Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 52

Вот только дверь запереть я забыла, и ее тут же, без стука, приоткрыл Троицкий.

Я сбросила со стола ноги с такой поспешностью, что смела на пол письменный прибор с ручками, карандашами и прочей канцелярской лабудой. Это хозяйство с грохотом покатилось по кабинету под насмешливым взглядом Андрея Ивановича.

– Извините, что без стука, – с искренним раскаянием произнес он и, наклонившись, начал собирать ручки.

Я смотрела на его широкие плечи, обтянутые белым льном, и молчала, потому что – не скрою – мне нравилось, что он ползает передо мной на коленях. Под столом я нащупала туфли и втиснула в них уставшие ноги.

Черт принес… эту проигравшую сторону. Что ему теперь – предлагать кофе? Или обосновывать свое решение?

В любом случае я не собираюсь Троицкому ничего объяснять.

Он наконец разогнулся, поставил на стол пластиковый стакан и с тихим стуком сгрузил в него карандаши и ручки.

– Браво. Это было блестяще, – сказал Троицкий без тени иронии.

Меня пот прошиб, так как я в первую секунду решила, что это «браво» относится к моей ковбойской позе, в которой он меня застал. Но лицо Троицкого было настолько серьезным, что вывод напрашивался один – его слова относятся к моему приговору.

Не в его пользу.

– Иронизируете? – с усмешкой поинтересовалась я.

– Ничуть. – Он сел напротив – расслабленный, как всегда, и, очевидно, уверенный в своей мужской неотразимости.

– Ваше право обжаловать приговор в Мосгорсуде.

Андрей Иванович пожал плечами, словно давая понять, что приговор для него – дело второе.

– Я не хочу говорить о работе, – подтвердил он мою догадку.

Я вдруг смутилась, вспомнив, что так и не проконсультировалась у Натки, как вести себя в случае настойчивых мужских ухаживаний.

– Думаю, мой приговор не стал для вас неожиданностью, – стараясь не смотреть на Андрея Ивановича, я перевела разговор в деловое русло. – Если честно, я очень рада, что имею возможность трактовать закон, не нарушая общечеловеческих…

– Лен, – он накрыл мою руку теплой и мягкой ладонью. – Ну его, этот закон… Поехали посидим где-нибудь… Отпразднуем торжество этих… общечеловеческих норм морали и прочих сантиментов. И принципов.

– Вы серьезно?

Мне стало вдруг весело.

– Разве с таким лицом шутят?

– Господи… – Я не сдержалась и, стиснув виски пальцами, захохотала.

Троицкий кисло улыбнулся, как бы поддерживая мое веселье.

– Ой, извините… – Чтобы унять приступ смеха, я плеснула в чашку горячей воды из вскипевшего чайника и сделала маленький глоток. – Простите… Просто… я никогда еще не праздновала с проигравшей стороной в ресторане…

– Надо же когда-нибудь начинать, – перебил меня Троицкий.

– Вы меня что, клеите? – глядя на него в упор, напрямую спросила я.

– Клею, – кивнул он. – Кадрю и всячески обрабатываю.

– Зачем?! Я ведь уже вам не нужна. Как судья, я имею в виду.

Он встал и, лихо засунув руки в карманы брюк, прошелся по кабинету разухабистой походкой отъявленного хулигана. Вентиляторные потоки теребили его короткие волосы.

– Вот хоть убей, Лен, не вижу я в тебе судью. И никогда не видел… Только красивую женщину.

– Да ладно. Я никогда не была красавицей.

Он резко остановился и, облокотившись о стол, навис надо мной – приятной, симпатичной и хорошо пахнущей глыбой.

– Ты себе цены не знаешь, – мелодраматичным тоном произнес он, снова вызывая у меня желание захохотать.

Если бы не уроки Кирилла, я наверняка поверила бы этому «ты себе цены не знаешь».

Но я теперь тертый калач. Поэтому сказала:

– Вы зря теряете время.

– Почему?

– Потому что все это у меня уже было – греческий профиль, Шнитке, рестораны, Париж и «ты самая красивая».

– Что, обожглась?

– Еще как. У вашего брата – с деньгами и внешностью – как-то не очень с теми самыми моральными принципами. Нет их!

– Ты рассуждаешь как старорежимная барышня.

– Я такая и есть.

