Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович - Страница 43

Волк жарко шепнул в ухо:

– Ну стреляйте же, мой лорд!… Стреляйте!

– А который из них наш? – спросил я шепотом.

– А-а-а, да, вы правы, нам бы их пометить, покрасить бы… Даже запах одинаков, братья же…

Я то оттягивал тетиву, прицеливаясь то в одного, то в другого, то отпускал, не решаясь стрелять наугад, я не священник, который уверен в результатах Божьего суда: в кого стрела попадет, тот и виновен. Ворон затих, тоже не может отличить одного от другого.

Огромный лось наконец сбил наземь второго огромного лося. Тот рухнул на колени, морда в крови, с толстых губ срываются наземь хлопья желтой пены. Победитель, едва переводя дыхание, прохрипел:

– Ну… вот теперь и третий раз…

Побежденный лось пытался подняться, но ослабевшие ноги разъезжались, он ткнулся мордой в землю.

– Еще… не… все…

– Все! – взревел победитель. – Богатыри бьются до трех раз!

Я сделал поправку на ветер, на возможность земного толчка и отклонение на лунную гравитацию, что вызывает морские приливы и отливы, оттянул стрелу за ухо. Бок лося-победителя оказался на расстоянии протянутой руки, и, когда я отпустил тетиву, стрела воткнулась и задрожала у меня перед глазами.

Дуболом взревел трубно. Его огромная рогатая голова повернулась красиво и печально, а в глазах было понимание своей участи. Мудрый Глаз с трудом поднимался, его трясло, раскачивало, ноги разъезжались.

Завидев меня, выходящего из кустов, сказал с упреком:

– Дорогой друг, ты мог бы выстрелить и раньше!

– Если бы вы не были так похожи, – ответил я виновато.

Ноги Дуболома разъехались, он рухнул на колени, потом медленно завалился на бок. От стрелы виднелся только оперенный кончик. Печальные глаза лесного правителя обратились в мою сторону.

– Я слышал предсказания… древние… начертанные старинными рунами, чертами и резами, а также негасимыми феромонами… что меня сразит великий воин… но разве великие убивают из засады?

Я ответил с неудовольствием:

– Лося бьют в осень, а дурака всегда. Сейчас осень… вроде бы… я не нарушил никаких законов. Ты не человек, а дичь. А дичь бьют из засады.

За моей спиной волк торжествующе взвыл и ухватил ворона зубами за крыло. А Мудрый Глаз пробормотал:

– Мне жаль, мой благородный брат, но злые деяния должны быть наказаны.

Дуболом сказал с трудом, медленно и печально роняя слова:

– Я вел себя недостойно… за что и поплатился. Прими без суровости моих… жен, не наказывай их. Они вели себя так согласно природе всех женщин… Прими детей моих…

– Приму, – пообещал Мудрый Глаз. – Кто их различит, какие из них твои, какие мои. Ты ходил к моей жене, я к твоей. А оба мы шастали к новым женам своего батюшки. Прощай, великий брат! Наши споры на земле окончены. Встретимся в Вечном Лесу!

– Прощай, – прошептал Дуболом. – Но про жен батюшки не говори моим… бывшим женам.

– Не скажу, – пообещал Мудрый Глаз. – И детям не скажу. Родители должны в детских глазах быть незапятнанными.

Глаза Дуболома закрылись, а Мудрый Глаз, поблагодарив нас за помощь, галопом вломился в кусты. Недолго мы слышали треск кустов и гулкий топот: новый лесной властелин спешил вступать в законные права владения лесом.

Ворон сказал сварливо:

– Ну и молодежь пошла! Ни волку здрасьте, ни мне до свиданья… А как же отблагодарить? Всегда ведь благодарят!

Волк сказал с упреком:

– Помогать надо бескорыстно.

– Еще скажи, – огрызнулся ворон, – анонимно!

– Самая правильная помощь, – согласился волк. – Исполненная, как сказал бы наш лорд, истинного благородства. Верно, мой лорд?

Он посмотрел на сраженного, облизнулся, бросил быстрый взгляд на меня. Я кивнул, волк тут же вскрыл яремную жилу на толстой шее Дуболома. Кровь стала темно-красной, хлестала свободно. Вся поляна оказалась залитой горячей дымящейся кровью. Сапоги чавкали, почва здесь оказалась глинистая, впитывает плохо.

