Топот шахматных лошадок - Крапивин Владислав Петрович - Страница 30

– Чего? – почему-то испугалась Белка.

– Ябеда паршивая! И предатель! – со слезинкой выговорил Вашек. И бросил в Сёгу венком.

– И никакой не предатель! Я был бы предатель, если бы не сказал. Потому что ты тогда совсем бы извелся и помер. Сам хочешь, а сам боишься…

– Вот придем домой, узнаешь… – пообещал Вашек. Уши у него были багровые.

Белка всеми нервами ощутила великое смущение Вашека. И чтобы он не мучился так, она сказала деловито:

– Не понимаю. Объясни, что за русалочка?

– Ну… – Вашек несколько раз крупно глотнул, пошевелил тощими лопатками под своей полосатой майкой, показал Сёге кулак. – Не могу же я только лошадиные головы лепить для этого языкастого балбеса… – ("Балбес" радостно хихикнул, почуя в голосе брата прощение.) – Я вообще лепить люблю. И зверей, и людей… И сказал ему, что хотел… русалку… А он: "Слепи с Белки, она красивая…" Сам ведь предложил, зараза, а теперь…

– А ты обрадовался, – беспощадно уточнил Сёга.

Белка ощутила, как разгораются щеки. Не от полуденного зноя.

– Дурни… оба… Почему именно с меня надо лепить?

– А с кого? Таких хорошо знакомых девочек больше у нас нет. Дашутка только, но она еще маленькая и костлявая, почти как я, – разъяснил издалека Сёга. – А ты красивая…

– Я?! Красивая?! – честно изумилась Белка.

И тогда Вашек просто и уже почти без смущения сказал:

– Конечно. А ты не знала?

– Ненормальные… Длинная «элизобетонная» дура в очках. И нос у меня толстый. Если бы не очки, все видели бы, какая это груша…

– Причем здесь нос и очки! – с печальным оживлением заспорил Вашек. – Нос у тебя нормальный, и очки тебе идут. И никакая ты не длинная, а… такая. Пропорциональная…

Полагалось возмутиться и пообещать: "Вот как дам по шее, будет тебе "пропорциональная"!" Но Белка надула губы и выговорила:

– У русалок, между прочим, хвосты, а не ноги. Хвост, наверно, с селедки лепить собираешься?

– Да не будет хвоста, я тебя… то есть ее… с ногами, как есть!

– И… – Белка сердито зарделась опять, но надо было доводить разговор до конца. – Русалки же… они же без одежды. Ты соображаешь?

– Но ты же будешь в купальнике!

– Но когда вылепишь-то… на ней-то купальника ведь не будет! Так?

– Будет! Все будет! И очки. И книга!.. Это же не то, что настоящая русалка, а просто девчонка… девочка! Сидит на камне у воды и читает. Я даже название придумал: "Русалка из шестого "Б"…

– Если вылепишь похоже, меня узнают… и тогда что?

– И тогда что? – уже сердито отозвался Вашек. – Здесь же нет ничего… плохого. Это же искусство, вот и все. То есть у меня еще не настоящее искусство… но… девочка на озере, что здесь такого?

– И очки сделаешь? – неловко спросила Белка. И с ужасом поняла, что, кажется, сдается.

– Конечно, – уже твердо сказал Вашек (а негодный Сёга радостно прислушивался издалека).

– Все догадаются…

– Ну и что?

Да, видно было, что в мыслях у него нет ничеготакого. Страшновато было Белке, но… обидеть Вашека – это еще хуже. И, по правде говоря, любопытно стало: что получится?

Белка спросила насмешливо деловито:

– И как ты это мыслишь? Я сижу у тебя дома в купальнике, ты лепишь, как этот… как Торвальдсен, друг Андерсена, тут приходят родители…

– Ну и приходят, ну и что?.. Да и не надо дома! Вот нальют на Дворах бассейн, все купаться начнут, и тогда я… сяду в уголке незаметно…

– Ага! А за спиной у тебя зрители-советчики.. Глядят то на меня, то на твою работу, обсуждают…

– Я же говорю: незаметно…

Что было делать? Надув губы, Белка сказала:

– Хорошо, когда нальют бассейн, поглядим…

– Значит, согласна?

– Ну ладно, ладно… – Когда наполнят бассейн, было неизвестно.

Главный институтский сторож и дворник дядя Капа (Капитолин Митрич) был человек с уклончивым характером. На вопросы, когда в бассейне будет вода, он раз за разом отделывался любимой фразой: "Как только, так в сей же час…" А если на него нажимали, упоминал снова таинственные "воздушные пробки" в трубах… Но были у дяди Капы и хорошие свойства. Никогда не кричал на ребят, не мешал играть, где вздумается и даже не запрещал вечерние костры.

Эти костры на укромных площадках разжигали студенты – те, кто остались в институте на летнюю практику. По вечерам парни и девчата собирались у небольших оранжевых огоньков с гитарами, пели то дурашливые, то душещипательные песни (называлось "студенческий фольклор"). Например, такие:

И припев:

Когда подходили ребята, студенты охотно раздвигались, давали место. Иногда предлагали:

– Ну что, маэстры, «спиваем» вместе?

"Маэстрами" были Юрчик, Сёга, Аленка (пока не уехала), Дашутка и Славик Ягницкий (в самом деле солист детского хора). Славик шепотом предупреждал: "Только не войте, как голодные коты на помойке… То есть я хотел сказать, держите правильную тональность…" Никто и не выл, все пели чисто и правильно. Чаще всего начинали с хорошей такой, немного печальной песни о дальних морях.

Иногда кто-нибудь из иронично настроенных парней замечал:

– Несовременно поем, коллеги. Не вписываемся в эпоху…

Но другие отвечали, что шла бы она, эпоха, "туда, куда мы думаем".

– Ну-ка, Славик, давай про марсианские степи.

И Славик, переждав гитарное вступление, тонко заводил:

И народ негромко подхватывал:

Случалось что к огоньку бесшумно выходила Луиза, а за ней появлялся профессор Рекордарский. Профессора обрадованно пускали в круг, Луизу кто-нибудь подхватывал на руки. Валерий Эдуардович смущенно объяснял.

– Пошла опять из дома на ночь глядя, я за ней: "Ты куда?" А она сюда, к огоньку. Любит компанию… Но любит, негодница, и бродить сама по себе.

– Кошки, они такие, – соглашался народ. – Как у Киплинга… Валерий Эдуардыч, хотите печеную картошку?

– Не откажусь… Благодарствую.

Один за другим начинали стрекотать и наигрывать всякую музыку мобильники – подвешенные на шеях и спрятанные в карманах. Родители интересовались: "Где вас носит нелегкая? Марш домой!" – "Да ну, еще не поздно! Ма-а, еще полчасика!.."