Шпион, которого я убила - Васина Нина Степановна - Страница 51

«Вот тебе в память о нашей встрече. Вернусь из полета – обязательно приду свататься».

«Ты девчонке-то голову не мути, свататься он придет! – Отец размахнулся и одним ударом топора перерубил тушу посередине. – Ей тринадцать только!»

«А мне и нужна такая, чтобы вырастить свою судьбу. Чтобы с малолетства меня ждала, – подмигнул мужчина уже совсем успокоившейся Рите. – Возьмешь? Это не игрушка. Это была настоящая птичка, только маленькая очень».

Рита протянула руку и взяла чучело колибри. Она медленно закрыла пальцы, сжимая птичку сильней и сильней, пока вдруг с нею не случилось что-то странное. Перед глазами, как после долгого давления на веки, вдруг поплыли красно-синие круги, и птичка из ладони – живая, быстро-быстро мелькая крыльями, зависла у большого цветка, чуть касаясь его середины вытянутым клювом.

«Она не может сесть на цветок, у нее нет лап», – Рита перевернула птичку, рассматривая живот.

«Не нравится? Я тебе могу альбатроса привезти. Размах крыльев – три метра!»

«Нравится. Не надо альбатроса».

Отец шлепнул по металлическому столу пакетом с вырезкой. Мужчина уходил, оглядываясь.

«Военный летчик. Брат нашего председателя исполкома. Ты с летчиками поосторожней – летуны».

На следующий день с Ритой случилось то, что, как поняла она намного позже, все называют «оргазмом».

Игры с птичкой к вечеру стали грустными, потому что, повисев у цветка, птичка оказывалась в тонких силках. Марго выпускала чучело колибри из рук, отвлекалась на несколько минут, потом опять брала цветной комочек перьев, сжимала в кулаке, ожидая красивой картинки перед глазами, но, повисев минуту у цветка, птичка каждый раз оказывалась пойманной в тонкую сетку. И смуглая детская рука невидимого ей ребенка вынимала испуганную колибри и зажимала ей шею двумя пальцами, пока крошечное сердце не останавливалось. С каждым видением добавлялись новые детали. Царапины на смуглой руке, подробности устройства силков для ловли колибри, внутренность цветка, подтекавшего в глубине розовой чашечки каплями тягучего сока, и смутные очертания незнакомого города вдали – невысокие здания в утреннем тумане и бирюзовая кромка воды у белого песка.

Когда рука умертвила птичку в пятый раз, Рита затосковала и попробовала перестать думать про птичку. Она понюхала ее, поднеся к лицу, уверенная, что перья, провисев на груди военного летчика, должны сохранить в себе его запах. Закрыла глаза… И выпала из времени почти на полчаса.

Она увидела летное поле, странные самолеты с острыми загнутыми носами, оранжевую заправочную цистерну и совсем испугалась в беспамятстве, когда за стеклом шлема летчика, разворачивающего самолет на взлет, обозначилась тонкая полоска усов.

Как Рита поняла из переговоров с землей, самолет выполнял самый обычный тренировочный полет. Тело ее постепенно затекло жаром до состояния неподвижности, заныл низ живота, потемнело перед глазами. На двадцать четвертой минуте полета, плохо понимая, что говорит летчик в микрофон, Рита каким-то внутренним чутьем поняла, что сейчас он умрет. Несмотря на приказы старшего на земле, брат председателя исполкома, пахнущий острым потом и одеколоном «Саша», рискнул перелететь через границу и сделать «заскок на чужую территорию для проверки антирадарных систем». Он летел на предельно низкой высоте. Противовоздушные силы Голландии обнаружили самолет только тогда, когда у него произошла какая-то поломка и самолет взвыл предсмертным воем, катастрофически снижаясь над небольшим населенным пунктом.

«Они не успеют, – сначала прошептала Рита. – Они даже не успеют подняться в воздух, – прошептала она через тридцать секунд. – Они не будут взрывать самолет над городом».

