенное расположение дома, темень, разбойничий бас хозяина «берлоги» и особенно это многозначительное «гости у меня» резко ухудшили ее настроение. Вот сейчас перешагнешь порог, а там за столом бражничают пятеро, а может, и семеро, и все – в наколках: «Скока я порезал, скока перерезал…»

Мамонтов распахнул дубовые половинки дверей и…

Очень уютная светлая (от широкого панорамного окна), отделанная деревом комната-гостиная. Стеллажи с книгами по стенам, японский телевизор, диван, мягкие покойные кресла. Низкий широкий столик хлебосольно накрыт.

– Да вы представить себе не можете, что я пережила в тот миг. Мама от испуга едва не лишилась чувств – хорошо, ее подхватил адмирал. А я видела этот огромный, возвышающийся надо мной борт корабля, кусок неба и свои руки в воде. В зубах у меня дымилась сигарета, я от страха даже не выплюнула ее! Как он, мой спаситель, прыгал с борта, я не видела. Почувствовала, что тону, что платье, туфли тянут меня на дно. А потом почувствовала, как меня подхватили чьи-то сильные руки, вытолкнули наверх. Он вытащил меня, нес на руках по палубе, на глазах у всего экипажа, на глазах моей бедной мамы, на глазах адмирала. Я видела сначала только его подбородок, белую форменную рубашку, промокшую насквозь, и майку под ней. А потом я взглянула ему в лицо – мне и было тогда всего двадцать семь – и спросила: «Вы женаты?» И он сквозь стиснутые зубы бросил: «Да, жаль». И я прошептала: «Жаль». А фамилию его узнала гораздо позже – Чернобуев, старший помощник капитана этого самого противолодочного крейсера.

– Ума не приложу, как ты тогда сумела свалиться с трапа за борт, Зинка. Хотя все и было на моих глазах, но… Точно, когда он, этот старпом, вытащил тебя, у тебя зубы стучали от холода, а сигарета твоя дымилась.

Говорили женщины. Ту, что рассказывала про старпома Чернобуева, Катя узнала сразу – это была та самая подруга Светланы Петровны Авдюковой, Зинаида Александровна. Голос у нее был немного скрипучий. Она сидела лицом к Кате на широком диване. Сигарета и сейчас дымилась в уголке ее губ. На полпути к ним же застыла в поднятой руке чашечка кофе: Зинаида Александровна увидела и, кажется, тоже мгновенно узнала Катю.

Та, что назвала ее по-простому, по-свойски Зинкой, была Кате незнакома. Первое, что бросилось Кате в глаза в облике этой женщины, было очень бледное лицо и очень яркое, чрезвычайно пестрое, молодежного покроя платье цвета фуксии из модного в этом сезоне шифона. Платье сидело неплохо – фигура у незнакомки была стройной, худой, отчасти даже костлявой. Ее возраст выдавало увядшее лицо и открытая шея. Пепельные волосы были аккуратно собраны на затылке и подколоты шпильками. Самой примечательной чертой были глаза – большие, светлые, серо-зеленые. Они словно жили своей отдельной жизнью на этом худом, подвижном женском лице. Впечатление усиливали белесые, почти незаметные брови и светлые ресницы, не тронутые тушью. Незнакомка сидела в кресле, положив ногу на ногу, обняв руками сухое острое колено. На ее правой руке Катя заметила витой золотой браслет.

Варлам Долидзе сидел напротив нее, спиной к двери. Он оглянулся, медленно поднялся, переводя изумленный взгляд с Мамонтова на Катю.

– Здравствуйте, – смущенно пробормотала Катя.

– Здравствуйте. Вы ко мне? – он пронзил Катю, как стрелой, своим жгучим кавказским взором.

– К вам. И к вам, – Катя повернулась к Зинаиде Александровне. Из неловкого положения, в котором она волей-неволей очутилась, надо было выходить с честью. Не робеть, не тушеваться. Ситуация складывалась совсем иначе, чем она себе представляла, так что ж? Надо было срочно брать инициативу в свои, не совсем официально, но все же уполномоченные расследованием руки. – Я по поводу убийства гражданина Авдюкова. У нас к вам вопросы.

Варлам Долидзе по-медвежьи неуклюже обернулся к Мамонтову, просверлил проницательным взглядом и его.

– Говорил я, Вася, погубят тебя женщины, – изрек он пророчески.

– Это и есть тот самый следователь, что ведет дело Лени и этого мальчика? – с любопытством спросила зеленоглазая незнакомка у Зинаиды Александровны.

Та мотнула головой – сначала да, потом нет – понимай как хочешь.

Катя представилась, показала удостоверение. О том, что она работает в пресс-центре ГУВД, особо распространяться не стала, сообщила лишь, что «прикомандирована из главка в связи с расследованием».

– Значит, вас двое следователей? – спросила зеленоглазая незнакомка.

– Знакомьтесь, это моя подруга и подруга Светы – Нателла Георгиевна Усольская, – сказала Зинаида Александровна. – Она в курсе всего происшедшего, можете не стесняться. Мы все вчера были на похоронах. Так какие же у вас к нам вопросы?

Катя медлила с ответом. Свидетелей было трое. Причем одна из них была жена компаньона Авдюкова. Допрашивать их всех втроем не стал бы ни один мало-мальски опытный следователь в мире. Это было настолько против правил, что даже и не обсуждалось бы. Катя лихорадочно размышляла: навредит ли она ходу следствия, заданному Марьяной, если вот сейчас полезет к ним, к троим, с расспросами? Собственно, она приехала сюда разговаривать только с Долидзе. Не проще ли попросить его уделить ей пару минут и выйти с ним прогуляться на улицу или попросить показать мастерскую – он же оружейник. Но она решила, что такое поведение будет грубым и неприличным. Подруги Светланы Петровны производили скорее приятное, чем неприятное впечатление. И потом, чего уединяться с Долидзе, когда он тут же расскажет им обо всем, едва она покинет этот дом?

– Мы сейчас заняты сбором сведений о личности потерпевшего, – бросилась она в разговор, как в омут. – Вы все, насколько я поняла, были друзьями Владлена Ермолаевича. Что он был за человек?

– Ни в коем случае – я его другом не был. Никогда, – Варлам поднял свои могучие руки, словно открещиваясь от ужасной несправедливости.

– Мы друзья Светы, – сказала Нателла Георгиевна. – С Леней, особенно в последние годы, мы не были близки.

– Но Светлана Петровна на допросе упоминала, что вы знаете друг друга еще со школьных, студенческих времен.

– Сколько воды утекло с тех пор. – На губах Нателлы Георгиевны появилась бледная улыбка. – Вы спрашиваете, что он был за человек? В последние годы он сильно изменился.

– Да он всегда был такой, – сказала Зинаида Александровна. – Порассказала бы я вам, только о покойниках ведь дурно не говорят.