– Тогда выходи за меня замуж.

Он сказал это совершенно серьезно, без тени иронии.

Я уставилась на него в полной растерянности, чувствуя, как вспотела спина.

– Если ты не можешь со мной поужинать просто так, то выходи за меня замуж, – повторил Андрей Иванович.

– Ничего, что мы видимся в третий раз? – уточнила я.

– Нормально. Тем удивительнее будут открытия…

Сказать, что он был неприятен мне, я не могла…

Я вообще ничего не могла сказать себе, кроме того, что мне отчаянно не хотелось ни за кого замуж.

На данный момент, во всяком случае.

Ипотеку брать не придется, хихикнул кто-то внутри меня, – у него денег на три квартиры хватит…

– Ну? Что ты молчишь?

– Прикидываю. Мне квартира нужна, машина хорошая…

– Договорились.

– А еще я собираюсь пару-тройку детишек усыновить… А если серьезно, Андрей Иванович, мне кажется, я люблю другого человека.

– Того, с тюльпанами, что ли?

Я встала, давая понять, что этот цирк мне надоел.

До смерти…

Он достал из кармана ключи от машины, поиграл ими с задумчивым видом.

– Значит, у меня никаких шансов?

– Слушайте, да идите вы… – вырвалось у меня, оттого что надоело выкручиваться и уходить от ставшего вдруг неприятным разговора.

– Я все понимаю… Тебе надо подумать. Я подожду. – Он поцеловал мне руку, едва коснувшись ее прохладными губами, еще раз многозначительно повторил: – Я подожду… – и ушел, мягко прикрыв за собой дверь.

Я опять вскипятила чайник и сделала себе кофе. Тройной крепости.

Осталось горькое ощущение, что я обидела хорошего человека. Во всяком случае – неглупого. И нежадного.

– Ну и ладно, – пробурчала я вслух. – Я его вижу всего-то в третий раз!

До зуда в руках захотелось позвонить Говорову. Я даже телефон достала, но в последний момент передумала.

Старорежимные барышни никогда не звонят первыми.

Мобильник вдруг завибрировал у меня в ладони в беззвучном режиме.

– Кит, – улыбаясь, сказала я, – я только что отказала одному банкиру…

– Елена Владимировна, – громыхнул бас Таганцева, – я с нарядом мчусь к вам домой.

– С каким нарядом, душа моя? Со свадебным?

– С Наткой беда, – отрезал Константин Сергеевич и отключился.

После третьего удара шкаф начал медленно крениться на нее.

Она подперла его спиной, понимая, что выдержит еще от силы минуту-две, а потом убийца – ее Владик, ее принц и мечта – ворвется в квартиру и разрядит обойму в нее и Сеньку.

Соседи не помогут – они почти все на работе.

И Таганцев вряд ли успеет…

Господи, если бы она знала, что смазливое личико, хорошая фигура, легкий нрав и стремление к счастью могут иметь такие последствия…

Глухие удары в дверь становились все сильнее, шкаф больно ударял в спину…

То, что Тишко проделывал все это молча, без уговоров и угроз, было особенно страшно и не оставляло никаких шансов на спасение.

Он пришел убивать свидетелей. Его ничто не остановит. Он сделает свое дело и успеет скрыться до того, как нагрянет полиция.

Так всегда бывает в кино.

Сенька убежал на кухню, и его не было уже пару минут.

– Сенька! – хрипло крикнула Натка. – Открой окно и кричи: «Помогите!» Слышишь?! А лучше – «Пожар!» А еще лучше – устрой его, этот пожар, ты сумеешь!

Последний удар оказался особенно сильным – видимо, Тишко вложил в него всю свою злость.

Шкаф сдвинулся на несколько сантиметров, образовав между косяком и дверью жуткий зазор.

– Помогите! – простонала Натка.

Из кухни прибежал Сенька и, прячась за шкафом, стрельнул из игрушечного ружья в щель какой-то темно-коричневой жидкостью.

Тишко вскрикнул и выматерился.

Остро запахло уксусом.

– Жалко, эссенции нет, – шепнул Сенька, – только фигня бальзамическая… Все равно глаза щипать будет.

В ответ прозвучал выстрел. Один, второй, третий…

Зеркало, висевшее напротив злополучной щели, разлетелось вдребезги.