Обнаженная тьма - Арсеньева Елена - Страница 28

Александра со вздохом взялась за щеколду покосившейся калитки и с усилием повернула разбухшую сырую деревяшку. Ну что за климат на Нижегородчине! Оттепель наступила так же внезапно, как ранние заморозки, и вот уже который день с неба вместо снега сеялась непрерывная морось, съевшая красивые сугробы, словно кислота. Лишь кое-где лежали серые ноздреватые остатки былой белой роскоши, а дождь шел и шел, и температура не опускалась ниже трех градусов тепла даже ночью.

«Нет, пускай уж лучше слякоть, потому что если по этой мокрязи вдруг ударит мороз, я по Высоковскому спуску не сойду! – подумала она угрюмо. – Надо будет просто садиться – и ехать на пятой точке!»

В окошке мелькнуло смутное пятно лица, и Александра вздохнула с облегчением: если Агния Михайловна на ногах, значит, дело не так уж плохо. Та женщина, ее соседка, вызывавшая врача, порядком напугала Александру своим сбивчивым, задыхающимся голосом. С другой стороны, единственный телефон-автомат в этом районе располагался на горе, не меньше чем в километре от сектора частных домов, – наверное, задохнешься, пока дойдешь!

– Здравствуйте, Агния Михайловна, – сказала Александра, входя в незапертую дверь и снимая в коридорчике отсыревшее пальто. – Что это вы болеть вздумали? Вот уж от кого не ждала такого!

– Ой, Сашенька! Пришла, милая!

Навстречу ей широким тяжелым шагом, от которого все вокруг содрогалось, двигалась высокая, полная женщина с блестящими и живыми черными волосами, словно обладательнице их было не за семьдесят, а всего лишь тридцать. Разумеется, она их старательно подкрашивала, но никогда этого не афишировала. И глаза у Агнии Михайловны были молодые, жгучие, черные-пречерные. Фарфоровая кожа с течением лет не покрывалась морщинками, а словно бы истончалась и еще пуще натягивалась, превращаясь в некое подобие бело-розовой папиросной бумаги. Черный халат – вернее, шелковый капот до полу, монисто на высокой груди, черный павловский платок с огромными розами, пухлая рука, унизанная серебряными браслетами и перстнями, держит на отлете длинный мундштук с тлеющей сигаретой… Агния Михайловна напоминала актрису из театра «Ромэн» или цветную фотографию из старого-престарого «Огонька». Да и обстановка ее небольшого домика заставляла гостя мгновенно перенестись из конца 1999-го в какие-нибудь 50-е годы. Нарушал эту гармонию лишь отличный видеомагнитофон (хозяйка собирала классику советского кино). Правда, он был накрыт допотопной кружевной салфеточкой. Гобелены с лебедями и волоокими девицами, бумажные цветы, шелковые абажуры, фарфоровые статуэтки – и просторная, немилосердно скрипящая качалка возле изразцовой печки, которая источала чудесное тепло…

– Садись, Сашенька, вот сюда, к печке, погрейся. Чайку, печеньица домашнего?

Ноги Александры против воли понесли ее к теплу, и печенья захотелось ужасно, но все-таки она нашла в себе силы повернуться к хозяйке и мягко отказаться:

– Спасибо, чаю не нужно. Не хлопочите, Агния Михайловна, лучше расскажите, что с вами случилось.

Ярко накрашенные губы поджались, лицо хозяйки приняло обиженное старушечье выражение.

– Что ты, Саша, такая уж сильно строгая? Никогда не съешь ничего, ни кусочка, не выпьешь ни глоточка. Или брезгуешь? Или боишься, я тебе какого-то зелья подсыплю? – Агния Михайловна лукаво повела своими удлиненными черными глазами, мгновенно помолодев. – Знаю, что у Селивановых ты всегда чай пила и даже иногда обедала, а мне тебя никак за стол не посадить!

– Извините, у каждого свои причуды, – мягко ответила Александра, хотя ей хотелось сказать: «свои принципы». – А что касается Селивановых… Я вам объясню, Агния Михайловна, только вы никому не рассказывайте, ладно? У Александра Ивановича Селиванова был рак, верно ведь?

– Царство небесное, – красиво позвенела браслетами Агния Михайловна, осеняя себя крестом.

– А даже самые любящие и заботливые родственники таких больных всегда тайно беспокоятся: не заразен ли рак? И я знала, что, если откажусь у них покушать, они могут подумать, будто я брезгую, опасаюсь за свое здоровье. Значит, надо опасаться и им. Я очень боялась, что к Александру Ивановичу станут хуже относиться, вы понимаете?

