Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 25

– Да не из-за коровы! Стану я к мудрецам за коровами лазить! Благие плачут, криком кричат: чем на земле жить, лучше к Яме в подручные! В ногах ползают… Сошлись на том, что рожу я их от хорошего человека и утоплю сразу же: чтоб, значит, долго не мучились! Сама рожу, в себе и схороню! И Лучшенькому потрафим, и Благим!

Старики вновь переглянулись.

– Родила? – поинтересовались оба в один голос.

– Родила, – всхлипнула Ганга.

– Утопила, дурища?!

– Утопила! – богиня рыдала уже взахлеб, самозабвенно, и сквозь причитания пробивалось:

– У-у-утопила!.. своими руками в себя макала! Выла, а топила… только не всех! Последненького муж из рук вырва-а-ал!

Бледный Словоблуд встал, хрустнув коленями, доковылял до уснувшего под колонной малыша и долго смотрел на него.

Губы кусал.

– Суры-асуры! – наконец просипел родовой жрец Индры. – Который?

Как ни странно, и Ганга, и Ушанас прекрасно поняли смысл вопроса.

– Говорю ж: последненький! – мать рек, текущая в трех мирах, красными от слез глазами глядела на старика и спящего ребенка. – Младшенький!..

Дитя причмокнуло во сне и хихикнуло чуть слышно: видно, рыбка снилась, с хвостом…

– Ты что, Словоблуд? – тихо начал Ушанас, и от скрежета, который рождало горло старца, на душе становилось тоскливо. – Забыл, кто у Благих восьмой? Дьяус, кто же еще!

И через минуту встал рядом с Брихасом.

Обоим жрецам не надо было напоминать, кто такой Дьяус, последний из Восьмерки Благих.

Благих всегда было Восемь. Но сегодня это были одни боги, завтра другие; отвернешься – а они уже опять местами поменялись! Лишь Дьяус, шустрый божок без определенного рода занятий (по небесной голубизне числился или по солнечным зайчикам?) оставался в числе Благих при любых перестановках.

Вроде шута-пустосмеха, кому есть место у подножия престола любого раджи.

Одно смущало Брихаса, Наставника богов: он не помнил себя без Дьяуса. Вот и получалось, что сур-весельчак будет постарше Словоблуда; да и одного ли Словоблуда? Как-то Варуна-Водоворот резко окоротил братца Вишну, когда Опекун смеялся над Дьяусом. Дескать, амрита на губах не обсохла, Упендра! – а шут-Дьяус, когда я еще…

И не договорил.

Махнул на глубину, и поминай как звали!

Только и удалось позже выяснить Словоблуду, что странное имечко Дьяус происходит то ли от полузабытого мудреца Дьявола, медитирующего в кромешной тьме, то ли от Деуса-Безликого, которого определяли одним словом: "Неправильно!"

В смысле, как ни определи – неправильно!

И теперь этот самый Дьяус…

– Влип! – подвел итог Ушанас.

Малыш перевернулся на другой бок, голой задницей к Наставнику асуров.

– Не он, – посерьезнел Брихас. – Мы влипли. Вырастет – в такого репьями вцепятся… Найдутся желающие, мигом сыщутся! Происхождение – лучше некуда: сын царя из Лунной династии и Ганги, да вдобавок с богом в душе! Потом Трехмирье ходуном ходит, а мы сокрушаемся: проморгали!

Ушанас раздраженно поскреб ногтем родимое пятно, винной кляксой украшавшее его щеку.

– О пустом думаешь, старина! Ясное дело, бедняга-Дьяус сейчас себя не помнит, и до смерти этого шалопая не вспомнит… Для него этот мальчишка – тюрьма! Темница без выхода! Как хоть назвала-то сына, мать рек?

– Гангея, – гордо сообщила богиня. – Сын Ганги. Сперва хотела назвать Подарком Богов, а после передумала. Чего зря язык ломать? Пусть Гангеей будет.

– Ну и правильно, что передумала. Подарок… подарочек…

Наставник мятежников-асуров нахмурился и еще раз повторил:

– Малыш Гангея – тюрьма для бога.

Два старика стояли на берегу Ганги.

Тыкали палками в воду.

Через четыре года они вновь придут на этот берег. Навстречу им, из воды, с хохотом выбежит пятилетний мальчишка; следом за сыном степенно выйдет мать рек, текущая в трех мирах.

