Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 99

– Живым! – ахнул другой.

– Сейчас поищем, – бросил третий победно.

Четвертый промолчал, но Томас в ужасе ощутил, что великан направился в их сторону. И тут прозвучал мощный голос их матери:

– Дети, погодите… К нам пришли мои молочные сыновья. Ваши молочные братья. Вы не должны их обижать!

Свирепый голос проревел со свирепым удивлением:

– Мама, у нас есть еще братья?

– Я рассказывала о старших… Но есть и младшие. Олег, Томас, выходите!

Томас чувствовал в темноте, как мимо пахнуло теплом, на миг светлый выход застлала тень. Там, снаружи, сильные голоса зазвучали громче, их перекрывал трубный голос великанши. В страхе, что Олег попал в беду, Томас бросился из грота.

Четверо гигантов стояли на залитой лунным светом площадке. Один держал на плече оленя, второй – огромное сухое дерево, а еще у двоих в руках были нанизанные на веревку кабаны, издали похожие на зайцев. Олег рассматривал великанов с интересом и дружелюбием, явно искренним, что поразило Томаса, а они таращили глаза на нового молочного брата с недоумением и откровенным недоброжелательством.

– Мать, – прорычал один брезгливо, – что за мелочь?.. Мы крепкий народ, зачем нам такие братья?

Ангрбода звучно засмеялась:

– Не сердите их, мелких… Да знаете ли, что этот рыжий сразил Тервунгильда и утопил драккары самого Рена Красные Зубы? Я уж молчу о других его деяниях, не все было под силу и самому Локи… Я просила их спрятаться, ибо беспокоилась за вас, глупые мои, а не за них!

Великаны уже с осторожностью и почтительностью рассаживались вокруг костра, на молочных братьев посматривали с уважительной опаской. Один, что оказался рядом с Томасом, все тянул воздух широкими вывернутыми ноздрями, наконец почти уткнулся в Томаса лицом, обнюхал, пожаловался:

– Мама, я все не пойму, чем от них пахнет! Такой странный запах я никогда не слышал! Но со мной такое происходит, что я не знаю, не знаю… Мне хочется смеяться и плакать, а также разогнаться и удариться головой о самую крепкую скалу, о каменную стену… чтобы услышать, как разлетится на мелкие камешки… Что со мной, мама?

Ангрбода сказала медленно:

– Сынок… Ты всегда был самый сообразительный. Он из мира живых. Как и тот, рыжий. Сам видишь, какие герои твои братья! Явились из солнечного мира, устроят здесь переполох, а затем уйдут, насытившись подвигами, чтобы за кружкой хмельного меда рассказывать и хвастаться, перечисляя разрубленные головы, отсеченные руки, вспоминая, сколько сожгли и разорили!

Великаны слушали потрясенно и завистливо. Томас покосился на бесхитростное лицо великанши, широкое, как луна в полнолуние, внезапно подумал, что говорит то, что думает, вовсе не хитрит, ощутил, как плечи сами раздвигаются, услышал, как в горле заклокотал горделивый рык, а рука перехватила ломоть мяса, что вытянул из котла молодой великан, засопел от удовольствия и с наслаждением вонзил крепкие молодые зубы в сочную, калика зря придирался, исходящую соком мякоть.

Олег посматривал то ли с удивлением, то ли поощрительно, из-за грязи и кровоподтеков не разберешь, но, судя по словам Ангрбоды, герои так и должны выглядеть, чтобы потом бахвалиться полученными ранами, показывать шрамы.

Братья желали устроить в честь гостей хоть маленький, но пир, но Олег твердо заявил, что их брат по имени Томас жаждет подвигов, пировать может и наверху, как-никак – король! Великаны от великого почтения сбивались с ног, стараясь угодить героям, а Олег, выудив из котла ломоть оленины в запас, пустился в путь. Томас догнал, а затем и самый младший из великанов, Хвальгильд.

– Может, – спрашивал он непонимающе, – лучше все-таки цверги? Мама говорит, цверги самые лучшие…

– Много они понимают, – отмахнулся Олег брезгливо. – Разве что в золоте, камнях… Норы еще хорошо роют. Нет, лучше горных гномов по старому металлу нет. А нам нужно именно по старому.

Томас так часто поглядывал на небо, что натыкался на стены, падал, потом бежал во всю мочь, ибо каждый шаг Хвальгильда втрое больше человечьего. Олег не оглядывался, как Томас, на луну, но все ускорял шаг, отчего Томас уже чувствовал расплавленные капли металла на горле.

– Горные гномы? – спросил он, задыхаясь, когда сумел догнать Олега. – А как мы пролезем в их норы?

Олег буркнул:

– Да, твой зад и без доспехов застрянет.

– А твой?

Впереди блистали огни костров, Томас услышал перестук молотов, что с каждым шагом становился громче. Каменная стена изогнулась, у подножия горы полыхали кузнечные горны. Мелькали тени. У подножия зияла огромная дыра, там тоже полыхали огни и слышался стук молотов. Низ горы был источен, а верх нависал, как огромный козырек. Из недр горы выскакивали согнутые люди, что-то выносили, заносили, таскали, звякало железо, доносились хриплые злые голоса, на диво густые, сильные.

Гномы, как сообразил Томас наконец, не выносят солнечного света, но лунный как-то терпят, здесь им простор, а суетливые люди не докучают. Сразу четыре наковальни, не считая тех, что под навесом горы, гремят в восемь молотов, мехи раздуваются вовсю, воздух сухой, дымный, накаленный, с таким родным запахом железа, хорошего железа, почти стали, а то и чего-то крепче.

Хвальгильд кашлянул, как учила мать, взревел мощным голосом, от которого дрогнула гора:

– Доброй руды, мелкота… ха-ха!..

Горные гномы, на взгляд Томаса, не такие уж и карлики, иные доставали ему до пояса, зато в плечах ширь почти мужская, руки толстые, только ноги короткие, приспособленные для узких нор. Из пещеры несся неумолчный грохот, и когда Хвальгильду никто не ответил, Томас предположил, что гномы просто оглохли от своих молотов.

На двух наковальнях любовно отстукивали заготовки для мечей, Томас сразу прикипел к ним глазами, остро чувствуя себя несчастным с пустыми руками.

От дыма слезились глаза, в горло словно засунули клок верблюжьей шерсти. Но гномы работали спокойно, деловито, а когда даже, по мнению Томаса, мечи были готовы, работали еще, и он внезапно понял, что будут придирчиво перековывать, доводить, спорить, ибо работа нравится, пусть даже в дыму и при огне.