Присвоенная (СИ) - Бархат Нина - Страница 33

Мстительное нежелание разговаривать с ним постепенно ушло. И если вначале я ограничивалась односложными ответами, то со временем его необыкновенно терпеливое отношение побудило меня задавать вопросы. Он оказался блестящим собеседником, со всеобъемлющими знаниями, острым умом и бесконечным опытом. Но могло ли быть иначе?..

Я перестала отводить взгляд, когда кто?то из сидящих за столом со вкусом пил из большого бокала, наполненного человеческой кровью. Я смотрела на сочный стейк в своей тарелке и понимала, что тоже не могу жить без пищи… Конечно, теперь, с моей защитой, люди в доме чувствовали себя намного спокойнее — вспышки жестокости грозного хозяина сошли на нет, но могло ли это послужить оправданием моего смягчившегося отношения к диете Кристофа и его семьи, я не была уверена…

Меня уже не заставляли вздрагивать его прикосновения — стали привычны, как ветерок в саду. И они изменились. Если прежде нужно было сосредоточиться, чтобы ощутить их, то теперь он касался меня так явственно, что сомнений не возникало: Кристоф рядом. Иногда мне казалось, что по аналогии и сам он должен бы стать хоть наполовину видимым. Но все оставалось по — прежнему: он был незрим. Когда же в столовой, саду или спальне он появлялся во плоти, то вел себя подчеркнуто невинно, что подразумевало: любой разговор на эту тему опять закончится упоминанием психиатра.

И великолепный спектакль продолжался, к радости его режиссера…

Порой, долго не ощущая его прикосновений, я ловила себя на том, что начинала беспокойно оглядываться: здесь ли он? Соблазнительный шепот: 'Диана, ты просто создана для меня…' — уже не злил. Я улыбалась.

Наконец наступил день, когда я смогла покинуть стены дома Кристофа, — мы выехали в оперу.

Хотя прошло не более двух месяцев с тех пор, как он вернул меня, иногда казалось, что вольный мир отстоит на годы.

Не то чтобы я мучилась. Моя новая жизнь была настоящим раем по сравнению с прошлым пребыванием здесь, которое я обречена была видеть в кошмарных снах до конца своих дней. Нельзя сказать и того, что я скучала. Совсем наоборот, времени, свободного ото сна, едва хватало на то, что я хотела и что должна была сделать. От одиночества я тоже не страдала — когда уходила Мойра, рядом почти всегда находился Кристоф, во плоти или незримый…

Но чем больше я вживалась в роль полновластной хозяйки дома, тем больнее становилось от осознания, что моя клетка заперта. Мне отчаянно хотелось расправить крылья!

Возможно, я стала больше времени проводить у окна, с тоской вглядываясь в линию горизонта, или провожала слишком ревнивым взглядом машины, выезжавшие за ворота, но как?то вечером Кристоф бросил будто невзначай:

— Диана, у тебя нет желания завтра съездить в оперу? Мне прислали приглашение на премьеру, и я подумал…

— Да! Да, конечно, с удовольствием! — радостно воскликнула я, не давая ему закончить фразу, и неожиданно для самой себя выпалила: — Я так люблю оперу!

Увидев его насмешливый взгляд, с некоторым опозданием вспомнила: он не мог не знать, что это ложь — я так и не дождалась конца спектакля те два раза, когда родители уговорили?таки меня съездить с ними для 'общего образования'.

— К какому времени я завтра должна быть готова?

'Может, этот деловой вопрос отвлечет его от моего чрезмерного энтузиазма', — подумалось мне.

— Было бы неплохо к шести, — покачал он головой, улыбаясь, и добавил саркастически: — Как я понимаю, большую любительницу оперы не интересует, что за премьера? — Он видел меня насквозь.

Я засмеялась.

— Ни капельки!

И вот на следующий вечер я, готовая к выходу в рекордно короткий для женщины срок, буквально подпрыгивала в холле от радостного возбуждения. Кристоф же, напротив, был необыкновенно мрачен, будто не он сам предложил эту поездку, и только встречая мой сияющий взгляд, немного светлел лицом. Я терялась в догадках, что могло послужить причиной такого настроения, но решила получить удовольствие от поездки во что бы то ни стало и села в машину, улыбаясь.

