Корабли Мериора - Вурц Дженни - Страница 12

Незаметно наступила полночь, но никто и не думал расходиться. Посетители опустошили две бочки эля, вскоре такая же судьба ожидала и третью. Желая отблагодарить Медлира, хозяин вынес ему большое блюдо жареного мяса. Ученик менестреля слегка улыбнулся и, наклонившись к магистру, произнес несколько слов. Халирон кивнул и принял от него лиранту.

Гул в зале мгновенно стих. Халирон встал и, слегка язвительно улыбаясь, оглядел собравшихся.

— Зря вы устроили такую гробовую тишину, — произнес он звучным голосом, разбудившим малыша, который мирно посапывал у матери на коленях. — За шумом мне легче скрыть хруст в своих пальцах. Так что пеняйте на себя.

Медлир подвинул ему грубовато сработанный стул, и Халирон сел. Его бледные, с синими прожилками вен, руки осторожно легли на лиранту. Менестрель неторопливо проверил настройку. Медлир знал свое дело, и лиранта отозвалась чистым, звонким голосом. Тем не менее старик, верный привычке, все же несколько раз подкрутил колки. Тишина стала почти абсолютной, если не считать сонного лепетания ребенка и потрескивания поленьев в очаге. «Знаменитый менестрель — не Медлир, которому можно заказывать песни, — подумал Дакар. — Скорее всего, Халирон сам выберет, что петь». Но он ошибся.

— Досточтимый Халирон! — обратился к менестрелю какой-то порядком захмелевший гость. Он сидел в конце зала, и разглядеть его лицо Дакару мешали многочисленные спины и головы. — От людей, что бывали в Итарре, мы слышали про большую битву в тех краях. Вроде бы несколько лет назад в деширских лесах армия Итарры сражалась с принцем-чародеем, умеющим повелевать тенями. Не знаешь ли какой-нибудь баллады про ту войну?

Рука Халирона прочертила воздух и тронула струны.

— Знаю.

Старик переглянулся с Медлиром. Тот отставил блюдо и заявил, что забыл наведаться в конюшню и взглянуть на пони. Отвечая на неуклюжую просьбу пьяного рудокопа, Халирон продолжил:

— Я спою вам эту балладу. Пожалуй, она достовернее всех остальных, ибо я сам был свидетелем той битвы.

В зале заерзали и зашушукались. Халирон приглушил струны, наклонил голову и застыл. Потом он начал играть. Минорные аккорды вступления сменились мелодией, простой и строгой, точно заклинание. Звуки вздымались, кружились и переплетались друг с другом, вызывая отклик незримых струн в душах людей. Баллада была не из тех, что поют для развлечения, и слушателей ждали тяжелые минуты.

— Когда он дойдет до конца, ты заметно протрезвеешь, — на ходу шепнул Дакару Медлир.

Пока что Безумный Пророк был заметно пьян, и язык плохо слушался его. Зато ювелир еще не утратил способность говорить.

— Это почему? — спросил он. — Разве мы не станем пьянее, когда услышим про победу молодого героя? Светловолосого принца, который, по слухам, явился из какого-то другого мира?

Медлир плотно сжал губы.

— Любая война — это всегда бойня.

Как бы вторя басовым струнам лиранты, он добавил:

— Здесь не надо никаких слов. Одна мелодия этой баллады заставит плакать даже статуи.

«И чего он так взбудоражен? — подумал Дакар. — Наверное, устал столько времени играть».

Лысеющий ювелир недоверчиво качал головой, следя глазами за удаляющимся Медлиром. Дакар запустил пальцы в бороду. Ему не давала покоя мысль насчет цвета глаз ученика Халирона. Иногда они казались совсем не серо-карими.

К чарующим звукам лиранты прибавился завораживающий звук голоса первого менестреля Этеры. По-прежнему глубокий, чистый и звонкий, он подчинил своей волшебной силе каждого слушателя, перенеся всех на болотистые берега реки Талькворин, в туманное весеннее утро. Предвкушая легкую победу, к лесу двигались солдаты итарранской армии. Их было почти в десять раз больше, чем бойцов клана, осмелившихся дать пристанище Аритону Фаленскому. Несостоявшемуся королю Ратана. Повелителю Теней.

Куплет потонул в шарканье ног, скрипе скамеек и недовольном шепоте. Слушатели явно не ожидали, что Халирон с первых строк разочарует их. Нет, голос менестреля был великолепен, но содержание баллады! Надо же, он ни разу не упомянул спасителя Итарры, не сказал о блеске его фамильных сапфиров, а главное — о рукотворных молниях, явившихся орудием справедливой мести.

Трагическое повествование продолжалось, не обещая слушателям блистательного героя и счастливого конца. Ненависть итарранцев была сильнее рассудка, а тогда подвернулся удобный повод уничтожить своих извечных врагов.

Аккорды лиранты теперь казались слушателям ударами молота. Стихли все разговоры. Люди затаили дыхание. Каждый новый куплет, каждая строчка повествовали о жестокостях той однодневной войны. Баллада не воспевала ничьих героических подвигов, ибо их не было. Халирон не восхвалял магический дар и военную смекалку Повелителя Теней. Все предпринятое тогда Аритоном представляло собой отчаянную и безнадежную попытку спасти ни в чем не повинных людей, принесших ему клятву верности. Да, бойцы кланов подготовились к встрече непрошеных гостей. Когда настало время, воды нескольких запруд понеслись в Талькворин. Ревущая водная стихия помчалась навстречу основным силам итарранцев, попавшим в западню. Солдаты забыли, как еще утром, приближаясь к лесу, мечтали о быстрой и легкой победе. Вода несла им быструю, но не всегда легкую смерть, не щадя ни людей, ни коней.

Наемники, избегнувшие водной могилы, тоже уже не мечтали о победе. Ими двигало желание жестоко отомстить. Трагическая случайность помогла им осуществить, это желание. Им удалось обнаружить тщательно замаскированное место, где бойцы клана прятали своих женщин и детей. Расчет был прост: крики терзаемых детей и насилуемых женщин обязательно заставят уцелевших бойцов клана броситься на выручку и найти смерть.

Лиранта кричала и стонала, наполняя таверну жуткими картинами расправы над беззащитными. Четырнадцать струн плакали, повествуя о проклятии Деш-Тира, предопределившем эту бойню. Неведомая и коварная сила, пять веков лишавшая Этеру солнечного света, обратила дарования обоих принцев на войну. Там не было ни правых, ни виноватых. Там не было победителей. Только побежденные.

Последние аккорды напоминали звон и лязг оружия, выпавшего из мертвых рук.

Какое-то время люди оставались в оцепенении, и только потом, когда Халирон поклонился слушателям и стал бережно заворачивать свой инструмент, чары его баллады рассеялись. Все сдерживаемые слова и слезы разом хлынули наружу.

— Эт нам свидетель! Какой редкий талант! Его лиранта кого угодно заставит плакать.

Под ноги Халирону посыпались монеты. Несколько нестройных голосов попросили спеть балладу еще раз. Однако магистр никогда не повторял спетое. Всем и без объяснений было понятно, что празднество закончилось. Правда, один расчувствовавшийся батрак потребовал эля, дабы погасить свои пьяные слезы, но большинство посетителей поднялись с мест и, негромко переговариваясь, направились к двери. Какая-то женщина, уходя, бросила: