Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович - Страница 44

Моя рука как будто сама по себе поднялась к плечу, пальцы сомкнулись на рукояти. Я медленно потащил стальную полосу из ножен, мне видно глаза только одного, но, думаю, все шестеро щупают взглядами мои мышцы.

– Ну что, – сказал я еще злее, – кто из вас, придурки, хочет узнать мои анкетные данные?

Они не переглядывались, смотрели только на меня, но мне показалось, что как-то обменялись мнениями. Рыцарь в золоченых доспехах сказал тоном ниже:

– Я – герцог Фландрский Королевства Истгаллия. Мы защищаем свой замок. Но если едешь мимо… у нас нет к тебе вопросов.

– Еще бы, – сказал я нагло. – Когда сопли до полу, какие еще вопросы?.. Эй, ребята, вы уже здесь? Не стоит рассматривать этот сарай. Для мужчин нет лучше ночлега, чем в лесу под сенью ветвей и под журчанье ручья.

Единорог мой зло смотрел на коней из замка, явно жаждет подраться, конь героя, даже геройский конь, я похлопал по шее, успокаивая, он всхрапнул грозно и, подчиняясь движению моего колена, двинулся прямо на них. Я вытащил наконец меч. По жилам пробежала молния, я страшно перекосил лицо, вгоняя себя в состояние берсерка… и тут все шестеро поспешно раздвинулись и съехали на обочину. Я как можно более незаметно перевел дыхание, поиграл мечом, словно страшно, ну просто жутко сожалею, что приходится в ножны, никак не пролью достаточно крови, чтобы насытить свой лютый нрав варвара– кроволивца.

Мы не проехали и пяти шагов, как сзади раздался все тот же голос:

– И все-таки… Мне бы этого очень не хотелось, но моя госпожа, королева Корнелия, восхотела изволить пригласить тебя, варвар, на ужин.

А второй добавил совсем упавшим голосом:

– И даже соизволила изволить… предложить ночлег.

Я оглянулся, помедлил, герцог фыркнул и опустил забрало. Рука его стиснула древко копья. Я сказал нагло:

– Ночлег?.. Ну, если она не храпит и пообещает не стягивать одеяло…

Я даже сквозь герцогские доспехи ощутил, как он побелел в ярости. Копье медленно наклонилось в мою сторону. И герцог, и его конь готовились ринуться на меня, когда второй спутник герцога сказал строго:

– Варвар, нам не нравится, как ты отвечаешь!

Я сказал еще наглее:

– Что ж сразу не провякал, что я вам не по ндраву?.. Конечно же, приму предложение вашей королевы.

А ворон, летая кругами над головами, нагло прокаркал:

– Если, конечно, не храпит!

Они поехали, взяв меня в полукольцо, это выглядело, как будто я взят под стражу, но можно считать, что это всего лишь лакеи, что заносят за мной хвост на поворотах. Все подняли забрала, я косился на их лица, гнев уже прошел, зато по телу прокатился холодок. Лица у всех удлиненные, холодно-красивые, как будто все близнец-брат, с гордо приподнятыми скулами, разрез глаз восточный, только сами глаза вдвое крупнее, с не по-мужски длинными ресницами. Аристократично вырезанные носы, красиво вылепленные губы. Не сомневаюсь, что, когда снимут шлемы, уши окажутся удлиненными кверху.

У самых ворот герцог сказал требовательно:

– Сожалею, но, по правилам, чужакам нельзя въезжать в наш замок с оружием.

Я фыркнул:

– Может быть, мне еще и с коня сойти? И монашескую рясу одеть?

– Таковы правила, – настойчиво сказал герцог.

– Впервые о таких слышу, – заявил я нагло, хотя, конечно, такие правила есть, но кто их выполняет, – не думаю, что в замке, где десятки мужчин, должны страшиться одного гостя. Но если вы такие бюрократы, то я лучше заночую в лесу…

Я начал поворачивать коня, один из рыцарей нарушил молчание:

– Арнольд, для варваров остаться без оружия – оскорбление! Уступить должен тот, кто умнее.

Герцог нахмурился, но кивнул, мы проехали через ворота. Я подмигнул говорившему и сказал негромко:

– А настоять на своем – тот, кто сильнее, верно?

Он поморщился и отвернулся, а я, довольный победой, выпрямился, расправил плечи и осматривался с наглостью настоящего варвара.

