Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович - Страница 58

– Кто изменил?

– Я, – ответил Засядько. – Я уполномочен союзным командованием.

«Услышали бы меня в союзном командовании, – подумал он, – разжаловали бы в рядовые».

Мавильон поднял голову. Сверху доносился слитный гул, словно тысячи исполинских молотов били по крыше каменного здания, вгоняя его в землю. Каменные глыбы трещали, уже слышались крики раненых, придавленных падающими участками стен.

– Эти условия мы принять не можем, – ответил Мавильон громко.

Однако чуткое ухо Александра уловило в голосе коменданта нотки колебания. И он сказал подчеркнуто спокойно:

– Тогда вы погибли. Не сомневаюсь, что смелый офицер предпочтет смерть позорному плену, но имеете ли вы право до такой степени распоряжаться жизнью других людей? Через несколько часов сюда ворвутся союзные войска. Начнется резня…

Мавильон опустил голову, раздумывая. Засядько продолжал:

– Среди атакующих – корпус Блюхера. А вы знаете, что этот прусский генерал люто ненавидит французов. И его солдаты могут не пощадить даже раненых…

Мавильон взглянул исподлобья:

– Мы принимаем ваши условия. Но вы останетесь заложником на все время сдачи крепости и передачи оружия! Таким офицером союзная армия наверняка дорожит. Если со стороны ваших войск будут допущены какие-либо нарушения или бесчинства, вас немедленно расстреляют!

Засядько поклонился:

– Я уполномочен от имени союзного командования принять эти условия… Я рад, что с вами нет вашего помощника, иначе мы бы не пришли так быстро к соглашению. Кстати, что-то не вижу его и поблизости…

Комендант взглянул в упор налитыми кровью глазами:

– Которому вы предрекли сегодня смерть?

– Надеюсь, он жив, – сказал Засядько, – я хотел бы придушить его сам.

Мавильон оскалил зубы:

– Вряд ли вам это удастся, господин прорицатель! Де Артаньяк серьезно ранен… очень серьезно.

Засядько покачал головой. Голос его стал серьезным:

– Надеюсь, русским ядром? Простите, я не знал. А как здоровье вашей жены?

Мавильон подпрыгнул, глаза стали дикими. Пальцы обеих рук вытянулись к горлу русского офицера.

– Что вы знаете? Говорите!

– Я не знаю, о чем вы спрашиваете, – ответил Засядько резко. Он отступил, но уперся спиной в штыки гренадеров.

Мавильон взмахом руки услал солдат за дверь. Оставшись наедине, проверил, насколько плотно закрыта дверь. Когда обернулся к Засядько, лицо его было искажено горем и страданием.

– Вы что-то знаете! Иначе бы не спрашивали о женщине, которую даже не видели.

– Я мог слышать, – ответил Засядько как можно спокойнее, но по спине пробежал холодок недоброго предчувствия.

– Да? Впрочем, даже солдаты смакуют сплетни. Виданное ли дело, жена приезжает к любящему мужу в действующую армию!

– Что с нею? – спросил Засядько тихо.

– Она… она умерла.

Засядько ощутил, как его обдало холодом с головы до ног. Непослушными губами проговорил:

– Как это… случилось?

– Не знаю! – рявкнул Мавильон. Бледное лицо пошло красными пятнами. – Почему-то ночью она оказалась в левом крыле крепости. Де Артаньяк помещался там. Очевидно, они из-за чего-то поссорились… но ума не приложу!.. Как могли?.. Почему вдруг она схватила со стола нож и воткнула де Артаньяку в живот? Да еще так… с такой силой…

– А что говорит сам де Артаньяк?

– Сейчас он в бреду. А тогда успел сказать, что для него самого все непонятно. Врет, конечно. Но я не понимаю, чего именно недоговаривает!

Он с силой опустил кулаки на стол. Лицо было искажено страданием. Уголки рта подергивались, в глазах заблестела влага. Засядько стало жаль ветерана наполеоновских походов. Сказал осторожно:

– А если узнаете?

– Господин прорицатель! – рявкнул Мавильон. – Я не верю в чудеса, которые происходят в моем присутствии. Но если вы хоть как-то раскроете тайну… Я начинаю думать бог знает что! Вплоть до государственной измены, заговора против особы государя императора…

Засядько покачал головой:

– Все гораздо проще. Я заметил на груди де Артаньяка медальон. Вы заглядывали в него?

Комендант ощетинился:

– Это недостойно офицера! Вообще недостойно. Я не тот человек, который сует нос в личные вещи!