Совместными усилиями оттащили огромную тушу на сухое место. Там я умело надрезал кожу на задних ногах и начал стягивать как чулки. Толстая кожа отделялась с сухим треском. Волк тем временем со сладострастным рычанием отделял рогатую голову. Когда она рухнула на землю, та вздрогнула, как при небольшом землетрясении. Орудуя ножом, я вскрыл живот, оттуда полезли осклизлые сизые внутренности, из брюха шипело и пузырилось.

Я запустил руку вовнутрь, там все еще тепло, мокро, влажные внутренности шевелятся, живут, еще не зная, что произошло, жизнь затухает, но все еще длится, наконец мои пальцы уперлись в горячее и дрожащее, я засунул обе руки по самые плечи, там трещало и рвалось, наконец на свет появилась огромная печень, еще трепещущая, живая, восхитительно вздрагивающая.

Рыча от восторга, мы кромсали ее на огромные ломти и совали в пасти, жрали так, что за ушами трещало. Жизнь возвращалась в наши усталые тела, затем наполнила до ушей. Я снова чувствовал в себе невероятную мощь, снова готов на коня и вскачь, готов от избытка силы встать на уши…

Волк нажрался так, что взрыгивал, сильные толчки раскачивали его тело изнутри. Я кое-как разжег костер, воткнул в землю две толстые рогатины с уже острыми концами. Искать в лесу и вырубать их не пришлось, всегда оказываются под руками.

Вскоре на огне уже жарились крупные ломти темно– красного лосиного мяса.

– Мудро, – прорычал волк счастливо. – Сперва поели, как воины, а теперь поедим мудро и степенно, коротая время за неспешной ерундой, что набрешет ворон.

Часть II

ГЛАВА 1

Полдня проехали без особых приключений, если не считать трех стычек с разбойниками и одного спасенного от стаи львов каравана. Солнце уже перешло на западную часть неба, когда под алыми лучами заблистал гордый замок, как ни странно – выстроенный в низине. Правда, с трех сторон его защищает река с обрывистым берегом.

Рогач наддал ходу, любопытный по молодости, глаза блестят, хвост трубой, даже копыта застучали звонче. Ворон полетел вперед, благоразумно набирая высоту, волк тоже устремился по хорошо укатанной дороге, пугая редких крестьян на подводах, обогнал, но потом остановился: решетка ворот медленно и со скрипом полезла вверх, подъемный мост опустился через ров на эту сторону, из-под арки ворот выехало шестеро всадников в блистающих, как солнце, доспехах.

Я проехал мимо волка, бросив коротко:

– Жди пока здесь. Потом видно будет.

– Как скажете, мой лорд!

Всадники выехали на дорогу и остановились плечом к плечу, загораживая дорогу, как к замку, так и вообще дорогу. И хотя дорога почти ничем не отличается от почвы рядом, такая же сухая и твердая, разве что со следами тележных колес, но во мне сразу проснулась и подняла змеиную голову злость. К тому же чересчур богатенькие буратины: все в прекрасных доспехах, один в позолоченных, остальные в серебряных… нет, посеребренных, чутье подсказывает, что под тонким слоем серебра прочнейшая сталь. На шлемах перья, забрала опущены, у каждого в руке длинное копье. Правда, держат остриями кверху, но опустить – секундное дело. У всех с плеч спадают, нет, даже ниспадают роскошные красные плащи с золотым шитьем.

Кони крупные, могучие, укрыты попонами и даже кольчугами, но всадники, на мой взгляд, мелковаты, субтильны. Передний, что в позолоченных доспехах, с ленивой грацией приподнял забрало. Дрожь прошла по моему телу, когда я рассмотрел исполненное гордыни холодное лицо, удлиненное, с выступающей нижней челюстью. Он смотрел на меня с брезгливостью, а когда заговорил, в голосе прозвучало презрение:

– Кто таков?

– Не твое собачье дело, – ответил я грубо. – Если хочешь получить по рогам, только подойди!

Гнев уже раскалил тело, воспламенил кровь и погнал ее по жилам. Ненавижу, когда со мной так разговаривают. Попроси вежливо, я цыпленку уступлю дорогу, но, когда хамло загораживает дорогу… пусть даже не загораживает, но считает себя вправе учинять допрос…