Имортист - Никитин Юрий Александрович - Страница 38

– Александра, – сказал я, – позови, пожалуйста, этого… как его, ну, который с мускулами под пинджаком!

– Коваля? – догадалась она. – Начальника вашей охраны?

– Да, – сказал я с досадой. – Догадываюсь, что без его санкции я и в туалет не могу?

Она улыбнулась:

– Господин президент, у вас очень уютная комната для отдыха, где можно делать все-все, не ставя в известность ни Коваля, ни кого бы то ни было. Это я так, намекаю… а сейчас, как догадываюсь, вы не прочь покинуть на какое-то время Кремль?

– Да.

– К той женщине?

Она говорила ровным спокойным голосом, ни иронии, ни издевки, просто заполняет строчку в своем дневнике. Я покачал головой, глаза все-таки увел в сторону, неловко, я же не мальчишка, чтобы вот так, нарушая все святые узы, да не брака, я не женат, а святые узы главы государства…

– К будущему директору Центра стратегических исследований. Если он, конечно, примет мое предложение.

Она вскинула высокие брови:

– А что, есть такие люди, что могут отказаться?

– Не знаете ученых…

Дверь распахнулась, быстро вшагнул Коваль, цепким взглядом окинул весь кабинет, ухитрившись не пропустить, как догадываюсь, ни одной детали. Я спросил в недоумении:

– Как ты его вызвала?

– Ах, господин президент, надо ли вам знать все мелочи работы челяди?

Я ухмыльнулся:

– Ты права. Господин Коваль… кстати, как вас по батюшке?

– Олесь Бердникович, – ответил он. – А зачем вам? Называйте просто…

– Да по матушке как-то неудобно бывает, – объяснил я. – Ладно, понял, Олесь…

– Можно даже «Лесь». Лишь бы лосем не звали.

Я взглянул на его горбоносый профиль, подавил улыбку и сказал очень серьезно:

– Хорошо, Лесь, я намерен съездить после обеда… или вместо него, худеть надо, в Академию наук…

Он спросил деловито:

– Цель? Маршрут?.. Господин президент, я работаю на вас, так что мне можно и нужно все без утайки. Если вы даже козу изнасилуете по дороге или в салоне лимузина, я буду нем, как глубоководная рыба.

Александра слегка раздвинула красные, как у вампира, губы в легкой улыбке.

– Я там пробуду недолго, – сказал я сварливо. – Буду уговаривать одного академика возглавить один важный пост.

– Хорошо, – сказал он отчетливо, – будет сделано, господин президент. После обеда маршрут к зданию Академии наук.

По глазам неподвижной Александры догадался, что сейчас уже десятки людей спешно бросились проверять этот маршрут, в то время как другие напряженно вслушиваются в дыхание их начальника, страшась пропустить хоть слово.

– Идите, – сказал я сварливо. – До обеда еще далеко. Работайте, работайте!

ГЛАВА 15

На моем столе как будто из пространства появлялись свежие распечатки новейших данных. Человек-невидимка Волуев появлялся в кабинете, просочившись сквозь дверь, а исчезает тут же у стола, как только видит, что у меня нет больше вопросов.

Мои личные рейтинги высоки, как ни у одного из предыдущих президентов России. Даже в сравнении с президентами западных стран отрыв огромный. Роли это, конечно, не играет, мы власть быдлу больше не отдадим, это показатель разве что податливости простого народа жестким реформам.

Последние годы у нас Штатам симпатизировали только за то, что там по пять пожизненных, а то и расстрелы неисправимым гадам, но сейчас и по этим показателям переплюнули: надоело все это, когда банда ублюдков преследует Джеки Чана, а он красиво отбивается, никого не покалечив, и убегает целым. Пришло время не убегать, а отстреливать эти отбросы. Невзирая, кто из них прирожденный убийца, а кто пришел просто побегать следом. Тот, кто бегает в банде, рано или поздно сам становится убийцей. Так что виноват! Всю банду – под корень.

Потому и дергаются в петлях прямо на центральной площади преступники. Люди прошлого мира, которых не стоит брать в новый, заодно предостерегут колеблющиеся или слабые души, не дадут им ступить на скользкую дорожку.