– Даже если это очень важно?

– Все равно, – ответил Мавильон жестко. – Есть вещи, через которые порядочный человек никогда не переступит. Да и у вас нет доказательств, что в том медальоне раскрытие тайны. А пятно на совесть я положу!

Засядько сказал задумчиво:

– Вы правы. Но озарения бывают… пусть даже нелепые. Мне вот сейчас было видение: вы и ваш помощник беседуете о делах защиты крепости, входит слуга, вы… простите, но таково было видение, тайком от своего помощника наливаете в кружку вина и хлещете за его спиной… а тот тем временем тайком принимает от слуги какую-то записку.

Он наблюдал, как гневно расширялись глаза Мавильона. Он набрал в грудь воздуха, раздулся как петух, но затем грудь опала, словно сбоку пробили дыру. Лицо побелело еще больше.

– У вас… такое видение?

– Да. И тайна, как мне показалось, в том медальоне. Или хотя бы часть тайны.

Да, или хотя бы часть тайны, подумал он. Неужели этот мерзавец не отдал ей противоядие? Значит, уже успела надоесть, а такой способ отвязаться – самый действенный. Вряд ли она бросится к мужу с признаниями, в надежде, что тот силой вырвет у помощника спасение для неверной жены! Действовал наверняка. Только не учел ее тигриный характер. Зная, что умирает, возможно, уже почувствовала первые симптомы, она решила и его взять с собой.

В ад.

ГЛАВА 27

В отсутствие Мавильона его перевели в главный зал замка. Слуги накрыли на стол, Засядько застонал, увидев исходящую паром жареную курицу, покрытую коричневой корочкой. Перед ним поставили запыленную бутылку и бокал из темного серебра. Засядько смахнул пыль и паутину, узнал темное красное вино. Похоже, слуги тоже знают дорогу в подвал, где ночью побывала Франсуаза.

– Позвольте? – спросил слуга. Он взял бутылку из рук русского полковника.

Засядько покачал головой:

– Ночь кончилась.

– Простите?

– Утро, – объяснил Засядько. – Ясное утро! Я хочу иметь такую же ясную голову.

Слуга почтительно наклонил голову. В глазах его не было и тени узнавания, но Засядько понимал, что тот узнал в нем человека, который прятался за портьерой в кабинете Мавильона.

Комендант крепости явился чернее грозовой тучи. Не глядя прорычал:

– Все подтвердилось, будь вы прокляты!

– Он еще жив? – спросил Засядько.

– И здесь дьявол вам помог. Он умер в предсказанный вами срок!

– Дьявол умер?

– Мой помощник! – прорычал Мавильон.

Засядько сказал сочувствующе:

– Красивая вы нация, французы. Даже дьявол у вас помощник… Вы под обстрелом тяжелых орудий пьете хорошее вино, острите. А любовники умирают друг у друга в объятиях! Как жаль, что после этой войны верх возьмут угрюмые немцы, сонные британцы и богомольные русские…

Это вернуло взбешенного коменданта в реальный мир. Потеря двух людей: жены, с которой был в браке несколько лет, и помощника, что хоть и был прислан из Генштаба, но сумел стать незаменимым, – не должна отразиться на судьбе крепости и вверенного ему гарнизона солдат.

– Война еще не проиграна, – огрызнулся он. – Мы верим в гений императора!

– И все же проследите, чтобы условия сдачи выполнялись, – попросил Засядько. – Пруссакам только дайте повод! Ведь для них вы – захватчики. Да и моя шкура мне еще понадобится.

Через несколько дней Засядько снова вызвали в Генеральный штаб. Там уже собрался генералитет, все были в парадной форме. В центре находился дородный мужчина в мундире высшего офицера генерального штаба прусской армии. Александр узнал полковника барона Мюфлинга, с которым уже приходилось встречаться по делам службы.

Мюфлинг с интересом повернулся к Засядько:

– Так это вы наш национальный герой? Поздравляю! Мой король просил договориться о сдаче крепости на любых условиях, лишь бы французы убрались из страны, а вы каким-то образом принудили их к капитуляции. Пруссия получила Торн в полной сохранности, к тому же уцелели склады с оружием и продовольствием. Мы не забудем, кому обязаны! – Он крепко пожал руку Александру, отступил на шаг и торжественно провозгласил: – Его королевское величество король Пруссии Фридрих-Вильгельм Третий приглашает героя Торна на торжественный прием в честь взятия крепости.