Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 53

Почти одновременно послышался топот на лестнице и жуткие крики:

– Оружие на пол! Руки за голову! Не двигаться!

– Ну, вот и полиция приехала, – деловито произнес Сенька, по-киношному дунув в ствол своего ружья. – Не прошло и полгода…

Натку приводили в чувство всем скопом и всеми возможными методами – нашатырем, коньяком, валокордином, уговорами, холодными компрессами и даже пощечинами.

Вообще-то она давно пришла в себя, но боялась это показать.

Как она посмотрит Лене в глаза?

А Таганцеву?!

А Сеньке?!

– Лучше бы я умерла… – прошептала она после очередного Лениного похлопывания по щеке.

– Без тебя будет скучно жить, – ответила Лена и сунула сестре под нос не ватку, а целый пузырек с нашатырем.

Натка задохнулась, закашлялась, открыла глаза и села.

Сеньки в комнате не было – только Лена, Таганцев и тот парень – «не супермен», который утром встречал у подъезда сестру.

У него были умные, серые, насмешливые глаза, и почему-то именно перед ним Натке стало особенно неудобно.

– А Сенька где? – спросила она.

– На кухне. Наверное, бомбу очередную делает, – усмехнулась Лена, присаживаясь рядом с ней на край дивана.

– Ты как? – спросил Константин. – Может, все-таки врача вызвать?

Не отвечая, Натка встала и побрела на кухню.

За ней гуськом пошли все остальные.

Сенька, свернувшись калачиком, спал на крохотном кухонном диванчике.

– Умаялся, бедный, – сказал за Наткиной спиной Таганцев.

– А давайте чаю попьем! – предложил парень с серыми глазами – Кит, кажется.

И по-хозяйски включил чайник.

– Я вот чуть-чуть не успел этого гаврика арестовать! И его сестрицу распрекрасную! – Таганцев намазал огромный ломоть хлеба маслом, подумав, бухнул на эту конструкцию две ложки малинового варенья, смачно откусил и, жуя, продолжил рассказ: – Преступная группировка, а не семейка. Ольга раньше гримером работала, вот и пустила свое умение в ход. Они с братцем такую схему придумали: он дамочек обольщает, по типажу на сестру похожих, а она мужичков клеит, похожих на братца. Потом тырят у своих жертв паспорта, делают грим – копия, от фото в документе не отличить, – и… берут кредиты! Страшно представить, сколько нахапали. Десятки миллионов! Подписи тоже научились подделывать, не отличишь.

– Да… – вздохнула Лена. – На человеческом одиночестве и поисках любви они делали деньги.

– На человеческой глупости, – поправил ее Говоров.

Таганцев мельком глянул на Натку, вспыхнувшую при этих словах, и подумал – не глупости, а наивности. Милой, детской наивности, которая так нравится ему в сочетании с прелестным личиком и вызывающе роскошной фигурой.

– У меня, кстати, акт экспертизы есть, что подпись Натальи Владимировны поддельная. – Он похлопал себя по карманам, достал поочередно ключи, жвачку, какие-то квитанции, чеки, еще что-то вроде носового платка и только потом – сложенную вчетверо экспертизу.

– Помял, зараза, – пробормотал Константин и тут же капнул на лист вареньем. – Да что же это! – Он запихнул бутерброд целиком в рот и проглотил, почти не жуя.

– Ладно, – махнул рукой Говоров. – У Тишко и без этого такой наборчик, что он до старости тюремный быт изучать будет. Незаконное владение оружием, покушение на убийство, мошенничество в особо крупных размерах группой лиц по предварительному сговору и т. д. и т. п.

– Вот именно – и тэ дэ и тэ пэ, – пробормотал Константин, слизывая с экспертизы варенье и бережно расправляя лист на сгибах. – Классический случай с этим Тишко. Одно преступление влечет за собой другое – более тяжкое. Начал с мошенничества и чуть не закончил убийством.

– Лен, дай ему пожизненное, – всхлипнула Натка.

– Сколько обвинение попросит, столько и дам, – улыбнулась Лена, с нежностью глядя на Говорова.

Ну все, про себя усмехнулся Таганцев, семейственность в нашем районном суде поперла…

– А вообще это дело буду рассматривать не я, – сказала Лена, – потому что ты моя сестра.

