Заложники обмана - Уивер Майкл - Страница 20

Глава 13

Это было похоже на самое прекрасное, самое эротическое сновидение. Руки гладят мягкую, податливую плоть. Смутно различимое в полумраке, душистое тело прижалось так тесно, а ее дыхание словно нашептывает тебе в ухо еле слышные обещания.

Кажется, она спит.

Но вот она потянулась к нему, и Генри Дарнинг ясно осознал, что это не сон. И он не хотел бы, чтобы оно обратилось сном. Пусть это будет именно тем, что есть, ничего иного он не желает. Самая настоящая реальность с подлинной дрожью вожделения, вкусом бренди в желудке, напряжением в груди и напряженностью каждой жилки ее тела, сопротивляющегося ему… реальность, только она.

Бог ты мой, как она боролась с ним!

И ведь она не особенно крупная. Скорее миниатюрная. Но молодая. Очень молодая. С течением времени молодость все больше и больше значила для него. К тому же эта малышка была из совершенно нового поколения молодежи, Она питалась разумно, занималась гимнастикой с нагрузками и аэробикой, она сделала тело своей религией.

И за все это, учитывая результаты, Дарнинг был безмерно признателен.

Одна из ее сильных округлых рук обвилась вокруг его шеи и стиснула горло.

– Черт побери! – выдохнул он, сопротивляясь, и высвободился.

Закрыв глаза, он навалился всем телом ей на грудь, коленом раздвигая ей ноги и представляя себе, что преодолевает некий тайный барьер, за которым открывается вход в прекрасный, залитый солнцем сад.

Он разорвал на ней ночную рубашку, и она вскрикнула:

– Не надо! О, пожалуйста… не надо!

Однако ее вскрики и мольбы только сильнее возбуждали его, волны вожделения накатывали одна за другой, нарастало напряжение в паху.

Он снова рванул рубашку, слушал, как трещит материя, и чувствовал, что готов быть жестоким, готов убить ее, если придется, и приходил в восторг оттого, что может причинить страдания.

Его мозг посылал огненные стрелы в его руки, которые, касаясь ее тела, порождали влагу страсти, пальцы жадно ощущали эту влагу, как будто все познание мира об этих вещах сосредоточилось в их кончиках. О, как он чувствовал ее в эти минуты, как чувствовал возникновение тепла, идущего у нее изнутри и готового отдаться ему; он точно знал, к чему следует прикасаться ради этого, а к чему нет.

Она все еще боролась с ним, но Дарнинг сознавал, что она слабеет. Он слышал теперь лишь негромкие, воркующие просьбы не мучить ее. Удерживая ее на месте всем весом своего тела, он начал срывать с себя одежду.

Света в комнате не было, но бледные лучи луны лились в открытое окно, то самое, через которое он десять минут назад проник сюда. Ему больше всего нравился именно такой путь. Войти силой. Перебраться через темный подоконник в комнату к спящей женщине и бросить первый взгляд на то, что его ожидает. На чудесное вместилище либидо. И вот перед ним она… ничего еще не ведающая, беззащитная, ее тело полно тайны и не ожидает насилия. Пока он стоит и дрожит от возбуждения. Пока он слушает ее дыхание и видит, как слегка приподнимается и вновь опадает ее грудь. Пока он смотрит на плавную линию ее живота и холм Венеры чуть ниже.

Все это ждет меня.

Сладчайший Иисус Христос.

И мне пятьдесят четыре года, будь они прокляты.

Я министр юстиции Соединенных Штатов.

И когда же эта жалкая клоунада перестанет быть всеподчиняющим содержанием моего существования?

Генри Дарнинг пылко надеялся, что никогда.

Сбросив с себя одежду, совершенно нагой, он заглушил ее крики, зажав ей рот своими губами.

Она укусила ему губу. Сильно. Болезненно.

– Только сделай это еще раз, и я откушу тебе нос, – пригрозил он.

Она не делала этого больше.

Но продолжала сопротивляться даже тогда, когда он вошел в нее. И не был при том нежен. Вошел не как возлюбленный. И даже не как друг. Скорее со злостью, как тот, кто вонзает острие. Но и это было частью ритуала, которую нельзя опустить. Никогда в жизни он не ощущал себя столь алчущим. И столь сильным.

