Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович - Страница 59

Александр поклонился:

– Польщен. Если мое командование не будет против…

– Не будет, – засмеялся Мюфлинг. – Клянусь престолом короля, еще как не будет!

– Ну, тогда, я полагаю, мне останется только сшить себе парадный костюм.

Мюфлинг схватился за голову:

– У вас нет парадного костюма? Да каждый прапорщик…

Засядько посмотрел в смеющееся лицо барона:

– Я не каждый, дорогой барон.

Тот оборвал смех, сказал серьезно:

– Я знаю, Александр Дмитриевич. Я знаю. Но парадный костюм… как же без него? Я сегодня же пригоню вам своего портного. Дело в том, что прием состоится… завтра.

Прием оказался не приемом, а праздником с фейерверками и роскошно уставленными столами, пьянкой, хотя вначале была торжественная часть, выход короля, представление, взаимные поклоны.

Александр ждал вместе с группой прусских высших офицеров. Так уж полагалось, что после каждой победы королю подавали список награждаемых. И хотя сейчас прусские войска не произвели и выстрела, но кто вспомнит об этом через годы? Короли должны мыслить на века вперед.

Во дворце, помимо прусской знати, были приглашенные от австрийского двора, гости из русского Генерального штаба, что пришли посмотреть на триумф своего земляка, богатые и знатные люди разных наций и судеб, волей случая оказавшиеся вблизи и добившиеся возможности побывать при дворе короля.

Словно кто-то толкнул Засядько. Он повернул голову, через пустоту огромного зала увидел среди приглашенных на прием Олю. Она была с родителями, но Александр на этот раз обратил внимание именно на нее, уже взрослую в свои двенадцать лет, рослую, девочку-подростка, похожую на бутон розы. Еще не видно лепестков, не слышно аромата, но садовник уже знает, что будет что-то необыкновенное…

Он почти физически чувствовал ненавидящий взгляд Грессера, заметил полные боли глаза Кэт. Но его глаза снова и снова поворачивались к их удивительной и трогательной в своей доверчивости и беззащитности девочке.

Громко и победно прозвучали фанфары. Церемониймейстер ударил жезлом в пол, торжественно перечислил титулы короля прусского. Дверь распахнулась, придворные склонились в низком поклоне, дамы присели. Александр и офицеры прусской армии вытянулись и щелкнули каблуками.

Церемония вручения наград показалась Александру затянутой, хотя позже его уверяли, что король сам спешил к столу и скомкал всю торжественную часть. Первыми награды получили члены августейшей семьи, что было естественно, хотя никто из них и близко не был возле крепости. Затем церемониймейстер назвал полковника русской армии Александра Засядько.

Фридрих-Вильгельм III обнял Александра, расцеловал, видимо подражая старым русским обычаям, что вышли из употребления еще при Петре Великом, отступил на шаг, глядя в загорелое лицо молодого полковника:

– Вон каков наш германский герой! Немецкая нация не забудет вашего подвига. Вы сделали для нас больше, чем дипломаты, армия или артиллерия. На королевском совете вас решено было представить к дворянскому ордену за воинскую доблесть – «Pour le me€rite». И считаю приятным долгом добавить, что никто из совета – а у нас, немцев, в со­вете больше народу, чем в советах всех стран Европы, вместе взятых, – никто не возражал, что редко бывает, а барон Мюфлинг даже выразил сожаление, что нельзя дать сразу два ордена!

Лорд-канцлер поднес бархатную подушечку, где блистал невиданный орден. Король умело прикрепил его к полковничьему мундиру Александра, еще раз обнял:

– Спасибо! Я в долгу у вас, Александр. Как и вся немецкая нация. Если что понадобится, то… как говорят русские… только свистните!

Он захохотал, довольный, он любил употреблять неожиданные сравнения, простонародные словечки, за что снискал любовь и преданность солдат и простых крестьян. А хорошая память позволяла хранить их в памяти бесчисленное множество.

– Благодарю вас, ваше величество, – ответил Александр на немецком языке без намека на акцент. – В этой войне вы показали себя не просто королем, их хоть пруд пруди, а настоящим вождем. А к вождям, как известно, всегда стекались лучшие воины со всех краев света. Не по долгу, а потому что верят в вождя. Так что я к вашим услугам и в грядущие дни и годы!