Имортизм всколыхнул общественное сознание, а когда к далекой манящей цели, именуемой «бессмертие», добавились ясные и простые, понятные всем меры, обеспечивающие ускоренный путь к этому бессмертию: убийц и бандитов судить по сокращенной программе, ни один да не избегнет расстрела, жестокие меры за вандализм, за разбитые стекла в транспорте, вспоротые сиденья, матерные надписи на стенах, – это не просто всколыхнуло, это перевербовало, несмотря на ее громкое и показное сопротивление, даже самую что ни есть гуманнейшую интеллигенцию, что вдруг ощутила сладость безопасности, когда не надо ночью выходить с собакой встречать возвращающуюся с вечерней смены дочь…

Эти меры обеспечили полнейшую поддержку всех: от простых слесарей до академиков и мафиози, что давно уже стали респектабельными бизнесменами и от простого рэкета брезгливо открестились.

Я быстро просматривал листки, сердце учащенно бьется, к горлу, как выдавливаемый снизу поршнем, поднимается тугой ком. Неужели, неужели мы сумели? Судя по этим бумагам, Россия снова преподнесла сюрприз: народ, что уже превратился в разочарованный и спивающийся сброд, поверил в руководство, а следом – в себя, в свои силы и, конечно, в Россию. А мы, имортисты, уже ведем, в самом деле ведем эту горланящую толпу, на ходу превращая ее в партию, как уже до нас однажды сделал Моисей, ведем через палящую и безводную пустыню к дальним зеленым долинам абсолютного имортизма, обетованной страны бессмертия.

Я встал, но поймал себя на мысли, что пытаюсь увильнуть от работы, заставил себя сесть, только с силой потер лоб и уши, чтобы прилила кровь к голове, а то все стремится к тому месту, которым думают демократы.

Итак. Действовать без правил – самое трудное и самое утомительное занятие на этом свете. Потому недостаточно прекрасной и возвышенной идеи имортизма – нужно расписать чуть ли не каждый день, каждый час, чтобы не оставить щелочку для животного.

Сейчас же у меня перед глазами вот этот листок на стене:

«Заповеди имортизма:

1. Тело твое – не ты сам, а сосуд, в котором живешь.

2. Заботься о теле своем больше, чем об одежде, ибо тело сменить пока что не можешь.

3. Отдели себя от животного в себе и следуй желаниям духа своего.

4. Не останавливайся – ты еще далек от Бога.

5. Делай, что делаешь, закрой уши для дочеловеков».

Это лишь костяк, скелет, основа. Для меня достаточно, как и для немногих имортистов, что, подобно мне, не будем скромничать, аки горы, вершинами уходящие за облака, но для нормальных людей, что хотят быть имортистами, нужны законы и правила на каждый час, на каждую минуту! Враг силен, он пролезает в каждую щелочку…

Волуев появился снова, доложил бесцветным голосом:

– Заключен договор на поставку в Россию семи миллионов телекамер скрытого наблюдения. Разумеется, все фирмы мира не наскребут столько, но обещали за год справиться…

– Хотя бы скидки за опт получили? – спросил я скептически.

– Прослежено, – заверил Волуев. – Кроме того, помимо телекамер скрытого наблюдения, я, с вашего разрешения, велел установить наблюдение за сайтами. А также перехват радиопереговоров. В доктрину имортизма, как я понял, входит полное наблюдение даже за частной жизнью человека?

Я кивнул:

– Верно. Но, мне кажется, вы поторопились. Есть более острые проблемы, чем наблюдать за частной жизнью…

Он покачал головой:

– Осмелюсь возразить, господин президент! Именно сейчас, когда имортизм идет на ура, на взлете, так сказать, когда преступность выметается железной метлой, народ готов заплатить даже такую цену за безопасность. А потом, когда заживет лучше, уже не позволит всевидящему глазу государства подсматривать за его личной жизнью. Я намекнул господину Романовскому, что пора начинать пропагандистскую кампанию…

– Какую? – спросил я, насторожившись.

– Что, как это ни гадко, но выживаемость вида человеческого важнее, чем сегодняшние взгляды на то, что прилично, а что неприлично.