Малыша поведут отдавать в учение.

В такое учение, чтобы никто – будь он даже из Тримурти-Троицы! – не мог похитить ребенка и использовать в своих целях.

Вырастет, там видно будет.

Трое взрослых всерьез полагали, что там будет видно.

Заблуждаются не только люди…

До того момента, когда на Курукшетре сойдутся две огромные армии, а Владыка Тридцати Трех научится моргать – до начала Эры Мрака оставалось немногим менее полутора веков.

Если задуматься – ничтожный срок…

– Куда путь держите, уважаемые?

Ганга, закутанная с ног до головы в голубовато-зеленое сари и накидку того же цвета, невольно вздрогнула.

Не то чтобы одежда должна была укрыть богиню от лишних взглядов, которых в Трехмирье более чем достаточно – просто окрик получился слишком неожиданным. Она всю дорогу ожидала подвохов, каверз, и в конечном итоге – беды. И вот, кажется, дождалась!

С некоторых пор Ганга с опаской и подозрением относилась ко всем смертным.

Определить варну[36] человека, что возник на тропинке словно из ниоткуда, было затруднительно. Плотное дхоти цвета песка облегало бедра и выглядело дешевым, но чистым и опрятным – словно незнакомец и не прятался только что в колючих зарослях ююбы, окружавших тропинку. Обнаженный торс перетягивали кожаные ремни в чешуе из бронзы, на поясе висел короткий кинжал с листовидным клинком, а руки привычно сжимали копье-двузубец.

"Точь-в-точь Марут из дружины Владыки!" – мелькнуло в голове Ганги; и почти сразу погасло.

Незнакомец не был похож на божественного дружинника и даже на земного кшатрия. Как и вообще на профессионального воина. Скорее – ополченец, поднабравшийся опыта в десятке схваток.

Или разбойник.

Говорят, немало лихих людей развелось нынче в холмах юго-восточной части Курукшетры.

– Мы следуем своей дорогой, добрый человек, – приветливо, хотя и туманно сообщил Ушанас, ничуть не смутясь и уж тем более не испугавшись.

– И куда же ведет ваша дорога, уважаемые? – от разбойника-ополченца было не так-то просто отделаться.

– Туда, добрый человек, – указал мудрец рукой вперед и чуть вправо.

Именно в этом направлении изгибалась тропинка.

Продолжая загораживать тропу, человек с оружием обдумывал полученные ответы. На смуглом лице его, выдававшем изрядную толику дравидской крови в жилах, мало-помалу проступала обида. Вроде бы, от него ничего не утаили – но в то же время ничего и не сказали!

– А кто вы сами будете, уважаемые? – додумался он наконец до следующего вопроса, осторожно потрогав бородавку на мочке уха.

И хитро подмигнул: дескать, теперь попробуйте увильнуть, словоблуды!

Бедняга даже не подозревал, с какими Словоблудами он имеет дело.

На этот раз ни один из мудрых наставников не успел ответить вооруженному незнакомцу. Потому что из-за спины Ганги выскочил всеми позабытый пятилетний Гангея и, сверкая глазенками, дерзко осведомился:

– А ты кто такой, невежа?! Почему на дороге у нас стоишь? Может, ты вовсе не добрый человек, а злой? Где копье взял? Украл? Ты кшатрий? Злой кшатрий?

Этот бурный поток встречных вопросов явно сбил с толку стража тропы. Однако последние слова мальчишки вдруг вызвали у него улыбку: будто расщелина открылась под утесами высоких скул и прямым строгим носом.

"Темная, почти черная кожа и арийский нос? – отметил про себя Брихас. – Вне сомнений, дитя смешения варн…"

Богиня же, в свою очередь, разволновалась не на шутку. Ткнет сейчас ребенка копьем, с улыбочкой, или древком поперек спины огреет! Вдали от своего земного русла Ганга была почти беспомощна перед грубым насилием. Это Громовержцам хорошо или всяким Разрушителям, а мы себе течем тихонько, никого не трогаем… Веселый разбойничек тоже ничем не мог повредить богине – будь Ганга без сына! Зато проклятие бешеного мужа… Сама потащила малыша на Поле Куру – значит, и ответ ей держать!