Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович - Страница 85

Конь подо мной нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Брюхо уже высохло, как и клочья пены на моих коленях, которые ветром принесло с конской морды.

– Тогда поспешим, – произнес я звучно, – пока не… ну, не затянулось.

Я видел, как переглянулись мои непримиримые спутники, однако меня качнуло так, что едва не лег навзничь на круп, ветер засвистел и завыл, снизу гремела дробь копыт, в ноздри ударил запах горячей пыли.

Выпрямившись, я вынужденно пригнулся к конской гриве, почти зарылся лицом, ибо острый ветер сек кожу, пытался вывернуть веки и высушить глазные яблоки. Под горячей плотной кожей могучего зверя ходили тугие мышцы, я чувствовал их мощь, в груди нарастала ликующая сила, хотелось заорать во весь голос, а если чуть-чуть поднатужиться, то и сам вот-вот полетел бы, расправив руки, как крылья, над головой коня, поднялся бы выше, чтобы нестись как огромная сильная птица, высматривая добычу…

Вдруг конь разом сбросил скорость, а потом и вовсе уперся всеми четырьмя в землю так, что затрещала вспарываемая копытами сухая почва.

Я высвободил лицо из конской гривы. Острые уши прижались к черепу, я даже видел, как вороной по-волчьи оскалил зубы. Через дорогу переходила огромная толстая медведица. За ней катились два веселых комочка, больше похожие на огромные комки шерсти с круглыми ушами.

Завидев нас, медвежата остановились и уставились круглыми любопытными глазами. Медведица дернулась, словно пыталась убежать за деревья, в моих руках уже был лук, острие стрелы блестит металлом, широкое и тяжелое, но инстинкт материнства пересилил, поспешно вернулась и подгребла медвежат к брюху.

Я слышал глухое рычание волка. Шерсть встала дыбом, клыки блестели, но не двигался, а на ветке каркнул и умолк ворон.

Маленькие глазки медведицы смотрели печально и понимающе. Человек – не зверь, даже если не голоден, не утерпит, чтобы не убить, он таков, надо только детей закрыть собой, пусть падет под стрелой она, уже успевшая чуть увидеть мир, а эти двое крох пусть остаются…

Я подержал лук натянутым, направляя блестящее острие то на одного, то на другого, а затем еще и на медведицу, чтобы не один, а все трое ощутили, что их ждет. Затем с громким вздохом опустил лук, сказал громко и отчетливо:

– Не могу! Они все такие милые!.. Лучше поголодаю, а то и умру с голода в страшных муках… но их не трону.

Все трое смотрели мне вслед вытаращенными глазами, блестящими и круглыми, а я пустил коня мимо, стараясь, чтобы лицо оставалось в тени. Если здесь люди и звери соблюдают странный обычай возвращать долги, то эти трое будут стараться отблагодарить неведомого варвара-гуманиста. Если не меня, то кого-то спасут или кому-то помогут. Добро надо сеять, даже не ожидая немедленного возврата с процентами. Оно иногда возвращается от других. Пусть сослепу или чуть-чуть с вывертом, но возвращается!

Расставшись с медведями, я начал разгонять коня, а на дорогу из леса вышли странно одетые люди: в тряпках, веригах, с железными цепями на плечах и стопудовыми палицами.

Под жарким солнцем, потные, покрытые пылью, распевая странные духовные песни, такие тоскливые и мудрые, что хотелось со всех ног в зеленый лес, выбрать самое красивое дерево с крепкими горизонтальными ветвями на нужной высоте и как можно быстрее повеситься.

Передо мною проплывали их потные усталые лица с искривленными в тягучем пении ртами. Серая пыль, смешавшись с липким потом, превратила их лица в маски.

Волк брезгливо обошел по обочине. Шерсть поднялась, как иглы на ежовом горбу, оскалился зло и растерянно. Конь мой вздрагивал и нервно переступал с ноги на ногу. Я чувствовал присутствие в воздухе немыслимых энергий, над этими каликами трещало пространство, но сами они волочили ноги, словно к щиколоткам прикованы колоды для рубки мяса.