Нет, я не обольщалась. Даже правительство крупной страны не сопровождало бы такое количество охраны, как нас, — окруженная со всех сторон двойным кордоном, наша машина заняла всю дорогу, блокировав движение намертво. Сверху летели вертолеты.

'Сумасшедший!' — ругалась я про себя.

Помогая сесть в машину, Кристоф взял меня за руку и больше не отпускал ни на секунду. И чем дальше мы ехали, тем мрачнее он становился, сильнее сжимая мои пальцы в ответ на свои тревожные мысли. Я уже собиралась спросить его, что случилось, как внезапно, сильно нахмурившись, он так больно сдавил мою руку, что я взмолилась:

— Кристоф, отпусти меня!

Он обратил ко мне лицо. И его взгляд стал чернее ночи.

Я почувствовала, как треснула кость в указательном пальце.

— Отпусти, мне больно! Па — а-лец… — я уже почти плакала.

Непонимающе он перевел взгляд на мои бедные побелевшие пальцы, резко выдохнул и разжал свою стальную хватку. Боль сразу ушла, и я задышала облегченно, проверяя, что сломано. Но, к счастью, рука была в порядке.

— Я не хотел, — прикрыв глаза, глухо сказал, Кристоф. — Извини, я не хотел… не хотел…

И осторожно, будто хрупкий цветок, он взял мою кисть и поцеловал. Поцеловал снова и приложил к своей прохладной щеке, замерев с закрытыми глазами. Я увидела, как дрожат его пальцы, и в тот же миг поняла, что было причиной его подавленного состояния — он боялся меня потерять. Выпустив из надежной клетки прогуляться, окружив цепными псами — охранниками, держа лично за руку — он все равно боялся!

Ведь однажды я уже смогла убежать.

Сердце дрогнуло. Да, он удерживал меня силой. И был монстром. И поступал в полном соответствии со своей натурой. Но чего же ему стоила моя увеселительная поездка!

Неожиданно для самой себя мне захотелось снять с него хоть часть огромного груза тревоги.

— Кристоф, — поймав его взгляд, я положила другую руку ему на грудь, — я не буду убегать от тебя… в ближайшее время, — я улыбнулась, извиняясь, что не могу сказать 'никогда'. — Сегодня ты можешь быть спокоен, даю слово.

Он смотрел на меня, и сумрак в его изумрудных глазах постепенно рассеивался… уступая место огню, разгоравшемуся с каждым вдохом. Вдруг я почувствовала, что держу руку на его груди слишком долго и что он прижимает мои пальцы к своему лицу слишком сильно…

'О нет, — подумала я в смятении, — я не готова к этому, — и добавила, снова удивляя саму себя: — …пока'.

Ощущая, как пылает мое лицо и колотится сердце, я с трудом отвела взгляд и, посмотрев в окно, проговорила неестественно оживленным голосом: 'О, мы уже приехали!' — и положила свободную руку на сиденье рядом, пытаясь потихоньку вытащить и другую.

Но Кристоф продолжал удерживать меня, заставляя снова поднять глаза на него. И только тогда, еще раз нежно поцеловав мои пострадавшие пальцы, он сказал:

— Спасибо, Диана… и за обещание спасибо тоже.

Но руку так и не отпустил.

В моей памяти остался огромный зал, благородно поблескивавший тусклым золотом в приглушенном свете старого хрусталя. Сдержанный говор публики и разминка оркестра, переплетаясь, образовывали особый звуковой фон, услышав который, каждый вспоминает свое первое посещение оперы. Удивительно, но сейчас я не могла понять, почему в юности не нашла своеобразной прелести в этом месте.

Впечатление не портила даже толпа охранников, бессмысленно предотвращавших мой и без того невозможный побег — казалось, что большинство находившихся в опере имели стандартно крепкие фигуры. И не были людьми.

Приглядевшись, я поразилась, насколько точно восприняла все с первого взгляда. Действительно, среди публики людей не было!

Кроме меня.

Из нашей королевской ложи — ну где же еще мог сидеть всемогущий Кристоф со 'своей прекрасной спутницей'? — я удивленно разглядывала наполненный зал, размышляя, что за событие собрало их здесь. От меня не укрылись знаки почтения и попытки заговорить с Кристофом. Он же вел себя с присутствующими подобно избалованному принцу: милостиво отвечал считанным единицам и полностью игнорировал всех остальных. Я с затаенным тщеславием отметила, что мне он, напротив, постоянно улыбался и демонстративно уделял внимание.