Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 45

Он обошел Бутакову, как тумбочку, а в дверях вдруг опять оглянулся на Егора. Без улыбки, но снова как-то знакомо…

Кого же напомнил ему Венька дважды за этот день? Егор пытался сообразить и не смог. Но это не вызвало раздражения. Осталось чувство, как от ускользающего из памяти хорошего сна.

Дома Егор дождался, когда мать уйдет по своим делам, и позвонил в Среднекамск. Рассчитал: если сегодня утром Михаил вернулся из командировки, должен быть в отгуле. Так и вышло.

– Слушаю… – сказал Михаил. – Это ты, Егор? Я догадался… Ну что, получил снимок?

– Ага. Спасибо…

– Я много не стал посылать. Знал, что Ревский тебя целой пачкой наградит.

– Все ты знаешь наперед, – огрызнулся Егор. – Иногда аж противно… Зачем ты Ревскому позвонил про меня?

– Догадался, что ты все равно к нему пойдешь. Разве хуже вышло?

– Хуже не хуже, а кто тебя просил?

– Ты зачем звонишь-то? Чтобы поругаться?

Егор звонил не за этим. Просто надо же к кому-то прислониться, если прежних друзей не стало. Но он сказал:

– Ну и поругаться. А что?

– Ладно, валяй…

– Не хочется уже, – вздохнул Егор. – Ты подготовился, это неинтересно… Да я и так ругался недавно, надоело…

– С кем, если не секрет?

С Классной Розой. В богословский спор влез.

– Ого!

– Сам не знаю, чего сунулся…

И Егор, стеснительно хмыкая, выложил суть конфликта.

– Судя по всему, – сказал Михаил, – ваша Роза с шипами…

– Шипы остры, но сама она тупа…

– А Редактор твой – парнишка начитанный.

– С чего это он «мой»?

– Не цепляйся к словам… И кстати, почему ты полез за него вступаться?

«Сам не понимаю. По глупости», – едва не буркнул Егор. И вместо этого сказал печально:

– Не знаю… Миша. Это не только сегодня. Вообще у меня тут… Ты слушаешь?

Сидя у телефона и глядя на себя в полутемное коридорное зеркало, он рассказал Михаилу все, что случилось за последние дни. Обстоятельно, задумчиво даже. Будто сам с собой беседовал. Об одном умолчал: о своей хитрости с кассетой. Потому что слово надо держать. Михаил встревоженно спросил:

– Егор, а ты не боишься, что теперь не дадут проходу?

– Не боюсь. Я знаю, чем их унять.

– Ох, смотри… Ну, ты молодец, конечно.

Никакой он был не молодец, но почувствовал: похвала ему приятна. И вся натура Кошака тут же возмутилась против этого.

– Чего ты меня ублажаешь-то! Дурак я…

Двоюродный брат сразу сменил тон:

– Дурак – это верно. Одна надежда – с возрастом пройдет.

– У тебя вот не прошло, – нахально сказал Егор.

– А я что… я признаю. За последнее время столько глупостей наделал.

– Влюбился, что ли? – осенило Егора.

Михаил помолчал.

– Да как тебе сказать… Влюбился-то давно. Меньше тебя был. И до сих пор расхлебываю… Нестандартная ситуация.

«Завидное постоянство», – чуть не брякнул Егор. Но почуял: не надо. Михаил сказал бодрее:

– Повидаться бы, братец Егорушка, нам. Поговорить…

– А я с тобой по телефону почему-то лучше разговариваю, – признался Егор. – Легче, чем тогда…

– Это бывает. Но не век же нам так… И к тому же счета придут. Как ты дома-то объяснишь?

– А было уже… Отец все знает.

– Ну и… что?

– А ничего такого, – почти весело отозвался Егор. «Ты, – говорит, – все равно Петров и мой наследник…»

– Может, он в чем-то и прав.

– А по-моему, просто ему не до того. У него на заводе какая-то заваруха, слухи ходят. Мне и Роза уже намекала: обожди, мол, обстоятельства меняются, скоро за папочку не спрячешься.

– А ты прячешься?

– А они сами меня за него прячут! – взорвался Егор. – В гробу я видел такую жизнь!

– Не вулканизируй… Слушай, раз уж Виктор Романович и Алина Михаевна все знают…

– Ну?

– Тогда у меня один вопрос…

– Какой?

– Нет, лучше я приеду на днях, тогда поговорим.

