Заложники обмана - Уивер Майкл - Страница 22

В них вроде бы и не было ничего необычного. Оба темноволосые, среднего сложения, вполне прилично одетые в спортивные куртки и брюки. Но Джьянни родился и прожил значительную часть жизни в таких условиях, что сразу обратил внимание на вроде бы и не слишком заметный бугорок у каждого из них под левой мышкой, заметил ищущие, неспокойные глаза. Возможно, это просто переодетые полицейские, а не агенты ФБР, но он так не думал.

Примерно в сорока футах от того места, где стояли эти двое, он нашел местный телефон и позвонил в бюро обслуживания пассажиров.

– Не могли бы вы помочь мне? – попросил он. – Я звоню от выхода номер двадцать пять. Не могу найти друзей, которые вроде бы должны были меня встретить.

– Ваше имя? – спросил служащий.

– Гэнтри… Кевин Гэнтри, – сказал художник, назвав имя, обозначенное на кредитной карточке, которую дал ему Дон Донатти и по которой он рано утром брал авиабилет до Питтсбурга и обратно.

– Пожалуйста, оставайтесь на месте, мистер Гэнтри.

Минутой позже по системе радиооповещения передали объявление:

– Внимание! Тех, кто встречает пассажира Кевина Гэнтри, просят подойти к выходу номер двадцать пять. Он ждет вас там.

Скоро Гарецки увидел, как те двое переглянулись и, проталкиваясь через толпу в проходе, двинулись к выходу номер двадцать пять.

Дьявол!

Дон Донатти?

Невозможно.

Но Джьянни тотчас вспомнил слова Донатти.

Ты же не глупец, Джьянни, так что не болтай глупостей. В конце концов раскалывается любой.

Но он пока что был не в состоянии легко смириться с этим и стоял на месте, пытаясь собраться с мыслями. Отказаться от такого рода чувств непросто… от такой дружбы, верности, даже любви невозможно отказаться без борьбы.

Сама напряженность восприятия расслабляла его, он терял терпение.

Думай же, черт тебя побери!

Лететь напрямую в Нью-Йорк исключено. Они проконтролируют все рейсы этого направления за всю ночь. А может, и дальнейшие. К тому же после фальшивого вызова по радио Кевина Гэнтри они поймут, что он где-то здесь, и установят наблюдение за другими рейсами. Скорее всего – и за взятыми напрокат машинами, за конечными остановками автобусов. Все зависит от того, сколько людей у них задействовано. Джьянни, разумеется, не мог считать себя первой фигурой в этом деле. Первый и главный – Витторио Батталья. Но это ничего не объясняло.

Он вдруг почувствовал внезапный приступ слабости. Сказывалось постоянное напряжение последних дней; он теперь – словно немолодой боксер перед концом жестокого поединка в двенадцать раундов: ноги как резиновые, а руки едва поднимаются… Ему еще видны были головы двух преследователей, тщетно пробивающихся к выходу номер двадцать пять. Он для них всего-навсего предмет охоты, лиса на болоте, окруженная тявкающими собаками.

“Ублюдки!” – свирепо подумал он, и злость вызвала так необходимый приток адреналина в кровь.

Он изучил расписание объявленных рейсов и поспешил к билетной кассе. Купил билет до Бостона на шесть пятнадцать – с вылетом меньше чем через десять минут.

Он расплатился наличными, сожалея, что утром не поступил так же, когда улетал в Питтсбург. Экономил наличные, считал, что они ему очень пригодятся в дальнейшем. Хорошо еще, что повезло обнаружить, в какую историю он чуть не попал из-за Дона Донатти, и предотвратить беду. Иначе его могли бы застать врасплох в другое время и в другом месте, если бы он попытался воспользоваться еще одной кредитной карточкой, правами или паспортом из тех, что ему милостиво пожаловал дон.

Всю дорогу до Бостона Гарецки думал о Доне Донатти.

Каждый акт предательства несет с собой свою боль, и этот был весьма болезнен. Ранил глубоко. Дон не был ему родным по крови, но после смерти родителей Карло Донатти стал ему ближе родных.

Всего каких-нибудь пять дней назад дон приехал в “Метрополитен”, поздравлял и обнимал его с повлажневшими глазами. Еще через день после этого он дал ему оружие, сто тысяч наличными, чистые и вполне законные документы, сердечно напутствовал и предупредил, чтобы Джьянни не доверял даже ему самому.