Едва миновали массивную каменную арку, на которой располагался взвод лучников, распахнулся залитый солнцем двор. По широкому кругу сомкнулись боками высокие каменные дома, в середине двора на том месте, где обычно колодец, а то и большое корыто с водой, возле которого спит толстая грязная свинья, вздымает струи настоящий фонтан. Ветерок донес искристое облачко, моя кожа покрылась пупырышками, зато мышцы стали смотреться куда рельефнее, я видел злые завистливые взгляды этих эльфийских рыцарей.

Весь двор вымощен плотно подогнанными крупными булыжниками, копыта моего коня выбивали искры. Воздух чист и свеж, что и понятно, фонтан бьет мощно, струи поднимаются на высоту в два моих роста, слышится аромат хороших цветов, не лесных или полевых, а именно выращенных в саду. Окна открыты, я видел женские и мужские головы, кое-кто из челяди выскочил навстречу, но от дверей не отходят, осторожничают, только один рослый парнишка нерешительно протянул руку к узде моего коня.

– Не укусит, – успокоил я.

Он ухватил под уздцы, я легко соскочил на землю. Рыцари спешились, я видел недовольство на их лицах. Явно самые рослые, отборные, все равно мало кто из них достает верхушкой шлема мне даже до уха. А если учесть, что сложение у них такое, словно всю жизнь сидели в библиотеках, то понятно, почему с такой ненавистью смотрят на мои мышцы. И понятно, почему предпочитают доспехи, а не облегающие тело майки.

Замок выстроен добротно, как и у Тарторикса, надежно, но, конечно, поменьше, и народу не столько.

Конечно, в замке я не заметил не то что сортиров, но даже кухни, но когда меня провели мимо пиршественного зала или палаты, я их не очень-то пока отличаю, да и кто отличает, если честно, то запахи жареной птицы я уловил отчетливо.

Герцог кивком подозвал еще одного, сутулого и угнетенного, но одетого чисто и опрятно, у которого в каждом движении читалось, что он раб, рожден рабом, бросил холодно:

– Отведи гостя в свободную комнату.

– Ваша светлость…

– Ах да, позовешь его к обеду. Сигнал прежний: дважды пропоет труба.

Я проследовал за рабом, из холла открылась анфилада комнат, везде мягкий свет из потолка, ряды статуй под стенами, в глазницах поблескивают то рубины, то изумруды, а то и вовсе яшма. Раб двигался легко и красиво, словно танцуя, я хмуро подумал, что это понятно, в гаремах плохих танцоров не бывает.

В отведенной мне комнате спартанская простота, но на стене зеркало во весь рост, а на столике всякая недостойная мужчины фигня, вроде щипчиков и ножничек, баночек с мазями. Впрочем, отыскался и крохотный нож, острый, как бритва. Кремами пользоваться не рискнул, смочил морду и, кривясь, кое-как выскоблил подбородок и щеки. Здесь мужчины все выбритые, так пусть же не примут за попа.

Труба пропела, когда я ополаскивал разгоряченное лицо. Вода в бадье ледяная, кожа заскрипела под пальцами. В дверях появился слуга, уже другой, этот двигался медленно и чуточку враскорячку, я сочувствующе подумал про геморрой или чирей в заднице, но перед обедом это не самые лучшие картинки, заставил себя сказать одобрительно, что хоть и плохой танцор, зато хороший папа, дальняя дверь в это время распахнулась, оттуда хлынул свет.

Зал показался огромным, стены и потолок в золоте, в чересчур ярких картинах, словно в церкви. Я потянул ноздрями будоражащие запахи хорошо прожаренного нежного мяса. В животе голодно квакнуло, ноги сами понесли меня навстречу ароматам. Во главе стола на приподнятом кресле с высокой спинкой, что и не кресло вовсе, а трон, сидит…

Издали мне показалось, что в кресле столб света, а когда проморгался, решил, что там статуя девушки из жидкого золота, ну не может быть человек настолько совершенен! Приблизились, я рассмотрел золотые волосы, падают солнечными потоками на плечи и спину, загорелое, очень красивое юное лицо, оранжевый плащ ниспадает с плеч и до самого полу, и только ноги не то в ослепляюще белых чулках, не то в туго обтягивающих панталонах, но и они производят впечатление разогретых добела. Даже кресло, темно-багровое, словно бы накалилось от ее тела, начинает наливаться жаром, светиться пурпурным огнем.