– Специально для этого вопроса приедешь? – почему-то встревожился Егор.

– Не специально. Привезу тут одного…

Несколько дней прошли спокойно и быстро. «Таверна» о себе не напоминала, про собрание в классе тоже забыли, хотя Венька уже не болел и ходил на уроки исправно. Несмотря на отсутствие событий и одиночество, Егор не скучал. Была у него уверенность, что скоро случится что-то интересное и важное. А начало зимы сверкало под солнцем широкими пластами снеговых заносов – такими же чистыми, как паруса «Крузенштерна».

…В пятницу после уроков к Егору подошел в раздевалке смущенный Венька:

– Петров… Там тебя милиционер спрашивает. У выхода… Просил найти и сказать, что ждет…

Егор сразу понял:

– Старший сержант? Который тогда… с тобой был?

– Ну… – На лице у Веньки была непривычная виноватость. И вопрос.

Но Егор – куртку на плечи и выскочил из школы.

Михаил стоял не один. К нему притерся пацаненок лет десяти – помятый и словно припорошенный угольной пылью. В длинном пальто и растрепанной ушастой шапке. Лицо мальчишки терялось под бесформенной шапкой, и Егор заметил только похожие на серые блестящие пуговицы глаза. Пацаненок глянул ими на Егора подозрительно и ревниво, но тут же отключился. Покрепче взял Михаила за шинельный рукав.

– Привет, – сказал Егор. – Ты нарочно, что ли, именно Веньку послал искать меня? Больше никого не мог?

– А что? Вижу – знакомый. Вот и попросил… Слушай, давай сперва отведем домой этого добра молодца, а потом погуляем, поговорим… Это недалеко, на улице Чернышевского.

Они пошли от школы, и мальчишка по-прежнему держал Михаила за рукав. Ничего не говорил. Воротник у пальто был широкий, рваный шарф разъезжался, и тонкая грязная шея мальчишки беззащитно торчала из ворота (это напомнило Егору Веньку). Иногда мальчишка странно, крупно переглатывал, и на горле его напрягались и опадали под кожей резиновые жилки.

«Заглотыш», – неожиданно придумалось у Егора прозвище. Заглотышами пацаны в «Электронике» называли крошечные крючки для рыбешек. Егор никогда рыбалку не любил и на пойманных окунят и пескариков смотрел со смесью отвращения и жалости. Это было в давнем детстве, до случая с бабочкой… Теперь мальчишка, глотающий не то страх, не то слезы, показался Егору такой вот рыбешкой, попавшей на крючок-заглотыш. И поэтому сам – Заглотыш.

Шли быстро. Видно, Михаил торопился кончить командировочное дело со своим подопечным. Заглотыш не отставал, послушно топал подшитыми валенками по спрессованному на тротуаре снегу. В углу рта у него была крупная болячка, и он часто трогал ее кончиком языка.

Улица Чернышевского была рядом с Калужской. Тоже старая, в тополях и березах. Заглотыш жил на первом этаже двухэтажного приземистого дома. В глубине двора. В темных сенях пахло керосином, а в широкой низкой комнате – застарелым табачным чадом и кислятиной. Худая тетка в замызганном халате, но со сверкающими сережками и следами помады на губах тоненько заподвывала и облапила Заглотыша. Он выскользнул, сел у окна. Молча наблюдал, как мать, ставшая послушно-деловитой, кивает и подписывает бумаги. И опять кивает – когда Михаил говорит, что скоро заедет и проверит, в каких условиях живет мальчик.

Егор стоял у дверей и смотрел такими же глазами, какими юный Эдуард из книжки «Принц и нищий» оглядывал убогое жилище Тома Кенти. Даже «таверна» с ее утильной мебелью и кирпичными стенами была несравнима с этой берлогой. Там уют и тепло, а здесь унылая безысходность. Стол, разномастные стулья и даже новый телевизор казались липкими. Отгораживающая угол пятнистая занавесь источала запах прокисшего винегрета. За ней кто-то тихо шевельнулся и вздохнул.

– На работу устроились? – бесцветным голосом просил Михаил.

– А как же, а как же! На складе макулатуры, приемщица я. Добрые люди помогли… А сегодня у меня отгул.

– Отгул или загул?

– А?.. Да вы не беспокойтесь, товарищ милиционер. Теперь будет как я Валерию Петровичу, участковому нашему, обещала.

Михаил со щелчком закрыл сумку: