Зима в раю - Арсеньева Елена - Страница 74

– А ты еще ничего не заметил? – злорадно хохотнула женщина. – Ну, плохо смотрел, видать. Сифилис у тебя, да. Сифилис…

Оля взвизгнула и снова голос потеряла.

– Ага, ага, – радостно кивала женщина. – Беги, девочка, домой, зубки почисти и губки с мылом помой, и другие губки помой, так, на всякий случай… Может, не поздно еще!

– Да нет, это ерунда, это лечат, это… – тупо забормотал Верин. И вдруг ринулся к женщине. Схватил ее за горло, стиснул, оторвал от земли. – Убью!

Она хрипела, скребла по земле ногами, билась, свесив руки, не делая попытки разжать пальцы Верина, стиснувшие ее горло.

– Отпустите! – взвизгнула Оля и принялась тащить Верина за пальто. – Не надо!

– А ну, руки вверх! – раздался негромкий голос. – Ну!

Несколько мужчин в штатском и два милиционера взялись откуда-то словно из-под земли, вцепились в Верина, разжали его руки. Женщина упала, как тряпичная кукла.

– Убил, что ли? – наклонился над ней кто-то. – Нет, живая, хрипит еще… Живучие они, ишь!

– Гражданин Верин, вы арестованы, – равнодушно сказал мужчина в штатском. – В машину, быстро.

Верин рвался, мычал беззвучно, как бык, ведомый на закланье, но почему-то не говорил ни слова, как будто лишился дара речи.

Темные фигуры тащили его – огромный темный ком выкатился из подворотни. Захлопали дверцы автомобилей, зашумели моторы, потом стало тихо.

Оля стояла на месте, как прибитая. Женщина внизу, на земле, тихо хрипела. Потом вдруг садняще, воюще зарыдала:

– Лучше бы убил! Зачем не убил? Зачем помешали?!

И тут голова ее упала. Ноги дернулись. Еще один слабый хрип – и больше ни звука…

Оля кинулась опрометью, не разбирая дороги, не помня себя, – домой, домой, домой!

Дмитрий резко развернул «Ситроен» носом к обочине и чуть подал его вперед, в небольшой кювет. Шадькович немедленно выскочил и с силой, неожиданной в его довольно тщедушном теле (Дмитрий только прищурился, подумав мельком, что Шадьковича и его неожиданную силу ни в коем случае нельзя будет недооценивать… потом), подхватил лежащий за кустами загодя срубленный молодой клен и навалил его на капот «Ситроена». Со стороны казалось (должно было казаться), будто автомобиль занесло на повороте, он врезался в дерево, съехал в кювет и потерял управление.

Дмитрий выбрался из кабины и ударил монтировкой по стеклу. Осколки так и брызнули.

Шадькович вынул из кармана флакончик с чем-то красным. Это была бычья кровь, загодя припасенная. Ловко плеснул себе на ладони, мазнул одной рукой по лицу, прочертил кровавую цепочку из капель от автомобиля до середины шоссе и, размашисто швырнув опустевший флакон в кусты, повалился на дорогу, неудобно вывернув руку и сунув ее под грудь. Место для мизансцены было выбрано не случайно. Раскинувшееся тело невозможно объехать: сбоку «Ситроен», застрявший на обочине, с другой стороны – еще один кювет. Как бы ни был подозрителен Вернер, как бы он ни осторожничал, он не сможет не остановиться перед лежащим человеком: если не помощь ему подать, то хотя бы оттащить мешающее тело с дороги. В неудобно вывернутой руке Шадьковича был зажат пистолет.

Конечно, зарекаться нельзя: вдруг Вернер что-то неладное если не уловит, то почует, вдруг возьмет да и махнет прямо по лежащему Шадьковичу…

Но все же сначала он притормозит – хотя бы от неожиданности. И если не выйдет из машины, а снова заведет мотор, намереваясь, что называется, «переступить через труп», тогда…

На такой возможный поворот ситуации в ближних к дороге кустах притаился Дмитрий. В руках у него был отличный немецкий автоматический «шмайссер» «МР-28» с полной обоймой, недавно переправленный из Берлина и, как подозревал Дмитрий, выкраденный у какого-нибудь убитого из-за угла полицейского: ведь такие «шмайссеры» еще с двадцать восьмого года находились на вооружении у немецкой полиции. Впрочем, Дмитрий читал в газете, что франкисты, которых поддерживает Гитлер в Испании, тоже вооружены «шмайссерами». А впрочем, какая разница, откуда взялось оружие, главное, что оно в самом деле отличная штука, надежная и удобная. Его пули легко прошьют автомобиль Вернера и не оставят ни единого шанса остаться в живых водителю. Конечно, очередь «шмайссера» вряд ли примешь за случайный выхлоп, звук лопнувшей покрышки или грохот внезапного камнепада, как, скажем, револьверный выстрел. Она может быть кем-то услышана даже в почти безлюдных здешних местах, и те, кто будет расследовать исчезновение Вернера, могут потом заподозрить связь между двумя этими событиями. Но расследование начнется не скоро, и все концы к тому времени будут обрублены. Главное, на чем категорически настаивал Сергей Цветков, чтобы ни один из официальных или хотя бы мало-мальски «засвеченных» сотрудников «Общества» не участвовал в случившемся. Все должны находиться на своих местах, у всех должно иметься четкое, подтвержденное алиби на тот день, когда Вернер, бывший агент советской разведки, ныне предложивший свои услуги американцам, исчезнет по пути на некую виллу в окрестностях Дижона, где должна состояться его встреча с резидентом из Штатов. Именно поэтому ни Грабов, ни Инна, ни Рената, ни второй охранник Цветкова (фамилии его Дмитрий так и не узнал… видимо, уж и не узнает, да и к чему она ему, эта фамилия?) не участвовали в операции «Расплата». Все они, а также, само собой, Цветков и Гаврилов находились сейчас в Париже, мелькали в самых людных, оживленных местах, всячески привлекали к себе внимание и демонстративно не замечали привычно липнущих к ним фликов. Строго говоря, алиби Роже, якобы уехавшего в какой-то там ботанический питомник, тоже было худо-бедно обеспечено на всякий случай (а вдруг его тесные связи с русскими уже перестали быть тайной для Сюрте Женераль?). Ну а Шадькович и Дмитрий, судя по всему, были слишком мелкими и незаметными сошками, чтобы ими могла заинтересоваться полиция, а тем паче – разведка, обеспокоенная пропажей некоего господина Санторемо (под этой фамилией Вернер жил во Франции). А вернее всего, думал Дмитрий, они с Шадьковичем оба обречены. Сам-то он – наверняка. Уничтожить его должен, скорее всего, Шадькович.

Интересно, почему в таком случае так странно распределены роли в предстоящем спектакле? По идее, именно Дмитрий должен сейчас лежать поперек шоссе, а Шадькович прятаться в кустах со «шмайссером», чтобы одной очередью положить и Вернера, и ненадежного Хромого, а потом, спрятав трупы в лесу, отогнать куда-нибудь подальше оба автомобиля, вернеровский и взятый напрокат «Ситроен», столкнуть в подходящую расщелину, где их, может быть, никогда и не найдут.

Ну да, в том-то все и дело! Шадькович не умеет водить машину, к тому же он ведь не только альбинос, но и дальтоник, и разрешение на управление автомобилем ему вовек не получить. Роже тоже не смог бы сесть за руль: несколько дней назад он повредил руку и теперь годится только на роль наблюдателя и сигнальщика. Ох, как материл его Цветков, и по-русски, и по-французски… Скорей всего, Роже вообще не успеет к месту действия со своей горы. Он явится только, чтобы принять рапорт от Шадьковича.

Значит, время у Дмитрия еще есть…

Ага, вот и тот, кого они ждали!

Простенький темно-синий «Рено» вылетел из-за поворота (ах, как неосторожно Вернер ездит по извилистой горной дороге!) и замер, взвизгнув тормозами.

Дмитрий чуть приподнялся, стволом автомата раздвинул ветки. Теперь ему стал отчетливо виден силуэт водителя, который напряженно всматривался в лежащего поперек дороги человека.

Выйдет? Или нет?

Дмитрий вдруг осознал, что сейчас решается не только этот вопрос, но также и другой, неизмеримо более важный: кто станет убийцей Вернера, он или Шадькович? Кто, выражаясь высокопарным штилем древних, повесит себе на шею его тень, которая будет влачиться за ним, пока не доведет до врат Аида? Или, по-нашему, по-русски, кто обагрит свои руки в его крови?

По сути, Дмитрий не слишком-то отличается от Шадьковича, а Шадькович – от него. У обоих руки давно в крови, причем по локоть. Дмитрий вдобавок еще успел повоевать на германской, Шадькович же в то время обретался в каком-то мирном и тихом лазарете. То есть он, Дмитрий Аксаков, – куда более опытный и закоренелый убийца, чем врач, взявший в руки оружие для самозащиты и превратившийся в убийцу лишь потому, что это было законом войны. Такова жизнь, c’est la vie, черти бы ее драли… Но вот что странно: Дмитрий сейчас готов был тем самым чертям душу отдать в залог, лишь бы они избавили его впредь от греха убийства. Он не хотел, он не мог убить ни Вернера, ни кого-то другого!