Многорукий бог далайна - Логинов Святослав Владимирович - Страница 61

Изгои собрались завоёвывать угловые земли! А ведь это идея! Это выход на многие года! Давно известно, что примерно раз в шесть лет изгоев становится так много, что они начинают угрожать государству, и приходится начинать с ними правильную войну. А теперь их можно направлять на угловые земли. Пусть завоёвывают себе царство. Победят – значит, уйдут. Проиграют – остатки неудачников легко перебить. Так что, действительно, имеет смысл пропустить бунтовщиков на запад. Чем он рискует, если будет обманут? Изгои, запертые в ловушке, уйдут. Но без артиллерии он всё равно не может взять их, особенно если за их спинами восемь оройхонов. Моэртал поёжился, подумав, как ему придётся докладывать о потерянных ухэрах. Что ещё? Сбежит илбэч… Секунду Моэртал стоял неподвижно, потом опустился в заскрипевшее кресло. Лицо его просияло. Так вот что это было! Не врёт баба! И никуда илбэч не денется. Что ему делать на угловых землях? Там он заперт, словно загнанная тайза, а илбэчу нужен простор – большой и пустынный берег. Вот он и просит его. И неважно, откуда он добыл своего злого духа – на то он и илбэч. Моэртал нервно растёр лицо ладонями. Что же делать? Выпустить изгоев, а потом прочесать оройхоны, каждую пядь, шавар вычерпать… Или всё-таки окружить земли, но не входить туда, не трогать илбэча. В конце концов, он хочет строить. Так пусть строит. Харваха больше у того, кто добр с сушильщиком. Моэртал представил, как на севере появляется не два, а дюжина сухих оройхонов, и сладко поёжился. Он не станет, подобно Ууртаку, просить, чтобы эти земли отдали ему. Большая провинция – это большие хлопоты и большая зависть врагов. Он предложит на совете одонтов создать там новую провинцию, которая прикроет его от вечно бунтующего побережья. Он сам станет жирным одонтом внутренних земель, и цэрэги ему будут нужны лишь для почёта и славы. Лишь бы илбэч не обманул, лишь бы не сбежал… Но ведь должен хоть кто-то в мире держать своё слово!

Моэртал поднялся, хлопнул в ладоши и сказал подбежавшему охраннику:

– Срочно двух гонцов – к Ууртаку и на западную границу. И ещё: боевые дюжины пусть отойдут на сухое и ждут приказов. А на мокром поставить на дальний суурь-тэсэг копьё и привязать к нему это, – Моэртал, не глядя, протянул руку и обломил большую ветвь туйвана, украшенную алыми цветами и плодами, похожими на не умеющее лгать человеческое сердце.

Последний приход Ёроол-Гуя окончательно разорил оройхоны, и, когда выяснилось, что Моэртал, должно быть, испугавшись Многорукого, отвёл войска, уходить решили все.

Утром, когда лагерь уже гудел, Шооран отозвал в сторону Ээтгона.

– Это на тот случай, если я не дойду, – сказал он, протягивая заново вычерченную карту. – Смотри: здесь страна вана, это угловые оройхоны, а здесь, за огненными болотами, – пустая земля. Там сухие оройхоны: хлеб, вода и много бовэров. Я знаю, ты мне не веришь, но сходи – и увидишь сам.

– Ты и там был? – недружелюбно спросил Ээтгон.

– Был. Год назад.

– А чего же не остался, если там так прекрасно?

– Одинокому везде плохо. Сначала мне надо найти одного человека, и только потом я смогу пойти в эту землю.

– Хорошо. – Голос Ээтгона был холоден, как влага далайна, и ледяными оставались глаза. – Я пройдусь по этой полосе и посмотрю, что там.

Он сунул карту за пазуху и ушёл, бормоча неестественно сдавленным голосом:

– Везде мы побывали, всё повидали…

Когда последняя группа переселенцев скрылась за тэсэгами, Шооран бросил сумку, собранную лишь для виду, и отправился к далайну. Его не оставляло странное ощущение, словно он вернулся на год назад и строит дорогу в страну добрых братьев. Возможно, это оттого, что он вновь один на огромном пространстве, где даже с самого высокого суурь-тэсэга нельзя никого увидеть. А может быть, оттого, что он, пусть не называя имени, сказал другому человеку, что без Яавдай ему не нужна самая распрекрасная земля.

Странно Ээтгон принял его известие. Не о Яавдай, конечно, а о земле. Кажется, он поверил, но ничуть не обрадовался. И вообще Ээтгон – странный человек. В каждом его слове, в каждом движении сквозит ненависть. Почему? Ревнует к Чаарлаху, что тот с первой минуты выделил Шоорана из толпы? Оскорблён, что в их схватке Шооран оказался сильнее, и жив Ээтгон лишь благодаря великодушию победителя? Или, если это всё-таки чудом спасшийся Бутач, он не может простить своего нечаянного уродства?

Шооран поморщился, загоняя поглубже мешающие мысли, и сказал, обращаясь к далайну:

– Ну, здравствуй.

В один день он поставил два оройхона и справился бы и с тремя, если бы ему не помешал Ёроол-Гуй. Он не выметнулся на берег единым махом, а долго раскачивал в небе бесконечным множеством гибких рук, выбирая, откуда напасть, а Шооран, напружиненный, готовый к прыжку, отступал по поребрику и, словно Ван из древней легенды, кричал:

– Тебе всё равно меня не поймать! И я всё равно буду счастлив!

Выстроенный мыс загогулиной перегораживал чуть не половину далайна, не столько нужный людям, сколько мешающий Ёроол-Гую, которому теперь, чтобы попасть с западного побережья королевства вана на восточное, пришлось бы сделать изрядный крюк.

На следующий день Шооран, вспомнив, что данное слово нужно держать, выстроил оройхон там, где большой мыс граничил с отдельно стоящим островом изгоев. Владения бродяг в результате уменьшились, зато у Моэртала появилось разом два сухих участка.

Ещё не приступив к работе, Шооран решил, что сразу вслед за тем он уйдёт отсюда. Нечего зря искушать судьбу. Многорукого он не боится, а вот людей… У каждого из них только две руки, но все вместе они куда цепче Многорукого. Не успеет схлынуть вода, как на сухое бросятся толпы народу, и чем дальше он будет в это время, тем лучше.

Уйти Шоорану не удалось. Он поставил оройхон вечером, чтобы было удобней скрыться, но, пробираясь между тэсэгов в сгущающейся тьме, вдруг услышал свист. Шооран замер, всматриваясь. Рослая фигура стояла в тени тэсэга неподалёку от поребрика. Если бы дозорный не свистал от скуки, Шооран мог вылезти прямо на него. Хвала мудрому Тэнгэру, что на посту оказался растяпа!

Шооран повернул назад, в полной темноте вышел к другому краю мыса. Там тоже были цэрэги. Они даже не скрывались: фигуры стояли прямо на поребрике, в стороне тлела в костре солома и слышался голос Киирмона:

– От такой большой неудачи Многорукий едва не плачет. Страсть как охота жениться, а жена опять не годится…

Оставалось рваться напрямую через сухие оройхоны, где каждый встречный знал его в лицо. Но и там тоже стояло оцепление. Услышав, как фальшиво напевает сидящий в засаде Турчин, Шооран прыснул со смеху. Так вот в чём дело! Нет никакого разгильдяйства, цэрэги нарочно шумят, чтобы илбэч ненароком не попался им и в то же время не смог уйти. Моэртал запер его здесь, чтобы он строил для провинции землю, много земли. Не так уж это отличается от приёмов добрых братьев. Но там хотя бы мясом кормили, а что он будет есть тут? У Шоорана ещё оставалось несколько чавг и пяток туйванов, сорванных с ветви, щедро подаренной Моэрталом. Но туйван нужен, чтобы пропитать губку, когда он пойдёт через мёртвую полосу.

Проплутав ночь, Шооран вернулся к далайну. Так или иначе, но раз можно строить, то строить надо. Встал на берегу, поднял руки – это необязательно, но так привычней и проще, – глубоко вздохнул, сосредотачиваясь, и… опустил руки. Нет, он не будет ничего строить в тюрьме. Вернее, будет, но только для того, чтобы выбраться отсюда.

Далайн, который он за два года сократил на пятую часть, безучастно соглашался: «Да, можно и не строить». Среди бугров влаги Шооран заметил качающийся мешок плавающего моллюска. Случайный всплеск выкинул его на берег. Шооран натянул рукавицы, подошёл и поднял подарок. Костяной палочкой извлёк склизкую плоть, заглянул в розовое нутро раковины. Если сточить у раковины острый конец, а потом сильно дунуть в него – раздастся неприятный, но очень громкий звук. Интересно, что подумают стражники, когда услышат сигнал? Хотя прежде раковину надо вымыть. Шооран спрятал будущую трубу, достал карту и начал выбирать, где он поставит отвлекающий оройхон.