Обнаженная тьма - Арсеньева Елена - Страница 27

– Садитесь, мальчики-девочки, – громогласно провозгласил Петров. – Эй, че-ла-эк!

Появился виноватый официант.

– Давай, подкинь нам еще чего-нибудь, – распорядился Петров. – А то мы тут с Ивановым уже все приели. Давай стерлядки заливной, икорки. Зелени волоки побольше. Крабов, того-сего.

Несмотря на свой извиняющийся вид, официант оказался поразительно проворен. В секунду перед Кариной был отодвинут стул, затем на стол посыпались, как из рога изобилия, блюда. Олег сидел вальяжно, как и подобало творцу всей этой вышколенности. Однако, выпив и начав закусывать, он мгновенно растерял былое величие: снял очки, положил их рядом и принялся есть чуть ли не с жадностью, низко склоняясь к тарелке и внимательно разглядывая каждый кусок, который отправлял в рот.

Впрочем, на него никто не обращал внимания. Петров сопел и пялился на Карину, а она маленькими глоточками пила шампанское и, чтобы не соблазняться расставленными на столе вкусностями, водила глазами по залу или исподтишка поглядывала на Иванова.

Ничего особенного, мужчина как мужчина. Довольно худой, высокий – особенно по сравнению с коротышкой Олегом, а лица его в полутьме толком было не разглядеть.

Середина зала по-прежнему была пуста, хотя музыка звучала беспрерывно. Никто не танцевал, и Карина подумала, что нет худа без добра: ей не грозит стоптать каблучки чудных туфелек.

Довольно странная вечеринка, между прочим. Ничего дружеского в ней нет: все сидят, как птицы в клетках, в этих своих нишах, общаются только между собой. Голосов почти не было слышно, только изредка долетал кокетливый женский смех или даже визг.

Да, женщины тут все-таки были, и немало: чем дальше, тем чаще из-за столов выходили пары и удалялись куда-то.

Карина нахмурилась…

– Кстати, Куперович, – обернулся Петров.

Олег быстренько отложил нож и вилку, надел очки и выпрямился. При этом он очень торопился дожевать кусок, но никак не мог, подавился, лицо его стало красным.

Иванов с силой хлопнул его по спине, Олег сделал громкое глотательное движение – и облегченно вздохнул.

– Слушаю вас? – почтительно спросил он все еще сдавленным голосом.

– Твой страж ворот пообещал, что моего гостя обслужат по высшему разряду.

– Я, я! – Олег вскочил, словно что-то вспомнил. – Сию минуту. Благодарю за угощение!

Несколько раз кивнув и обаятельно улыбнувшись, он улетел прочь, но Карина успела заметить, что Римский выхватил из кармана сотовый телефон и торопливо набирает номер.

– Люблю парня, – сказал Петров, провожая его взглядом. – Шкура отъявленная!

– За что ж любишь, если шкура? – усмехнулся Иванов.

– А за удальство! – тряхнул головой Петров. – Шкура и подлец, но дело знает. Далеко пойдет, если жирным куском не подавится!

Он откинулся на спинку стула и потянулся так, что послышался хруст. Карине показалось, что хрустнул несчастный стул.

– Ну что, Иванов? – спросил вдруг Петров. – Ты уже созрел?

Тот повернул голову:

– Не понял.

– Ну, раз не понял, то и говорить не о чем, – обрадовался Петров. – Значит, еще можешь потерпеть. Тогда мы с Лолиточкой пошли.

Он грузно выбрался из-за стола, подставил Карине согнутую калачиком руку:

– Битте-дритте. Потопали, крошка, пора совершить небольшой моцион.

Не больно-то приятно было идти под руку с пьяным толстяком, которого ощутимо пошатывало, однако выбора не было: это единственный шанс продемонстрировать платье. Карина порадовалась, что устояла перед искушением покушать, и сильнее втянула живот.

– Возьми, – сказал Петров, едва они вышли в коридор, и протянул Карине две стодолларовые бумажки. – Так, для аванса. Чтоб ты поняла: я человек серьезный, не шваль какая-нибудь.

Странно. Женя ни о каких деньгах не говорила. Что это значит?

Додумать она не успела: Петров развернулся – и резко прижал ее к стене. Карина ощутила, как бумажки больно оцарапали ей кожу: Петров сунул их в вырез платья и попутно стиснул грудь.

От изумления она оторопела: «Хам немытый! Да он что, спятил?»

Мелькнула фигура Олега Римского. Подбежал на полусогнутых и почтительно доложил:

– Господин Петров, через пять минут девушка для вашего гостя будет доставлена.

– Спасибо, не трудитесь, – послышался голос Иванова. – Я ухожу.

И он, и Олег спокойно смотрели, как Петров лапает Карину, словно это было совершенно в порядке вещей. Она рванулась, но платье затрещало, и девушка испуганно замерла. Честно говоря, она была настолько ошарашена, что и сама наблюдала за происходящим как бы со стороны. Все не верилось, что это происходит с ней.

– Ну, чао, – пропыхтел Петров. – До связи. Куперович, проводи. А где эта чертова дверь?!

– Я, я! – весело сказал Олег. – Позвольте вам помочь.

Он подался вперед, к стене, рядом с Кариной что-то щелкнуло, и в ту же минуту Петров впихнул ее в открывшуюся дверь, прежде совершенно сливавшуюся со стеной.

– Спокойной ночи, – послышался голос Олега, и дверь закрылась с тем же щелчком.

Петров сильно толкнул Карину, она не удержалась на ногах и упала в кресло. Петров тут же схватил ее под коленки и закинул ноги на подлокотники. Буркнул:

– Тьфу, да ты в трусах! Сними быстро! – и стал расстегивать брюки.

Наконец-то Карина вышла из оцепенения! Вскочила с кресла, но была отправлена обратно сильным тычком.

– Лежать! Не кобенься. Ты что, не поняла? Двести баксов – это только аванс. Потом еще получишь.

Карина увернулась от надвигающейся горы плоти, метнулась вперед и запнулась. В самом деле – где дверь-то? Такое впечатление, что одна сплошная стена!

Рука Петрова вцепилась в ее плечо, дернула изо всех сил. Послышался треск рвущейся материи, и Карина ощутила, что платье, драгоценное платье от «Бонни и Клайда» предательски сползает с нее.

…То, что ее довольно долго везли, ничего не значило: могли ездить взад-вперед, создавая ощущение длинного пути, Александра все равно ничего не видела, с заклеенными глазами-то. Ступеньки вниз… ну, это мог быть подвал чего угодно: какой-то большой дачи, частного дома, даже многоэтажного дома, хорошо изолированный и звуконепроницаемый. А может быть, проницаемый? Может быть, если бы Александра, сидя там на привязи, подняла крик, кто-то отозвался бы, или прибежал на помощь, или хотя бы поднял тревогу? Поразительно: ей даже в голову не приходило кричать! Хотя, с другой стороны, в соседнем помещении всегда был кто-то из ее похитителей, и еще неизвестно, чем бы это кончилось для пленницы.

Она попыталась вспомнить, как выглядел подвал, но помнила только трубу, рядом с которой сидела, и темные углы. Сам же подвал стерся из памяти Александры мгновенно – вернее, сама память, страшась воспоминаний, стерла его, будто ненужный файл. Вот если бы этот подвал был мрачный, со сводчатыми потолками, сырой и осклизлый, если бы в него надо было спускаться по крутой винтовой лестнице или перебираться через обрушившиеся ступеньки…

В памяти Александры вдруг возникло воспоминание: она подходит к двери и, осторожно держась за притолоку, опускает ногу вниз, в темноту, нашаривая шаткую ступеньку, вернее, просто доску, положенную на кирпич… Да, этот вход в дом ее пациентов Крюковых, семейства запойных алкоголиков, она запомнила навеки, Крюковы ей нескоро перестанут сниться в страшных снах, особенно старший братец Сереженька, у которого был рак губы, а он умудрялся любовь с девушками крутить! Крюковы всем семейством преставились около года назад, угорев в своей халупе, дом их снесли с лица земли, участок кто-то купил и теперь там медленно, но верно лепили почтенное двухэтажное строение. Вот это был дом, вот это был подвал! А тот, в котором ее держали, – какое-то абсолютно безликое помещение, без особых примет, как и сами похитители.

Александра споткнулась. Как это – похитители были без особых примет? А шрам на руке «кавказца»?!

Осторожно переходя узенький мосток над «Голубым Дунаем» – так любовно называлась черная медлительная речонка, протекавшая в высоковском овраге, некогда, наверное, даже красивая, а теперь замусоренная, зловонная, с протухшей водой, источник комарья летом и заразы во все времена года, – Александра пыталась вспомнить, как выглядел этот шрам. Вернее, рубец. Между запястьем и локтем на внешней стороне расплывалась бесформенная клякса гладкой, мертвой кожи. Похоже на давний, зарубцевавшийся термический или кислотный ожог. Здесь, правда, не то место, которое можно обжечь нечаянно. Не исключено, что у «кавказца» была татуировка, которую он пытался вывести. Избавиться, так сказать, от особой приметы. Ничего себе, избавился! Да по этому шраму Александра его где угодно и когда угодно узнает! Увы, только по шраму: голос он ломал изощренно, а другие приметы… Ну, вроде бы высокий, худощавый. Да мало ли высоких и худощавых на свете, вон хоть ее недавний знакомец, любезный водитель по имени Ростислав.