Ночью меня разбудила Ната.

Села на мою кровать и бесцеремонно потрясла за плечо.

– Лен, ты не спишь?

Я не стала острить и ворчать на нее не стала – списала временное помутнение рассудка на стресс.

Впрочем, у Натки и то и другое – постоянные атрибуты жизни.

– Что стряслось? – сонно спросила я.

– Да нет… у меня пока ничего нового… Я тут подумала, а вдруг он Асю тоже убил?

– Что значит – тоже? – привстала я.

– Ну, меня же он пришел убивать! Сперва хотел выманить и по-тихому… А когда я не пришла, у него нервы сдали, и он сюда примчался! Тишко запаниковал, понимаешь! Он начал убирать свидетелей – неосторожно, глупо убирать! А главная опасность для него – Ася! Во-первых, она в полицию собралась идти, во-вторых, у нее осталась копия его блокнота…

– За последнее время ты сделала настоящий прорыв в аналитическом мышлении, – пробормотала я. – Но ты же сама сказала – Ася прячется у подруги. И потом, откуда Тишко мог знать про копию?

– Ой, боюсь, – вздохнула Натка и нырнула ко мне под одеяло. – Вдруг с ней что-нибудь…

– Цела твоя Ася, – перебила я. – Тишко с тебя начал устранять свидетелей, потому что ты… его последний «эпизод», понимаешь? До тебя проще всего добраться… И потом, ты его больше всех достала.

Натка обиженно засопела. Наверное, считала, что такая прелесть, как она, не может никого достать. Даже преступника.

– Лен… – тихо позвала она, когда я задремала. – А как ты думаешь, я Косте все еще нравлюсь?

– Натка, ты неисправима.

– Исправима. Мне теперь только мужчины в погонах нравятся.

– Завтра звони своей Асе – и шагом марш к мужчинам в погонах, заявление писать. На Тишко. А еще лучше – и других пострадавших прихватите. Хотя… ему теперь и без ваших заявлений не сладко придется.

– Лен… Мне почему-то кажется, что Владик меня любил… по-своему.

– Тьфу! – подскочила я. – Иди спать! У меня завтра тяжелый день.

Натка встала и побрела к дивану. Глядя на ее понурую спину, я подумала, что опять обидела сестру, разрушив зыбкую иллюзию о некой безумной любви, при которой хочется обмануть, надуть, облапошить, а потом пристрелить объект своей страсти.

Ремонт я все-таки начала с кухни.

В субботу смыла старую побелку с контуром Австралии, а в воскресенье утром…

В воскресенье утром к северу от «Зеленого континента» я обнаружила нечто, отдаленно напоминающее очертания статуи Свободы…

Глядя на потолок, я без сил опустилась на стул, чувствуя, что слезы капают на пол, дополняя водопад, низвергавшийся с потолка.

За тазиком бежать сил не было. А в особенности их не было на очередной разговор с Надеждой Степановной.

– Господи… – пробормотала я. – Да за что мне все это…

В дверь и на мобильный позвонили одновременно. Я поплелась открывать, машинально ответив:

– Да…

– Эту Ольгу, сестру Тишко, арестовали! – сообщил радостный Наткин голос. – Мне Костик только что позвонил. А еще мы с Асей, Машей, Настей, Дашей и Катей написали заявление в полицию!

Насилу справившись с новым замком, который пришлось вставить вместо старого, раскуроченного Тишко, я уставилась на огромную банку краски с ярким иностранным названием.

– И почему у тебя глаза на мокром месте? – озабоченно спросил Говоров, укладывая на банку букетик фиалок.

– У меня… там… – я кивнула на кухню, – Ниагарский водопад из статуи Свободы…

– Чего у тебя, Лен? – не поняла Натка.

– Я потом перезвоню, – пробурчала я и отключилась, хотя вопрос ареста сестры Тишко и заявление на него в полицию, наверное, должен был волновать меня больше, чем потоп.

Никита, не разуваясь, быстро прошел на кухню и, задрав голову, присвистнул.

– М-да… А я тебе краску решил подарить для потолка. Цвета топленого молока.

Я понюхала букетик фиалок.

Они пахли свежестью и надеждой на более счастливую жизнь – с ремонтом, душевным покоем и… новыми соседями.