– Ого, – фыркнула Агния Михайловна. – Какие тонкости! То есть если б у меня был, господи помилуй, рак, ты бы сейчас ела мои печеньица?

– Еще как! – отчаянно кивнула Александра. – Но ближе к делу. У вас давление поднялось или с сердцем неладно? Ваша соседка очень невразумительно объясняла. Вы принимали что-нибудь?

– Ой, да убери ты свой тонометр, Саша! – махнула рукой Агния Михайловна. – Не болит у меня ничего.

– Как не болит?

– Ну, вот так. – Агния Михайловна передернула плечами, и монисто на ее полной груди нежно позвенело. Отводя глаза, она заговорила плаксивым девчоночьим голоском: – На улице вон которые уж сутки моросит и моросит, такая слякоть, такая сырость, что никакая собака носу из дому не высовывает. Соседки не заходят, клиентов нет, скука смертная, ну, думаю, Сашеньку вызвать, что ли, поболтаем, а потом я ей погадаю…

Александра исподлобья поглядела на красиво склоненную черноволосую голову и тихонько вздохнула. Ну что ты будешь делать с этой старой капризулей? Сказать, что только ради нее потащилась сегодня в этот самый дальний закоулок Высокова, промочила насквозь ноги… Раздражение разгоралось в душе.

«Погадаю», главное! Агния Михайловна регулярно давала объявление в газету «Из рук в руки»: «Профессиональная гадалка. Я открою вам все!» Александра не раз заставала у нее людей, даже как-то слышала спор из-за расценок: клиентка ворчала насчет дороговизны, а Агния напористо возражала: «Дорого?! Да ведь судьбу выведывать – грех большой, я на том свете за вас расплачиваться буду, и что, вы хотите, чтоб я за десятку за какую-то в аду горела?!» Александра в толк не могла взять, что такое говорит людям Агния, чего ради они едут в этот затхлый закоулок из самых дальних районов города, даже из Сормова, даже с Автозавода? Какие-нибудь чакры сердечные закрывает, а может, и открывает?

Но хозяйка прекрасно знает, что докторша откажется от гадания, как всегда отказывалась от чая.

– Ну, хорошо, – сказала Александра как могла спокойно. – Давление я вам все-таки померю, коль уж я тут, а потом пойду, у меня вызовов сегодня – не счесть.

Агния надулась:

– Ну и напрасно не хочешь погадать. Думаешь, не видно, какая тяжесть у тебя на сердце? Себя винишь, а зря, ты ни в чем не виновата. Это уж сердце такое несчастливое…

Александра растерянно моргнула. Да нет, нет, это Агния, отличный психолог, как и все вообще гадалки, плетет наудачу, что попало, а сама так и ест глазами гостью, ловя выражение ее лица. Не поймаешь!

– Саша, ты не зажимайся, ты меня послушай, – журчал ласковый голос. – В минуту колоду раскину, хочешь? Атласные или Таро, только скажи! Ну хоть руку дай поглядеть. Ты как вошла, меня аж за сердце взяло: ну что за тень такая за тобой тащится, будто привязанная? Нельзя так, Саша, надо хоть немножко снять это с тебя, кому хорошо будет, если ты упадешь?

– А кому будет плохо? – вырвалось у Александры, и, видимо, столько невольной горечи прозвучало в этих случайных словах, что Агния Михайловна даже руками всплеснула.

– Ой, нет, Саша, ты так не говори, ты не одна, рядом с тобой есть люди. Двое. Молодые оба, красивые! Пока я их еще смутно вижу, но один из них душой белый, а другой черный, только тоже белым скидывается. Его берегись, он, змей ласковый, так и норовит обвиться, впиться!

Что-то сжимало запястье Александры, так и норовило обвиться, впиться… Да ведь это Агния водит по ее вялой ладони своим острым алым когтем. Подкралась, надо же! Как это Александра до такой степени утратила бдительность, интересно?

– Все, все, достаточно, – отняла она руку, принужденно смеясь. – Теперь я вам погадаю насчет верхнего и нижнего давления. Сто двадцать на семьдесят, без всякого тонометра скажу! И пульс ровно семьдесят.

– Ладно, воля твоя, – Агния поджала губы. – Не хочешь – как хочешь. Но хоть слово чародейное запомни: АБАРА. Если вдруг неожиданная опасность, ты это слово скажи, хочешь про себя, хочешь вслух. Пуля мимо пролетит, нож дрогнет, враг вреда не причинит. А то и вовсе помрет.