Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 51

Кузнецова продолжала:

– Таким образом, установлено, что обстоятельства изменились настолько существенно, что должник не мог оплачивать такие проценты. Принимая во внимание представленные истцом расчеты взыскания процентов и штрафных санкций, а также формулы определения повышения процентных ставок по мере роста задолженности, суд приходит к убеждению, что данные расчеты производились по ставкам, формулам и методикам, используемым банком, но не подтвержденные действующим Гражданским кодексом и не основанным на законе.

Вот оно! Ключевое слово «не подтвержденным». Троицкий ухмыльнулся. Да, видимо, придется жертвовать гораздо большим, а может быть… Он снова ухмыльнулся… ничем и не придется жертвовать. Кто сказал ему, что эта женщина вообще согласится принять его жертвы и дать хоть что-то взамен?! Странная блуждающая улыбка уже не сходила с его лица до конца оглашения решения.

– Безусловно, банк, как финансово-кредитная организация, имеет право назначать проценты за пользование кредитом и даже предусматривать штрафные санкции за просрочку выплаты процентов и кредита. Но сумма таких штрафных выплат не может ни при каких обстоятельствах превышать суммы кредита, а штрафные санкции быть значительно выше самих процентов, назначенных к выплате за пользование кредитом!

Малышев окончательно запутался. Он силился понять, что означает эта судейская мантра. Почему так витиевато? Начинает с процентов и заканчивает процентами. Лучше бы ответила, что же будет с квартирой! Это главный вопрос. Вопрос жизни и смерти! Он снова обхватил голову руками и стиснул виски.

– Исходя из вышеизложенного, суд принял решение… – Кузнецова перевела дыхание и сделала глоток воды из стоявшего на столе стакана. – Отказать в заявленных истцом исковых требованиях. Встречный иск удовлетворить частично. Считать основные условия договора полностью исполненными сторонами. В отношении дополнительных требований банка о начислении, помимо основных, предусмотренных договором повышенных штрафов и процентов применить положение Гражданского кодекса о недействительности в силу ничтожности требования, не основанного на законе.

Судья остановилась и подняла глаза от текста, посмотрев внимательно сперва на улыбающегося Троицкого, а затем на скисшего окончательно Малышева:

– Стороны, вам понятно решение суда?

– Понятно, – хмыкнул юрист банка.

– М-м. Я не знаю. Не до конца… Не могу сказать… – Ответчик морщил лоб и тер виски.

– Что вам неясно в решении, Виктор Иванович? – Кузнецова всматривалась в этого раздавленного жизнью человека, который и сейчас был чем-то смущен.

– Ну… Я хотел бы понять, что будет с квартирой? – Виктор собрался и смело посмотрел в глаза судьбе.

– Разъясняю по просьбе ответчика, – почему-то обратилась судья к Троицкому. – Ваша квартира остается в вашей собственности, так как суд считает кредит, проценты по нему и даже штрафные санкции выплаченными полностью. Договор исполнен. Никакие дополнительные платежи сверх того взиматься не должны. Теперь ясно решение?

– Очень! – прошептал ответчик и выбежал из зала.

– Стойте! Куда? – Судья, не ожидавшая такого поворота, попыталась остановить Малышева.

Но Виктор ничего не слышал и не видел.

В мозгу стучал вердикт: отказать! Квартира остается! Договор исполнен! Лика, Ликушка, нежная, любимая маленькая девочка, спасибо тебе! Это сделала ты, моя родная! Ты будешь всегда со мной! Спасибо!!!!

Кузнецова встала и, не глядя на Троицкого, не спеша прошла в кабинет. На пороге оглянулась. Искорки вспыхнули в ее глазах:

– Спасибо, Андрей Иванович! Вы преподали мне хороший урок.

– Я? За что? Какой урок? Ваша честь… Лена… Что вы? Наверное, это я должен вам говорить спасибо за урок! – Троицкий, возможно впервые за время этого процесса, почувствовал какое-то неприятное жжение в груди. Может, это и есть Совесть?

Он не жалел о своем проигрыше. Его поблагодарила та, ради которой он готов был даже пожертвовать своим теплым местом. А с шефом он объяснится. В конце концов, этот Малышев и так не слабо раскошелился. Ну не всегда удается банку оторвать квартиру с руками, ногами и кошельком заемщика.

