Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович - Страница 89

Утро перешло в такой же хмурый день, но шум проснувшегося города постепенно заглушил далекий грозный грохот волн. Да и Русский квартал был от залива на сто семьдесят стадий, отделенный не только центром города с его площадями и статуями, но и целым рядом массивных и величественных церквей.

Олаф равнодушно слушал, как лупят в медные доски звонниц, зовут к заутренней молитве, даже не поворачивал голову в сторону исполинских домов христианского бога, где из раскрытых ворот доносится гул голосов молящихся – рабы! – где вскрикивали их жрецы, отвечали помощники жрецов, верещал угодливый хор, вознесенный наверх. Все это терялось в смрадном дыме, где свечи и лампадки лишь намечались светлыми пятнами, а сам полутемный храм казался еще огромнее и таинственнее.

Внезапно далеко впереди взметнулся клуб дыма. Владимир лишь бровью повел, Олаф вовсе не заметил: в столице пожары случаются часто, но дым ширился, поднимался к небу уже грозной черной стеной. В нем появился багровый оттенок.

Олаф наконец поднял голову, ноздри вздрогнули пару раз:

– Нашли где жечь!

– А чем не нравится? – спросил Владимир. – Не наше, пусть горит.

– Да обходить далеко…

– Тогда вперед. Успеем проскочить.

– Там склады с пряностями, – предупредил Олаф. – Догадываешься, как провоняемся?

Ветер иногда бросал клубы дыма, и встречные останавливались, кашляли, корчились, вытирали слезы. Деревянные дома будто взрывались изнутри. Головни взлетали с треском, как хлопушки. Из окон каменных зданий дым валил черный, страшный, в нем чувствовался запах горелого мяса.

Когда ветер поднимался снова, вспыхивал каждый угасший было уголек. Тучи пепла поднимались над целым кварталом. Ветер срывал мелкие огоньки с крыш и забрасывал на соседние дома, метал в окна, двери.

Запах горелого человеческого мяса стал одуряющим. С грохотом рушились перекрытия домов, искры и огненные щепки взлетали и не падали, подхваченные ветром. Кружились, рассыпая искры, неслись в огненном смерче вдоль улиц.

Владимир обмотал голову плащом. Уже через переулки пробирались к Славянскому кварталу. Олаф ругался, выл от боли и ярости. Латы раскалились, но хуже того – сапоги от жара стянуло так, что едва не ломали кости. Он чувствовал, как поранило ногу, под ступней хлюпала кровь, едва не закипая от дикого жара.

Когда пробежали вдоль величественных мраморных дворцов, Владимир вскрикнул от удивления и жалости. Исполинские мраморные стены, доставленные морем из дальних стран, стали серыми, на глазах вздувались безобразными язвами. Пузыри лопались, вниз летела короста простой извести, в которую превращался от жара благородный мрамор. Величественные статуи покрывались язвами, оплывали, как свечи на жарком солнце, и пьедестал засыпало известью.

– Боги… – прошептал потрясенный Олаф. – Как это может так гореть?

Впереди с грохотом рухнул, рассыпая искры, огромный многоэтажный дом. Лишь на миг оба увидели доски и бревна, торчащие из стен, которые раньше казались непоколебимыми и могучими, как скалы Севера. Вспыхнули толстые мраморные колонны, и оказалось, что и дворцы, и колонны, и портики – все состоит из связок длинных жердей и досок, едва-едва закрытых штукатуркой, украшенных гипсом, что издали выглядит так сурово и незыблемо.

– Весь город на деревянном креплении! – вскрикнул Владимир потрясенно. – Как у нас. Только мы не замазываем, мы без обмана…

– А у нас из настоящего камня! – крикнул Олаф гордо. Он перепрыгнул горящее бревно. – Тоже без обмана!

Дома рушились, черный дым застилал дорогу. Страшно кричали сгорающие люди. Рушась, дом обнажал перекрытия, связывающие его с другим домом, и огонь жадно вгрызался в оголившееся дерево, к тому же давно просаленное и промасленное многими поколениями, пробирался во внутренности соседних домов, там сперва вырывался на свободу тонкими струйками, затем мощно и с торжествующим ревом взламывал стены, обрушивал крыши, хватал в объятия оцепеневших людей.

– Быстрее! – кричал Владимир, он кашлял, тер слезящиеся глаза. – Она вся такая!.. Здесь… все…

Олаф задыхался от черного дыма, ноги сами отталкивались от горящей земли в длинных прыжках, он сбивал с ног обезумевших людей, что метались как овцы, не зная, то ли пытаться что-то спасти, то ли бежать из огненного кольца, пока есть шанс спастись…

Когда бежали через площадь, по голове и плечам больно стучали падающие с неба горящие головни. Олаф сыпал проклятиями, кожа на сапогах стягивала ноги хуже колодок палача. Владимир терпел молча: он получил сапоги разношенными, только теперь нога не болталась, а сапог сидел как тугая перчатка, давил, правда, но не до крови.

– Она вся, – повторил он на бегу счастливо. – Головня ли, удар ли меча… Или еще что… Эх, придет время.

– Ты все о том же, – рыкнул Олаф. – Быстрее!

Ветер переменился, понес огонь и дым в сторону. Под ногами с хрустом рассыпались горящие угли, но дышать стало легче. Пожар остался слева. Там еще гореть и гореть: кварталы Арастана, Турана, дворцы и храмы, склады, лавки, откуда уже сейчас несет вместе с чадящим дымом и драгоценными ароматами ладана, мускуса, масла, орехов – мало кто успел спасти от огня мешки с благовониями.

Славянский квартал был огромен, но не столь, как квартал персов или иудеев. Иудейский вовсе огорожен и заперт, туда допускали только сборщиков налогов да городскую стражу, а квартал славянского мира был открыт для всех. Тут заодно и торговали прямо со складов, продавали оптом то, что не удалось сбыть сразу с кораблей.

Даже не стряхнув пепел с одежды, Олаф с разбегу прыгнул в фонтан. Воды было до коленей, сверху плавала серая масса пепла, но вода охладила ноги, и Олаф процедил сквозь зубы:

– Это они придумали неплохо… Фонтаны – вещь!

Топтался, разминал ноги, кривился, съежившаяся кожа сапог, судя по всему, наконец отпустила истерзанные ноги. Вылез с широкой улыбкой:

– Боги Асгарда! Как немного человеку на самом деле надо! Всего лишь сапоги по ноге.

Владимир все оглядывался на страшное зарево. Ветер понес огонь на кварталы, что спускаются к морю. Если и там такие же дома, то погорельцы завтра не отыщут даже места, где стояли их жилища.