Оцепенев в этом живом кино, Рита краем сознания понимала, что на самом деле она сидит на диване у себя дома, что на стене тикают ходики и играет с шариками от заколки для волос котенок-подросток. Но она слышала все, что пытался передать летчик, его сорванный криком голос звучал в ней сильно, до содрогания от страха и восторга. Восторг накатывал, ей казалось, что еще немного – и она умрет вместе с летчиком, вместе с любопытным мальчиком в ухоженном голландском дворе у длинного каменного дома с красной черепицей. Мальчик смотрел в воющее небо, прикрыв глаза от солнца козырьком ладони, и тоже не почувствовал ничего, кроме удивления и восторга от вида огромной надвигающейся махины. Рита услышала и мальчика в себе, он затаил дыхание и был уверен, что на него опускается космический корабль пришельцев. До последнего мгновения он ждал, что эта огромная воющая махина зависнет над ним, откроется люк… А последнего мгновения не было, его украла смерть, совершенно безболезненная, потому что была быстрей всех мгновений и мгновений мгновений… Раскрошенная черепица сыпалась и сыпалась с неба еще долго после падения самолета.

Риту обнаружила мать. Девочка лежала на диване, тяжело дыша, не откликалась и бессмысленно двигала закатившимися зрачками полузакрытых глаз. Ее ладони были зажаты между ног, врачи «Скорой», с трудом освободив руки Риты, сначала испугались странного пятна, а потом рассмотрели, что это просто игрушка – сплющенная птичка из ярких перьев.

В газетах, естественно, тишина, что и понятно для семьдесят девятого года, но отец вдруг сказал, что председатель исполкома закупает много мяса на поминки.

«Не придет твой летчик свататься», – грустно кивнул он за завтраком вдруг повзрослевшей и замкнувшейся в себе дочери.

«Я знаю», – сказала Рита.

Этот припадок кончился для Маргариты первым посещением психиатра. Пронаблюдав девочку две недели, психиатр – пожилая вздорная женщина – попала в аварию на дороге, а у Риты случился настоящий шизофренический сдвиг. И последующие два года ее лечили сначала в клинике, потом амбулаторно. Врачи бывали разные, профессионалы и люди случайные в психиатрии, но всем вместе им все же удалось убедить девочку, что она не является «смертельно заразной». К этому времени Рита уже поняла, что умирают не все, с которыми она в жизни встречается, а только некоторые, причем многие из этих людей ей совершенно не знакомы. Они приходят, маячат рядом несколько дней и пропадают. Она научилась не разговаривать с ними вслух, если рядом были люди, которые не видели кафаров. Она научилась отличать их от видений. Сначала кафары были очень реальны, некоторые дрались с нею до глубоких царапин и ссадин, которые врачи потом объясняли членовредительством больной девочки. Наступило время, когда Рита поняла, что чучело колибри изменило ее жизнь, и если она не справится с этими изменениями сама, то проведет остаток жизни со справкой об инвалидности или в психушке. Все надежды на профессионализм и опыт врачей иссякли. Последний – доктор наук, милейший старик – посоветовал ей записывать все, что говорят «эти невидимые люди», и Рита добросовестно составила целый сборник рассказов из особенно запомнившихся историй кафаров.

«Очень пессимистично, – проговорил доктор наук. – Для вашего юного возраста слишком много ярких подробностей взрослой жизни. Вот вы тут описываете, как мать постепенно травит своего ребенка. А девочка знает об этом и подкладывает свою еду бабушке. Почему не матери?» – с интересом сверкал стеклышками очков доктор.

«Потому что она любит мать».

«Нелогично, – покачал головой доктор, – как может она ее любить, ведь она знает, что мать собирается ее убить! Здесь у вас ходы не до конца просчитаны. И знаете, ребенку шесть лет, а ее манера разговаривать и поведение словно у взрослого. Поработайте над образом подробнее, вспомните себя в шесть лет!»

«Не могу поработать над образом подробнее, – замкнулась в себе Рита. – Не могу вспомнить себя в шесть лет».

«Ну почему?» – недоумевал доктор.

«Потому что девочка уже умерла. И бабушка умерла. А я в шесть лет жила счастливо, запоминать было нечего».

В двадцать два года Рита уговорила свою единственную подругу поступить в медицинский. Шутя, за бутылкой вина в летний теплый вечер, они подписали договор, по которому подруга обязалась закончить институт и стать практикующим психиатром, а Рита обязалась оплачивать обучение и проживание подруги в Москве. То, что это не шутка, подруга поняла уже на следующее утро. У дверей стояли чемоданы, у подъезда – такси, ошалевшую подругу Рита почти силой отвезла на вокзал. Так, не веря и слабо сопротивляясь, подруга через три месяца обнаружила, что учится на дневном на факультете психиатрии, живет с Ритой в комнате в коммуналке, что на столе всегда есть дорогая еда, что проректор института часто здоровается с нею первый и интересуется успехами в учебе.