Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович - Страница 88

– Пойдем, – сказал я волку, ноги еще вздрагивают, но в груди ликование, что все-таки царь природы – я, я, а не какие-то жуки с размахом крыльев три на четыре.

Сверху раздалось потрясенное:

– Удалось!.. Удалось!.. Вот так и везет дуракам.

– Это не удача, – поправил я автоматически, самому надоело, но приходится поправлять идиотов, не понимающих разницы между успехом и удачей, – это успех. Заслуженный! А вот ты…

ГЛАВА 6

Я поперхнулся, один из жуков рядом с нами поднял надкрылья, став похожим на «Фольксваген» с поднятым капотом и крышкой багажника, выметнулись тончайшие крылья, прозрачные, сразу заблестевшие на солнце мириадами искр. Это чудо часто-часто завибрировало, жук приподнялся на кончиках лап, пробежал, как балерина, на цыпочках и вдруг с надсадным ревом поднялся в воздух.

– Удирай, дурило! – заорал я. – Он твой запах чует…

Ворон, что безмятежно парил на распластанных по воздушной подушке крыльях, вздрогнул, судорожно забил ими по воздуху, а жук налетел, огромный и страшный, как истребитель Второй мировой войны. Я услышал что-то вроде удара, полетели перья, жук пронесся дальше и заложил крутой вираж, немыслимый для такого грузного тела, а тело ворона пало вниз, там жуки приподнялись на передних лапах и шарят по воздуху сяжками.

– Ворон! – зарычал волк. – Соберись, пернатый!

Крылья ворону удалось растопырить над самыми головами жуков. К счастью, никто не догадался подпрыгнуть, а он замолотил перьями, набрал высоту. Летящий жук пошел в его сторону, растопырив все шесть лап, на всех блестят страшные крючья, ворон торопливо набирал высоту, буквально ввинчиваясь в небосвод, жук пошел вдогонку. Ворон заложил крутой пируэт и ловко ускользнул от жвал и лап.

На земле пара жуков принюхались, тоже разбежались один за другим и взмыли в воздух с короткого разбега. Мы с волком заорали, предупреждая, ворон заметил и, похоже, учел, начал выделывать над нашими головами рывки, перевороты, петли, иммельманы, бочки, кобры, рывки в стороны, ложные цели. Жуки гонялись остервенело, несколько уступая в скорости, зато превосходя в размерах, в размахе растопыренных страшных крыльев.

– Это он старается показать себя, – сказал мне волк ревниво. – Обгадился, когда проворонил!

– Как он спасся?

– Да просто сам сдуру да сослепу шарахнулся на жука. Тот и схватить не успел. Хорошо, в обмороке недолго. Но сотрясение мозга заработал… надеюсь.

Мы проскользнули мимо последних жуков, те в нашу сторону не повели и щеточками. На просторе волк перевел дух, отряхнулся, шерсть встала дыбом и так осталась, слипшись.

– Найдем ручей, – сказал я, – смоешь.

Волк вздрогнул, спросил нерешительно:

– А может, пусть?

– Что, запах понравился?

– Лучше волчьего духа нет на свете, но вдруг еще жуков встретим?

– Это дело, – согласился я. – Но вдруг волков?

Волк посмотрел на меня долгим взглядом, вздохнул:

– Пора искать ручей.

Ворон показывал чудеса высшего пилотажа, доказывая преимущество пернатых над насекомыми, однако с земли взлетели еще два жука. А потом сразу три. Я прокричал:

– Набирай высоту!.. Набирай высоту!

Ворон в самом деле оказался мудрым: увидел новых охотников, тут же пошел по крутой дуге вверх. Жуки бросились следом, но постепенно отстали, а когда ворон поднялся на уровень жаворонка, один за другим начали опускаться: то ли пахучий след потеряли, то ли такие высоты не для насекомых.

Рогач несся, как ветер, грива трепещет по ветру, словно полотнище боевого прапора. Волк на ходу задирал морду, после долгой скачки наконец сами отыскали небольшое полулесное озерко, с ходу пронеслись по нему наискось, сильный запах жуков ушел вместе со струями воды, но все равно на том берегу я вымыл Рогача, а волк даже нырял с головой, освобождаясь от остатков запаха.