Я дьявольски силен.

То была правда. Ничто его сейчас не сдерживало. Если бы внутренний голос повелел ему подняться на вершину Монумента Вашингтона и спрыгнуть оттуда, он бы это сделал. Без сомнения. Все любимые им звуки отдавались у него в голове. Новые мечты рождались для него.

Я сам свое поле битвы.

Он грубо ухватил в горсть прядь ее волос, перевернул женщину на живот и принялся содомировать ее сзади.

Продвигаясь на какую-нибудь четверть дюйма с каждым ударом, он слушал, как она стонет:

– Боже, ты меня убиваешь!

И вот так он кончил. Конец всегда оставался загадкой. Возможно, частью еще большей загадки, неких великих таинств. Случалось, что он почти презирал завершающий акт, находил его безнадежно пустым и опустошающим, приносящим лишь полное психическое и физическое изнеможение.

Но не сегодня. Нынешняя ночь оказалась иной, нынешней ночью он, когда уже был близок к завершению, осознал на мгновение всю сладкую муку любви.

Она лежала с ним рядом в темноте, крепко его обняв.

– Я люблю тебя, – сказала она.

Он поцеловал ее. Но то был не более как условный рефлекс на ее слова.

– Прости, что больно укусила тебе губу.

– Переживу, – отозвался он.

– Меня словно унесло куда-то.

– Ты была восхитительна.

– Это ты был восхитителен. Делал все с таким невероятным пылом.

– Ты имеешь в виду такую надоедливую штуку, как секс?

– Какой ты иногда смешной, – рассмеялась она.

– А это потому, что на самом деле я клоун, – ответил он.

Я могу изменять и спасать жизни. Все-таки я больше, чем просто клоун, подумал Дарнинг, когда она уже уснула. И я это сделал…

Я сделал это тогда в Виргинии. И еще сделаю снова. Но прошли часы, пока он смог уснуть.

Глава 14

Это был район небольших овощных ферм на северо-запад от Питтсбурга, и Джьянни Гарецки пришлось долго тащиться туда по унылой, наводящей тоску местности.

Следуя указаниям Анджело Альберто, он свернул к востоку на грязную дорогу, которая вела то через лесные участки, то по открытому полю. Завидев потемневший от непогоды фермерский дом, проехал по ведущей к нему пыльной дорожке и остановил машину.

На почтовом ящике стояло имя Ричард Пембертон. Ничего не скажешь, значительная этническая перемена по сравнению с Франком Альберто.

Джьянни поднялся на парадное крыльцо, постучал в дверь и немного подождал. Постучал снова, погромче. Снова не получив ответа, спустился с крыльца и обошел дом сзади.

Перед сараем стоял грузовичок-пикап. Однако кроме нескольких коз и коров в сарае никого не было. Стайка цыплят тюкала клювами по земле.

Прикрыв ладонью глаза от солнца, Джьянни поглядел на поле. Какой-то человек мотыжил землю. Джьянни двинулся по направлению к нему, стараясь держать пустые руки на виду.

Человек заметил его с расстояния примерно в сто ярдов. Он перестал работать, бросил мотыгу и молча ждал, пока Джьянни подойдет поближе. Одет он был в выцветший комбинезон, на голове кепка с большим козырьком. Вначале человек не двигался, потом вдруг присел на корточки между рядами растений, которые Джьянни принял за кукурузу.

Когда их разделяло уже не более десяти ярдов, человек встал. В руках он держал ружье.

– Бьет достаточно далеко, – произнес Фрэнк Альберто.

Джьянни понял, что Альберто никогда не расстается с оружием. Ничего себе житье. Как и у меня. За исключением того, что Фрэнк Альберто живет так уже девять лет. Так же, по-видимому, вынужден вести себя и Витторио Батталья, где бы он ни жил.

– Тебе чего здесь надо? – спросил Фрэнк, сохранивший нью-йоркский выговор в неприкосновенности.

Джьянни присмотрелся к нему и не обнаружил никакого сходства с сыном и ничего похожего на облик долголетней жертвы. Ни капли лишнего жира. Папаша Энджи был большой, мускулистый и явно сильный мужчина. Дон Донатти охарактеризовал его как pazzerello, то есть психопата. Качество, которое может не только подвести других, но и довести до гибели своего обладателя.