Изгой - Никитин Юрий Александрович - Страница 69

– Олег, а ты... ты что-нибудь придумал?

– Нет, – ответил Олег. – Я не вижу выхода. Гелон посмотрел на всех, встал, красивый и ладный. Все головы повернулись в его сторону. Он сдержанно улыбнулся, но глаза оставались грустными.

– Утро вечера мудренее, – проронил он сдержанно. – А летние ночи коротки... Подождем. Окоем сказал сварливо:

– Ты говоришь так, словно утром решение будет обязательно.

– Не знаю, – ответил Гелон. – Просто я надеюсь. Просто надеюсь!

Ночью Олег спал неспокойно, все время от кого-то убегал, прятался, огромные мохнатые лапы хватали за горло и душили. Он падал с обрывов, срывался в пропасти, сердце замирало в ужасе, но проснуться не удавалось, и так, разбитого и покалеченного, его клевали, топтали, бодали и лягали, а он плакал и кричал в ужасе...

Проснулся от шума, топота, грохота сапог. По лицу стекают горячие струйки пота, рот раскрыт, горячее дыхание вырывается часто, как у мелкого, но злого дракона. Рядом с хриплым воплем вздыбилось нечто страшное, Олег непроизвольно сказал Слово Замерзания, оно прозвучало пусто, со стыдом вспомнил, что придется отвыкать от привычек мага, если не хочет потерять голову.

Скиф рывком сошвырнул с головы легкое одеяло, сонный, но в руке меч, лицо перекошено яростью, глаза безумные, готовится отдать жизнь недешево...

– Тихо! – велел Олег.

В коридоре взволнованные голоса звучали все громче. Олег прислушался, приоткрыл дверь. К лестнице пробежал молодой воин с факелом в руке, голоса доносились снизу. Звякало железо, но знакомого лязга, когда сшибаются мечи, пока не слышно.

Скиф выскользнул следом, Олег слышал за спиной шумное горячее дыхание. Снизу по лестнице поднимаются люди, слышен тяжелый топот. Факелы бросают тусклые блики на лица, а в середине идет высокий мужчина в доспехах. Светлые золотые волосы падают на широченные плечи, а когда он поднял голову, на Олега в упор взглянули ярко-синие глаза!

– Наконец-то, – выдохнул незнакомец. – Хоть одно знакомое лицо...

Он шагнул к Олегу, раскинул руки. Олег сказал потрясенно:

– Колоксай!.. Все-таки удалось... Как же им все-таки удалось...

Они обнялись, сопровождающие воины возбужденно переговаривались. Красный свет факелов бросал тревожный отблеск на суровые лица с горящими глазами.

Внизу поднялась суматоха, кто-то вскрикнул дурным голосом, но все больше голосов повторяло: «Гелон добился!», «У Гелона все получилось!», «Его отец уже во дворце!». Примчался полураздетый Угарч, ахнул, увидев огромного воина в доспехах, отшатнулся, а потом глаза расширились в узнавании.

– Отец... Отец Гелона?.. Быстро разбудите Гелона!.. Свершилось!

Несколько человек бросились наперегонки, а Колоксай все еще не выпускал Олега, пальцы его были горячими и твёрдыми, как железные крючья. Он всматривал-ся с жадностью, затем с великим недоумением огляделся по сторонам:

– Где это я?.. Это ж мир живых! Это ты меня вытащил? Как удалось?

Скиф дрожал, лицо стало бледным, а глаза блестели, то ли от сильнейшего возбуждения, то ли от слез. Олег повернул Колоксая за плечи.

– Взгляни, – сказал он просто. – Разве я не обещал тебе троих сыновей?

Колоксай смотрел на молодого статного воина, которого всякий тцар с гордостью назвал бы сыном. Щеки Колоксая побледнели, он с мольбой оглянулся на Олега:

– Это... ты не шутишь?

– Я не шучу, – ответил Олег тихо. – Это твой сын.

Кадык Колоксая дернулся. Скиф замер, даже не дышал, его синие глаза не отрывались от лица Колоксая. А Колоксай смотрел на Скифа во все глаза и явно не знал, что сказать, ибо богатырь с ним вровень, та же ширь в плечах, тот же узкий стан, те же яркие синие глаза, только вместо золота на плечи падают волосы черные, как смоль... а он всё ждал увидеть ребенка в колыбели!

Скиф дышал часто, лицо начало дергаться, из блестящих глаз внезапно покатились слезы. Олег увидел, как черты лица воина задрожали, как отражение в озере, а сквозь них проглянуло лицо ребенка с блестящими глазами, полными слез.

Скиф всхлипнул, шагнул, раскинул руки. В помещении раздался его вскрик, мужской и одновременно детский:

– Отец!.. Отец...

Он прижался к груди Колоксая, стараясь стать меньше, поместиться у него на груди, но это все не удавалось, Колоксай выше всего на ладонь, но обхватил отца по-детски жадно и трепетно, всхлипнул, из глаз полились жаркие слезы, но лицо светилось, будто внутри горела свеча.

Колоксай с недоумением погладил крепкого сильного юношу, ровесника. Олег сказал торопливо:

– Колоксай, на земле прошло двадцать лет... У тебя три сына, как и предсказано... Ты обнимаешь самого младшего. Его зовут Скиф. А самый любящий тебя, не побоюсь этого слова... да и Скиф подтвердит!.. самый любящий тебя сын, средний, его зовут Гелон, потратил пять лет на то, чтобы разыскать тебя там... в мире черного солнца, и, как видишь, вытащить снова. Но что мы в коридоре? Пойдемте в зал, пусть зажгут все светильники...

Появился заспанный Окоем, со страхом и потрясением уставился на незнакомца. Ему объяснили, в чем дело, он тут же исчез, а когда все ввалились в зал, там уже горели светильники, слуги расставляли стулья и кресла, несли кувшины с вином.

– Я очнулся, – сказал Колоксай, – в каком-то запущенном и заброшенном храме... Даже не храме, а так, среди руин, развалин. Увидел огни на башнях города, пошел на свет, так и пришел сюда. На воротах едва пустили! Ты говоришь, три сына?

– Три, – повторил Олег. – Два здесь, Гелона сейчас увидишь... А самый старший, Агафирс, остался с Миш. Он полагает, что она была все-таки права... По крайней мере, он избрал ее сторону. Гелон и Скиф ушли.

– А Миш? – спросил Колоксай.

– Все так же молода и красива, – ответил Олег с неловкостью, слишком много боли прозвучало в голосе Колоксая. Похоже, заметили и другие. – Но теперь она передала тцарство Агафирсу. Чем занимается сама? Не знаю, Колоксай. Это была твоя женщина, не моя.

Колоксая усадили за стол, поставили перед ним блюдо с холодным мясом, но на кухне уже спешно разогревали, жарили, пекли, оттуда доносились дразнящие ароматы, даже слышалось шипение мяса на сковородках. Прибежал запыхавшийся слуга из подвала, в руках кувшин со старым вином. Пальцы Колоксая задрожали, он схватил мясо обеими руками, жадно совал в рот, а глаза уже пожирали все, что на столе, словно его терзал голод все эти двадцать лет .