Ворон догнал нас не скоро, пристыженно помалкивал. Далекая горная цепь, что дразнила нас последние дни, наконец-то приблизилась, всего в двух-трех милях. Мы остановились перевести дух в лесу, по наводке ворона выбрав поляну с раскидистым дубом и обязательным родником. Расседланный Рогач сразу же отправился искать самые сочные побеги, ворон напился, покритиковал вкус, слишком много жестких солей, от них кости тяжелеют, на что волк пробормотал что-то ехидное, но не стал слушать ответ, унесся в заросли, а буквально через пять минут вернулся с задранным олененком.

Я к тому времени уже разжег костер, вместе освежевали, волк лег и задумчиво уставился в огонь, пытаясь разгадать его великую тайну, а я нанизывал ломтики мяса на шампуры и готовил угли. Внезапно волк насторожился, прорычал:

– Сюда идут!

– Лежи тихо, – предостерег я.

– Чувствую кошку, – прорычал он еще злобнее.

– Да хоть негра или демократа, – отозвался я. – В лесу все мы одной крови… хоть я что-то и сомневаюсь. Это с тобой я одной крови – точно, но чтобы с демократами…

Кусты раздвинулись, вышла полненькая обнаженная женщина с копной белых, как снег, волос и сама с таким нежным белом телом, словно из молока и сметаны, что я сразу понял, что никогда не загорала на солнце. Нет, обнаженная все-таки не полностью, есть что-то вроде лохмотьев от платьица, такой покрой, крупные сиськи наружу, красиво колышутся из стороны в сторону, вверх-вниз, из стороны в сторону, вверх-вниз, из стороны в сторону, вверх-вниз…

Послышалось свирепое рычание. Вслед за женщиной вышел огромный тигр, усы в стороны, глаза лютые. Я попятился раньше, чем сообразил, что я, оказывается, уже встал и пру к женщине с протянутыми руками.

Женщина сказала весело:

– Да что вы. Он не тронет! Он совсем ласковый…

Ей явно нравится, какими жадными глазами я смотрю на ее торчащие дойки, сперва коричневые, а теперь внезапно воспламенившиеся и увеличившиеся вдвое-втрое. Тигр посмотрел на меня, прищурился, оскалил огромные, как сосульки, зубы. Я попятился еще дальше, споткнулся и сел на прежнее место.

– Извините, – сказал я нервно, – если бы у вас была собака… пусть хоть со слона…

Она вспыхнула, глаза свернули гневом, сощурились, как у кошки.

– Так вы, оказывается, собачник?.. Предпочитаете собак?

Я торопливо показал глазами на волка, изобразил мимикой, что сам-то я кошатник, еще какой, всегда котят подбираю и выращиваю в здоровенных толстых и наглых котяр, но не могу же при волке сказать такое, неприлично, он же друг, соратник, сочеловек…

Она презрительно скривилась, обдала меня ледяным взглядом, мол, и не надейся, что на мне утолишь жар своих чресл, это позволено только кошатистам, прошествовала дальше, выразительно двигая ягодицами.

Когда за нею сдвинулись зеленые ветви, я сказал охрипшим голосом волку:

– Ну что, не верил?

– Дык это в лесу, – протянул он. – Но чтоб на Луне…

Ветка над головой закачалась, ворон выпростал крылья, удерживая равновесие, добавил:

– Или на горных пиках! Там тоже… обман зрения.

– Мой лорд, – сказал волк прямо, – против этого средство только одно…

– Заткнись, – велел я. – Знаю твои средства.

– Я уж и не знаю, что вы такое подумали, – сказал он обидчиво. – Я же не ворон, чтобы предложить какую-нибудь гнусность?

Обед взбодрил всех, даже Рогача, хотя, что он там ел в кустах, молчит, но если учесть, что мы за отряд, то, может быть, он там кого-то убивал тайком и грабил, пил смародеренное вино, съел семью барсуков или сусликов, вдруг да бывают и лесные суслики, мы выступили в поход чуть ли не с песней, вскоре деревья разбежались, спрятались, а ближайшая гора возникла во всей красе: старая, изъеденная временем, у подножья масса камней, что постепенно отваливаются, падают, а уже здесь рассыпаются в пыль. Справа и слева такие же горы, и так в обе стороны, похоже, до бесконечности.

– Есть какие предложения? – спросил я. – Надо как-то перебраться на ту сторону. Если объезжать, то сколько лет уйдет! Задурно, как говорят депутаты.

Ворон сказал поспешно: