Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 66

Томас, теперь снова оглядываясь, успел увидеть в лунном свете блеснувшую спину массивного зверя. Тот мчался за ними гигантскими прыжками, быстро сокращая расстояние. Томас молча развернулся и вскинул меч над головой. Был соблазн выставить прямо перед собой, как и советовал мудрый калика, сейчас Томас и сам понимал, что так надежнее, но что-то возмущалось против постоянно правильных решений, он – рыцарь, а не монах! – и теперь весь превратился в комок нервов, вглядывался в темноту, прыжки все слышнее…

Когда внезапно оборвались, Томас ощутил, что зверь в гигантском прыжке падает по дуге на него, и, еще не видя, он со страшной силой нанес удар в сторону ожидаемого врага. В следующее мгновение страшный толчок обрушился с такой силой, что смял вместе с доспехами, расплющил, уничтожил, выбил дух и расплескал по всей преисподней…

Кровь шумела в ушах, в кровавом тумане что-то мелькало, он слышал сдавленный звериный рев, клекот, сопение, треск, начал приподниматься, еще не веря, что в состоянии чем-то двигать, рядом под серебристым светом тяжело боролись две мохнатые фигуры, два зверя. Томас шатнулся в их сторону, поскользнулся, успел даже смутно удивиться, откуда столько… ага, кровь, руки его, оказывается, все еще сжимали рукоять меча.

– Олег, – воззвал он хрипло, – какое из них ты?

Краешек луны ушел за тучу, во тьме рядом хрипели и дрались двое. Томас хотел было отбросить меч и броситься в схватку, на ощупь определит, какое из двух чудищ калика, а какое не калика, но, к счастью, в щелочку на миг проглянул узкий лучик, прямо перед ним оказалась голая мускулистая спина, где из-под лопаток торчали узкие хищные крылья. Томас торопливо ткнул мечом, размахиваться не было времени, лезвие с трудом вошло на ладонь, зверь впервые взревел, начал разворачиваться. Томас вскрикнул предостерегающе:

– Олег!.. Отпусти…

Ему почудилось, что темные крылья начали быстро светлеть. Обозначились крупные чешуйки, как на большой рыбе или ящерице, в тот же миг от зверя отделилась темная фигура, коротко взмахнула рукой. Удара Томас не видел, посох слишком тонок, к тому же сам, шатаясь от собственного богатырского замаха, нанес страшный удар зверю. Тот успел качнуться в сторону, но лезвие достало его в плечо. У Томаса занемели руки, словно ударил по суховатому дубу, но тело и руки помнили, как прорубывали толстые доспехи на поединках, и он замахнулся снова.

Зверь на глазах преображался, наливался светом, но в той стороне была пропасть, Томас услышал сдавленный крик калики, он словно бы метнулся за зверем, там была возня, сопение, потом донесся горестный вскрик Олега. Свечение исчезло. Томас бросился к Олегу, ударился, едва не сшиб в пропасть. Олег придержал шатающегося рыцаря. Томас дышал тяжело, но даже сквозь хрипы в груди услышал тяжелый удар далеко внизу.

С трудом видел в полутьме, как темная фигура опустилась на камень. Калика тоже дышал тяжело, а голос прерывался:

– Томас… спасибо…

– На том свете сочтемся, – буркнул Томас, ругнулся. – А, черт… Сейчас мы на каком?..

– Молодец, что не послушал… Ты его почти разрубил с первого же удара…

– Но какой живучий! Еще как трепыхался!

– Да… И последний удар был хорош. Ты перебил хребет.

Томас спросил с осторожностью:

– А сейчас оно… издохло?

– Да… Не понимаю только, зачем из последних сил ползло к пропасти?

Томас посмотрел в темноту, где угадывался край.

– Не хотел, чтобы сняли шкуру?

– А ты собирался? – ответил Олег вопросом на вопрос.

– Вообще-то нет, – признался Томас. – Я ж не дикий рус, что шкурами убитых врагов накрывает коня, из черепов делает чаши, а кожей с рук обтягивает колчаны! С другой стороны, снимал же с убитых оленей, кабанов, медведей, а в Сарацинии – с ихнего зверья… Хотя нет, не до шкур! При чем тут шкуры? Даже если золотая, как у того барана, за которой святой Язон плавал с двенадцатью монахами. Мы не за шкурами пришли, сэр Олег.

Край тучи медленно светлел, а внизу смутно проступили сперва вершины острых как зубы скал, затем засеребрились круглые валуны. Олег сидел, весь залитый неприятным мертвенным светом. Томас заметил, что калика морщится, зажимает ладонью правое плечо. Между пальцами проступило темное. Томас сглотнул комок, молча взмолился, чтобы у калики хватило языческой нечестивой мощи, дабы заживил раны с той же быстротой, как и на земле, когда мог пользоваться своей богопротивной магией. Дыхание из груди калики вырывалось все еще сиплое, словно там раздували мехи.

Томас ощутил вину, что он, молодой и полный сил, встречает опасность, весь закованный в сталь… сейчас уже сильно измятую, а отшельник дрался со зверем грудь в грудь, такой же, как и у него, голой… ну, пусть такой же волосатой, сражался голыми руками на равных.

Из-под ног сильно пахло убийством. Сапоги чавкали в застывающей крови, а когда Томас рассмотрел под ногами нечто блистающее, он нагнулся и постарался подцепить блестку, надеясь втайне, что вышиб зуб чудовища, можно взять с собой, а ежели уцелеет, то будет хвастаться перед другими рыцарями.

Пальцы подняли из темной крови длинное жесткое перо. Самый кончик блистал, там не было крови.

– Олег, а такого зверя знаешь?

Олег взял перо, стер пальцами кровь, помял, понюхал. Из-под крови и грязи проступила белизна с серебристым оттенком. Ноздри тревожно дернулись, запах от пера не просто чужой или враждебный, а такой, что мышцы напряглись, а в горле само зародилось грозное рычание. Рыцарь не учует, он слишком благороден, а это уже наполовину слеп, а он сохранил лесную привычку улавливать даже самые слабые запахи. По запаху любой охотник определит матерость зверя, стать, силу, возраст… Олег чувствовал, как шевелятся, поднимаясь, волосы на затылке. Он знал, что уже повидал всех зверей на свете. Они не берутся ниоткуда. Но с этим зверем еще не сталкивался.

Томас видел, как лицо Олега потемнело. Рыжие брови сдвинулись на переносице, глаза посуровели.

– Что-то знакомое? – спросил он с тревогой.

– Нет, – ответил Олег медленно.

– Слава Богу!

Олег покачал головой:

– Меня незнакомые пугают больше.

– Да ладно, – возразил Томас. – Справились же. А перья… что ж, значит, черти бывают не только в шерсти, как наш полковой прелат говорил, но и в перьях. Только и все! Скажу ему – ахнет.