Этого человека Джьянни знал всю жизнь…

В Бостоне в аэропорту Логан он пересел на проходной самолет до Нью-Йорка и меньше чем через час прибыл в аэропорт Ла-Гардиа.

Он позвонил в “Шератон” из первой же телефонной будки прямо на аэровокзале и услышал голос Мэри.

– Как дела? – спросил он в соответствии с их договоренностью о пароле.

– Ужасно.

Его так и обдало холодом.

– Что случилось?

– Мне чертовски тебя не хватало.

Он стоял, и телефонная трубка дрожала у него в руке.

– Ради Бога, Мэри!

– Ох, извини! Я хотела сказать, что все в порядке. Все отлично.

Некоторое время слышно было только приглушенное гудение телефонного провода. Потом Мэри сказала:

– И все-таки мне тебя чертовски не хватало.

Время было близко к двенадцати, но ни один из них не ел, и Мэри заказала в номер поздний ужин.

Джьянни находил в этом нечто забавно домашнее. Его товарка на удивление быстро ко всему приспосабливалась. Четвертый день как они вместе, а уже появилось ощущение общего прошлого. Еще пара дней – и они повесят новые занавески и займутся планированием семейной жизни.

Он решил ничего не рассказывать о Доне Донатти и об агентах в питтсбургском аэропорту. Но поведал Мэри Янг о том, что произошло у него с Фрэнком Альберто, о его ружье и выкопанной им могиле.

– Хорошая штучка этот твой compaesano[11], – равнодушно произнесла Мэри. – Но если учесть, что он девять лет спал с ружьем, вряд ли станешь упрекать его за излишек осторожности.

– И тебя тоже. Верно?

Мэри Янг смерила его долгим взглядом, но, видимо, решила не реагировать.

– Что же нам делать дальше? – спросила она. – Предпринять путешествие по всей Италии?

– Я бы хотел еще кое-что сделать здесь.

– А именно?

– Кое с кем поговорить.

– С кем же?

– Ты начинаешь разговаривать как окружной прокурор.

– Хуже ты ничего не мог придумать.

Джьянни рассмеялся. Ему это показалось странным – он считал, что уже никогда в жизни не будет смеяться. Но еще более странным казалось ему теплое и приятное чувство, которое пробуждала в нем эта женщина.

– Мне надо повидаться с моим агентом, владельцем художественной галереи, а также с моим старым учителем. У него учился и Витторио.

– Что они могут тебе сообщить?

Художник выпил третью рюмку марочного шардоннэ, которое Мэри заказала к ужину. Она, кажется, хорошо разбиралась в таких вещах и придавала им значение. В отличие от него. Впрочем, его это не слишком заботило.

– Не знаю, – ответил он. – Может быть, ничего. Но где бы Витторио ни жил, он, безусловно, пишет картины, а эти двое отлично знают его как художника и могут подсказать то, о чем я сам не подумал.

Что-то разбудило Джьянни. Он сел на постели и уставился в темноту. И услышал плач Мэри Янг. Именно этот звук разбудил его.

Плач продолжался, громкий, почти по-детски отчаянный, такой резкий и пронзительный, что Джьянни показалось, словно в него входит остро отточенное лезвие ножа.

Он включил лампу между их кроватями, и по комнате разлился желтоватый свет. Мэри Янг металась по кровати, лицо ее было искажено, глаза плотно закрыты. Она будто боролась с целой армией чародеев и демонов. Джьянни ухватил ее за кисти рук.

– Успокойся, – шепнул он. – Успокойся, все хорошо.

Мэри боролась теперь с ним, стараясь высвободить руки. Она была удивительно сильной. Потом она открыла глаза с расширенными зрачками и перестала рыдать. Лежала и смотрела на Джьянни; лицо и тело в испарине, рубашка прилипла к коже.

– Это был только сон, – сказал Джьянни. – Все в порядке. Все в порядке.

Она застрелила и похоронила трех правительственных агентов, которые явились допрашивать ее, пытать, а возможно, и убить. Она стала бездомной беглянкой. Неведомые, но могучие силы охотились за ней и теперь. Если у нее вообще есть будущее, то оно скорее всего похоже на некую комнату ужасов.