Зима в раю - Арсеньева Елена - Страница 73

Оля ходила, ходила по кривым улочкам, окружающим университет, ходила так, чтобы не оказаться на Арзамасском шоссе, чуть вдали от которого, в глубине, темнело здание тюрьмы.

Мама там? Или на Свердловке? Или в старом остроге?

Нет, не думать об этом, а то сойдешь с ума… Лучше умереть, чем сойти с ума!

Оля ходила, не думая ни о чем, набираясь сил от тихого вечера, от спасительной, снисходительной темноты. Ноги уже подкашивались от усталости, когда она повернула к дому наконец.

От университета пешком было далеко, но она еще удлинила себе путь, чтобы не идти людной Свердловкой – не хотелось встретить знакомых, и опять побрела закоулками. Ну наконец-то – полутемная, глухая, грязная Дзержинская, поворот на улицу Фигнер, вон впереди уже видна площадь Минина, а на самом углу – дом в два этажа. Их дом.

«А нас, наверное, теперь выселят, – подумала равнодушно. – После того, как дядю Шуру забрали, – полквартиры отняли. Теперь, после мамы, наверное, все отнимут. Ну и куда я с ними денусь, с больными? Надо работу искать. А что я могу? Кто меня возьмет? Даже на стройку на автозавод, верно, не возьмут. Да и какой из меня строитель? Я, как Соня Мармеладова, никчемная, ни на что не годная, мне небось только и осталось, что на панель!» И Оля хрипло хохотнула. Невесел был этот смех, и от бодрости, с таким трудом за несколько часов по крупицам собранной, ничего не осталось. Слезы навернулись на глаза, и высокая мужская фигура, выступившая Оле навстречу из подворотни, словно бы расплылась…

– Наконец-то, – послышался раздраженный голос. – Где была?

Это Верин, с удивлением узнала Оля. А почему он так груб?

– Вы почему так со мной разговариваете? – спросила заносчиво, не дав себе труда поздороваться.

– Потому что я тебя два часа жду, ясно? – ответил Верин, ничуть не смягчив голоса. – Где шлялась, спрашиваю? Ну?

И, схватив за руку, сильно, больно притянул к себе.

– Пустите! – начала вырываться Оля. – Вы с ума… какое вы имеете…

– Успокойся, – оглянувшись, Верин втолкнул Олю в подворотню, притиснул к стене. – Тихо. Да тихо, говорю! На свидание ходила?

– Какое свидание! – хотела огрызнуться, но голос жалко дрогнул. – Кому я нужна, с такой семьей!

– Кому-то вот нужна, – странно ответил Верин. – Из университета исключили, да?

– Да. А вы откуда знаете?

– Знаю, – вздохнул он, – поинтересовался. Ничего, Оленька, это переживаемо. Надо посидеть тихо, на время затаиться. Ты молодая еще, какие твои годы.

– Мне уже двадцать два, – зло сказала Оля. – Ничего себе! И сколько таиться, как вы думаете? А главное, где?!

– Хочешь знать?

Верин чуть отстранился, вгляделся испытующе в лицо.

– Есть такое место. Спрячешься там – и скоро никто даже не вспомнит о том, кто ты такая. Совсем другая жизнь будет. Все с нуля…

– Ничего не понимаю, – зло дернула она плечом. – Раньше люди, все потерявшие, отщепенцы вроде меня, шли в солдаты, в пираты, в разбойники, ну, не знаю… А женщины…

– А женщины, – перебив, спокойно сказал Верин, – шли замуж за богатых и сильных людей, которые давали им свое имя.

Оля онемела.

– Что? – слабо выдохнула через минуту.

– Что слышала, – резко ответил Верин. – Вот что… Я скажу, только ты меня не перебивай. Тебе сейчас будет не по себе… Я понимаю, я для тебя, девчонки, старик, но я еще очень далеко не старик, и ты скоро поймешь. Узнаешь скоро! Я это не из какой-то жалости делаю, я вообще слова такого не знаю – жалость. Даже если бы все это не случилось у вас в семье, я бы все равно с твоим дядькой договорился насчет тебя. Ну, жениться на тебе, понимаешь?

– Как с дядькой? – рассердилась Оля. – А я что? Разве ничего не значит, чего я хочу?

– Молчи, сказал же! – рявкнул Верин. – Много ты понимаешь в жизни! Много ты понимаешь в том, в какое время мы живем! Тебя только сейчас долбануло как надо, а раньше… Все в розовом свете было, да? Вернее, в революционно-красном?

И такие горькие, такие отчаянные, потерянные нотки прозвучали вдруг в голосе Верина, что Оля внимательней вгляделась в чеканное, суровое и сейчас, в полумраке, в самом деле – красивое и еще совсем молодое его лицо…

– Не скажу, что я всю жизнь был сильно идейный, но ведь и я во что-то верил, на что-то надеялся. Мы думали: главное – революция, а потом на всей земле настанет райский сад, особенно для тех, кто революцию делал. Черта с два! В саду мороз сорок градусов и северный ветер, все райские яблоки давно поморозило к чертям. Сгнили они все. Надеяться надо только на себя, но невозможно же всегда одному быть. Ищешь, ищешь человека, чтоб тебе подобен был… Чтоб не продал! Трудно найти. Но ты… Я давно жду, чтобы ты подросла, потому что только ты… – Он сильнее притянул к себе ошеломленную Олю. – Да и ты ведь одна не проживешь, а со мной – спасешься. И Милку-Любку, и деда спасем. И квартиру вашу отобьем, не бойся, я много что могу. Только тут надо очень хитро, понимаешь, очень хитро все сделать! – быстро говорил Верин. – Надо оформить документы задним числом. Как будто мы с тобой в загсе записались еще до того, как Александру повязали. Ч-черт, дура, вот дура… – вызверился он, и волчья ярость, прозвучавшая вдруг в его обволакивающем, отнимающем соображение голосе, вернула Олю к жизни, вырвала из оцепенения.

– Что? Вы что говорите? А ну, пустите меня! – забилась она.

– Не дергайся! – Верин стиснул ее запястья, развел руки в стороны, навалился всем телом и словно бы распял Олю на стылой стене подворотни. – Молчи! Отвыкай со мной спорить, поняла? Я лучше знаю, что тебе надо, чтобы выжить, я всю жизнь только и делаю, что выживаю, я…

Ну вот! Еще один! Чтобы выжить… Да провалитесь вы все!

– Выживаете? – прошипела Оля. – А я не хочу выживать, понимаете? Мне это не нужно! Я хочу жить, а если нужно будет выживать, а не жить, мне не нужно, мне лучше умереть. Я не хочу сгнить, я хочу…

– С ним-то как раз и сгниешь, – раздался рядом хриплый голос, и прозвучал он так неожиданно, что Верин вздрогнул и разжал руки.

Отпрянул от Оли:

– Кто здесь? Что такое?

Оля отскочила от стены, вгляделась. Неподалеку стояла невысокая женщина в легком пальто и с непокрытой головой. Темные волосы, очень темные глаза… вроде еще молодая… Ничего не разглядишь тут, конечно, толком, но видно, какое изможденное у нее лицо. Больная, что ли? Какая худая и как хрипит…

Оле стало страшно под ее немигающим взглядом. Почему она так смотрит? С такой ненавистью… да, с ненавистью!

– Что вам нужно?

– Да так, о здоровье твоем забочусь, – хрипло хохотнула женщина. – Неужели не знаешь, с кем обжимаешься, дура?

– Пошла вон! – прорычал Верин и сунул руку в карман. – Зачем притащилась, сука?!

– Ну, тебе лучше знать, ты меня и сучил, – покорно кивнула женщина. – А была-то Лелечка, лапушка…

Оля смотрела с ужасом, непонимающе, мечтая только об одном – шмыгнуть во двор. Но эти двое загораживали путь.

– Погоди, – женщина заметила ее отчаянные взгляды. – Погоди, послушай, что интересное скажу. Я за ним следила, так и знала, что он завел другую, вот и не шляется больше ко мне. Раньше-то я для него хороша была, а теперь, конечно, молоденькая появилась, вон гладенькая какая, не то что я, кошка драная. Ничего, раньше годилась в дело, а теперь…

Голос ее сорвался уже даже не на хрип, а на сипенье.

– Да мы ж с тобой только раз!.. – как-то по-мальчишески обиженно выкрикнул Верин. И осекся. – Ах ты, дрянь подзаборная…

– Да нет, мы с тобой в койке кувыркались, значит, я дрянь коечная, а подзаборная – она вот, что к стеночке жмется, – хмыкнула женщина. – А ты ее уже успел опоганить?

– Убью! – взревел Верин, выхватив из кармана нож.

Оля даже закричать не могла – снова припала к стене.

– Убей, – почти радостно прохрипела женщина. – Убей, Христа ради прошу. Лучше сразу умереть, чем медленно подыхать, ждать, пока заживо не сгнию, пока нос не провалится да гной из глаз не потечет.

– Что? – выдохнул Верин и выронил нож. И не нагнулся его поднять, только тяжело оперся рукой о стену.