Он отдал честь. Король засмеялся, русский полковник ответил ему в тон, грубовато, но так, что он едва не замурлыкал от удовольствия. Спеша попасть на глаза королю, высшие придворные бросились к Александру, поздравляли, одаривали, приглашали в гости. Краем глаза он увидел на том конце зала злое лицо Грессера, зеленое от ревности лицо Кэт, радостные и вместе с тем обеспокоенные глаза Оли.

Баронесса Адельгина, юная и благоухающая, прошептала Александру, потупя глазки:

– Завтра я весь вечер буду дома… Я буду рада видеть вас, таинственный герой, у меня в гостях.

Теперь и глаза Оли стали зелеными. Она, как и ее родители, вряд ли слышала их разговор, но многообещающая улыбка юной баронессы, родственницы короля, говорила сама за себя. А мужественный полковник, статный и красивый той хищной красотой разбойника или контрабандиста, что заставляет трепетать сердца даже замужних, преданных семье и дому дам, свободен и находится всего на расстоянии протянутой руки!

– Благодарю. – Он бросил короткий взгляд на побледневшую девочку. «Дорасти сперва, – говорил его взгляд. – Рано тебе лезть в игры взрослых». – Я обязательно приду. Если, конечно, нашу часть внезапно не перебросят в другое место.

Она весело засмеялась. У нее было нежное румяное лицо, ямочки на щеках, блестящие глаза. Она дышала чистотой и здоровьем, словно жила не при дворе, а в далекой альпийской деревушке среди чистого воздуха, цветов, теплого молока и родниковой воды.

– Ваша часть останется здесь еще на неделю. Я уже узнала!

Засядько поклонился. У него было желание сдвинуть лопатки, укрывая спину от жалящего взгляда девочки.

– И если мое начальство даст мне возможность вырваться хоть на миг…

– Ваша часть на отдыхе, – заверила она весело. – Видит Бог, все ваши солдаты тоже заслужили отдых! Такой беспримерный марш из Сибири в нашу солнечную Германию!

Москва не совсем в Сибири, хотел было возразить он, но лишь усмехнулся в ответ. Тогда пришлось бы сказать, что и Германия не совсем солнечная страна. Как же тогда назвать Италию и средиземноморские острова – знойной Индией или вовсе арабскими пустынями, но баронесса лучилась сочной красотой, от нее исходил мощный зов, на который откликалась его звериная натура, а не звериная не очень-то и сопротивлялась.

Он подал руку, она положила ему на локоть длинные, но пухленькие пальцы, тоже розовые и сочные. Они пошли вдоль длинной стены, рассматривая картины в тяжелых рамах. Гости постепенно оставались позади, встречались только слуги с подносами, потом и те перестали попадаться, и, когда Адельгина увидела уютненький уединенный альков, Засядько тут же, угадывая ее желание, свернул, бережно усадил, сел рядом.

– Ах, Александр, – сказала она томно, – у вас такое мужественное имя!

– Его дал мне отец.

– Ах, – сказала она со смехом, – я уверена, что он дал вам не только мужское имя…

– Надеюсь, – пробормотал он, баронесса уже задышала чаще, в глазах появился особенный блеск, алый рот призывно начал раскрываться. – Но если вы не уверены…

– Мы, немцы, практичный народ, – ответила она с низким грудным смехом. – Мы предпочитаем проверять…

Ее белые нежные руки обхватили его за шею. Сильный запах пряных духов и пудры забил ноздри, под его пальцами ее тело было мягким, горячим и сочным, она слабо застонала, глаза ее томно полузакрылись. Засядько начал расстегивать ее пояс, как вдруг раздались быстрые шаги.

Адельгина вздохнула и с неохотой отстранилась. В то же мгновение занавески колыхнулись, в щель просунулась голова Оли. Ее ясные серые глаза потемнели, она с укором посмотрела на обоих, сказала:

– Александр Дмитриевич, вы обещали рассказать про Московский бой!

«Когда это я обещал?» – едва не сказал он сердито, но прикусил язык. Ребенок ревнует, это же ясно. Детская ревность, она не может видеть, как ее героя занимают другие женщины.