Обливаясь слезами, Натка сделала еще одну попытку выудить ключ из унитаза, но, как и все предыдущие, эта тоже закончилась неудачей – рука нырнула в отвратительно холодную воду и нащупала шершавое дно…

Смыл, паршивец, смыл, смыл! Натка выскочила из туалета и схватила попытавшегося увернуться Сеньку за ухо.

– Смыл?! – закричала она.

Сенька, покраснев от натуги, кивнул.

– Мобильник мой где?! – Натка отпустила его ухо и заметалась по комнате в поисках телефона.

– Тоже смыл, – пискнул сын, предварительно спрятавшись за кресло. Он так удачно нашел укрытие, что Натка, как ни скакала вокруг этого кресла, не могла до Сеньки дотянуться.

– Ты мне жизнь сломал!

– Мам, не психуй…

– Что ты понимаешь?!

– Мам, я все понимаю!

Натка запустила в Сеньку диванной подушкой и вдруг вспомнила, что, кроме мобильника, в доме есть еще телефон – домашний. Она ринулась к тумбочке, на которой он стоял, но, схватив трубку, с отчаянием поняла, что не помнит ни одной цифры из телефонного номера Влада, потому что привыкла его набирать одним нажатием кнопки.

– Господи… – Натка села на пол и заревела в голос, обхватив голову руками. – Господи, да за что же мне все это…

Сенька выполз из укрытия, на четвереньках опасливо подобрался к ней и обнял.

– Отстань! – простонала Натка. – И без тебя тошно.

– Без меня, мам, тебя бы уже убили.

– Кто, господи?! Что ты несешь?! – В новом приступе рыданий она повалилась на пол – на старый, драный линолеум, пахнущий отчего-то кошками…

Сенька неуверенно погладил ее по ноге.

Раздался резкий звонок в дверь.

Натка вскочила.

– Мам, не отвечай, – взмолился Сенька, вцепившись ей в ногу. – Мама-а!!!

Волоча его по полу, она бросилась к двери. В мутном окуляре глазка увидела злое лицо Влада и истерично задергала дверь.

– Влад! Владик! Я сейчас! Сенька случайно выбросил ключ, а тут замок старый! Я взломаю его, ты только не уходи!

– Я сам взломаю, – глухо отозвался Тишко. – У меня есть инструменты.

И она увидела, как он достал из кармана то ли маленький ломик, то ли отмычку.

И еще она увидела дикий страх в глазах Сеньки.

– Нужно позвонить Лене, – пробормотала Натка.

– Я звонил, у нее телефон отключен. Она, наверное, на заседании. – Сенька выудил из кармана мобильник и протянул Натке: – Звони в полицию, мам…

Она взяла телефон и одной кнопкой – как привыкла, набрала номер единственного человека, который мог ей помочь.

– Таганцев, – прошептала она, услышав на том конце громогласное «Слушаю!». – Миленький! Меня убивают… Сына спаси…

В замке со страшным скрежетом орудовал то ли лом, то ли отмычка… Натка почувствовала, как от страха теряет сознание.

– Мам, если к двери шкаф подтащить, он не сразу войдет, – услышала она будто сквозь вату голос Сеньки.

Никогда еще чувство усталости не сопровождалось у меня такой восхитительной эйфорией.

Летать хотелось. Громко петь. Крикнуть: «Наша взяла!» – и победно подпрыгнуть.

Никогда, как мне казалось, я не выносила такого верного решения.

Увидев счастливые глаза Виктора Ивановича Малышева – глаза, в которых прежде не было жизни, только боль и безнадежность, – так вот, увидев их счастливыми, я поняла, что все сделала правильно.

Ради таких моментов стоит жить.

И моя мантия, как белый халат врача, – чтобы спасать жизнь. Чтобы глаза становились счастливыми вот так, сразу после нескольких моих фраз – точных, выверенных и справедливых…

А еще у меня осталось чувство, что я сделала что-то запретное.

Бросила вызов.

Другими словами – создала прецедент.

В кабинете я первым делом запустила вентилятор и сняла мантию.

Включив чайник, скинула туфли, без сил упала в кресло и положила ноги на стол, ощущая, как отливает от них кровь и легкость приходит на смену усталости.