Один с трудом поднял на меня глаза, изъеденные трахомой, прочел на моем лице отвращение, отвернулся, снова взглянул, будто что-то в моем лице слегка заинтересовало. Я видел, как полопавшиеся от жары и жажды губы шевельнулись. Слова слетали неслышные, как воздушная паутинка паучка-летуна, затем я вычленил слабый шепот:

– Я был царем…

Второй, что тащился рядом, прошепелявил через выбитые передние зубы:

– А я… королем…

Меня передернуло, хотя и понимал, что это в России царь – это царь, а в Греции, к примеру, в каждой деревне был свой царь, а уж в селах, так и по десятку. По Европе королями считались все, у кого был конь и палка в руке. А если не было даже коня, все равно король и все, так зову себя.

Третий, словно подслушал мои мысли, или же они достаточно ясно выступали на моем честном широком лице, сказал почти отчетливо:

– Я был императором…

Я прикусил язык, хотя на кончике вертелся как уж на вертеле вопрос: а нет ли среди них Наполеонов или зеленых человечков, но смолчал, вряд ли брешут, ни к чему они, брехни, по спине пробежала крупная, как морская волна, дрожь: мимо протащились трое настолько убогих и мерзких, что меня едва не вытошнило от одного запаха, а уж смотреть на их заживо разлагающиеся тела…

Один сказал в мою сторону монотонно:

– Я был величайшим из магов…

Второй:

– …Я царем над царями…

А третий и вовсе шарахнул меня как молотом по голове:

– Я был величайшим из героев…

Мимо меня тащился почти скелет, кое-где обтянутый кожей, но голова его была со мной почти на уровне, хотя я сидел на рослом коне, плечи этого калики почти вдвое шире, голова – как чугунный котел. Я взглядом смерил толщину его рук, одни кости, но и те шире моих вдвое…

Они с трудом волокли себя, серые от дорожной пыли, как сама дорога, иссохшие и полумертвые, а я обалдело поворачивался в седле, вытаращенными глазами оглядывая этот оборванный сброд. Пролепетал растерянно:

– Как какого же хрена вам еще надо? Чего вам еще не хватало?

Один сказал печально:

– Вот это и пытаемся понять. Но что не хватало, это точно. Пока были простыми людьми или даже простыми королями… еще можно было куда стремиться, что-то желать, чего-то добиваться. Но когда мы получили все… Вот тогда пришел тот страх и то томление, что недоступно простым смертным.

– И что? – спросил я неверяще. – Что-то получили?

Он кивнул:

– Да.

– Что же?

– Мы наконец-то сошлись в схватке с самым лютым и могучим.

Я спросил с надеждой:

– С Сатаной?

Он улыбнулся, покачал головой:

– Езжай, герой! Ты на пути… Но сейчас ты ешь то, что мы уже давно… гм…

Они остались далеко позади, копыта моего коня подняли такое облако пыли, что им чихать и кашлять еще пару верст. Я чувствовал смутное раздражение, когда говорят мутно и непонятно, скрывая за высокопарными словами незнание и неумение. Правда, на этот раз осталось ощущение, что это дурачье в самом деле что-то да надыбало в своих скитаниях. Но что могли отыскать, если, как сказал чуть раньше, их скитания проходят внутри себя, а кто не знает, что там только кишки, печень да прочие внутренности, а сердце – это такая мышца для перекачивания крови, которую уже научились пересаживать от одного к другому.

– А если ищут внутри себя, – сказал я вслух раздраженно, – то на кой овощ скитаться по дорогам?

Конь прижал уши, чувствуя неспокойствие седока, а волк на бегу повернул голову:

– Что изволишь, мой лорд?

– Да это так, – отмахнулся я. – Временное помрачение. Перегрелся, наверное. В той вон роще надо дать отдых коню… какой-то железный, совсем не запарился. Не знаю, как у него спина, а у меня уже зад в синяках.