Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 36

Замечтавшись, Ната забыла про красный «Фольксваген».

Эта девчонка оказалась красавицей. Русые волосы до плеч, стройная фигура с тонкой талией, высокой грудью и длинными ногами. Лицо – милое, хорошенькое, свежее, не обремененное интеллектом.

Жалко милую красивую дурочку.

Красный тонированный «Фольксваген» тронулся за серебристым «Лексусом», нагнал его в потоке и больше не отставал.

Жалко, конечно, но… Таких дурочек надо учить.

И чем раньше, тем лучше.

«Лексус» неожиданно развернулся через двойную сплошную. «Фольксваген» бесстрашно повторил его маневр.

Не заметили бы слежку раньше времени…

Впрочем, эта длинноногая вертихвостка вряд ли способна что-то заметить. Такие, как она, словно ночные бабочки, слетаются на пламя вечной любви и мнимого благополучия.

А получают – смерть.

Вот только никак не удается застать эту бабочку одну. Но ничего – это дело времени.

Сенька, увидев Влада, вдруг разревелся.

– Хочу к тете Лене!

– Сень, мы теперь одной семьей будем жить – ты, я и дядя Владик. Смотри, какая машинка красивая. Сейчас мы на ней к дяде Владу поедем, – попробовала успокоить сына Натка.

– Хочу к тете Лене! – выл Сенька и упирался, когда она усаживала его в «Лексус».

– Может, не стоит ребенка травмировать? – спросил Влад. – Пусть у тети Лены пока поживет.

– Так он к тебе никогда не привыкнет, – возразила Натка, с трудом запихивая сына на заднее сиденье.

– Может, чупа-чупсом его затк… отвлечь? – спросил Влад, когда Сенькины вопли стали невыносимыми.

– Сам успокоится, – отмахнулась Натка.

– Когда?

– Не знаю. Его только Лена умеет быстро успокаивать.

Влад вздохнул и улыбнулся.

– Я обязательно научусь его успокаивать. У нас все будет хорошо. Да, Семен?

– Сам ты Семен! – крикнул в ответ Сенька и зашелся в новом приступе рева.

Пира, ознаменовавшего новую семейную жизнь, так и не получилось.

У Влада в холодильнике нашлась только замороженная пицца и засохший сыр.

– Что ж ты не сказал, что у тебя шаром покати? – сокрушалась Натка, осматривая более чем скромные запасы. – Я бы у Лены хоть колбасы и яиц захватила!

– Прости, солнце, совсем замотался, забыл.

Натка разогрела пиццу в микроволновке, но и скудного ужина не получилось, потому что Сенька, испытывая найденную на новом месте зажигалку, случайно подпалил занавеску на окне. Натка бросилась ее тушить – водой, ногами, с визгами-воплями, – но занавеска сорвалась с окна и обгорелым концом упала в пиццу, отчего та стала вонять синтетикой и приобрела неприятный вкус.

– Он часто так делает? – сухо поинтересовался Влад, не принимавший участия в тушении занавески.

– Бывает, – всхлипнула Натка. – Хочешь, я ему ухо надеру?

– Не стоит, – поморщился Влад. – С детьми надо уметь разговаривать.

Разговаривать он, правда, с Сенькой не стал, видимо, это было запланировано на будущее.

К ночи у Сеньки поднялась температура – тридцать восемь и пять. Он лежал на диване красный, несчастный, его колотило в ознобе под двумя одеялами.

– Наверное, надо «Скорую» вызвать, – щупая лоб сына, обеспокоенно сказала Ната.

– Все дети болеют, – пожал плечами Влад. – Пойдем спать, солнце, к утру у него все пройдет.

– Не уходи, мам! – заканючил Арсений.

– Будь мужчиной, Семен! – прикрикнул на него Влад. – Я в твоем возрасте не ныл и не мамкал!

Сенька жалобно заскулил, отвернулся к стене и накрылся одеялами с головой.

– Может, за жаропонижающим сбегать? – спросила Ната, чувствуя, как от жалости к сыну к горлу подступает ком.

– Травить ребенка таблетками? – возмутился Влад. – Только через мой труп. С утра начнем холодные обливания.

Ната с восторгом подумала, как он прав! Химия – это отрава, закаливание – вот путь к здоровью. Через несколько месяцев Арсений станет закаленным, воспитанным мальчиком. Ведь у него перед глазами будет пример настоящего мужчины.

– Я люблю тебя, – обняла она Влада.

– А я тебя обожаю, солнце…

Никита запретил себе думать об этом.

Не было белых тюльпанов, не было томительного ожидания у подъезда, не было растерянного, но в то же время немного ироничного взгляда Лены и этого холеного хмыря в белом костюме, который держал ее под локоть… Ничего не было.

И тем не менее под ложечкой ныло как после запрещенного удара.

Дома он позволил себе заглушить боль двумя рюмками коньяка и органной музыкой Баха, которую включил на полную мощность, несмотря на поздний час.

Он так и заснул на диване, одетый, под жизнеутверждающий орган.

Ему приснилась Лена в черном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее. Она шла по красной дорожке, как известная актриса на Каннском фестивале. Вокруг суетились фотографы – щелкали затворы фотокамер, мелькали вспышки, – а толпы холеных красавцев в белых костюмах пытались взять у нее автограф.

– Лена! – через их головы крикнул Говоров.

Она оглянулась, ожерелье исчезло с ее шеи, а шикарное платье превратилось в судейскую мантию. Говоров понял, что Лену надо спасать – от этих вспышек, от белых костюмов, от автографов. Никита рванулся вперед, но тут же застрял в вязкой, точно болото, толпе и начал задыхаться, тонуть…

Он проснулся, выключил музыку, разложил диван, постелил, разделся и лег.

«Ничего не произошло, – сказал он себе. – В конце концов, она мне обет верности не давала…»

В прокуратуру Никита приехал невыспавшийся, разбитый и злой. Две чашки крепкого кофе не спасли, и он вышел в коридор покурить.

В закутке под лестницей затягивалась длинной коричневой сигаретой Маша – еще одно напоминание о Кузнецовой, потому что Маша была лучшей подругой Лены.

– Что смурной такой? – поинтересовалась она, глядя, как Говоров слегка дрожащими пальцами достает сигарету из пачки.

– Не выспался, – отмахнулся Никита. – Баха слушал.

– Хорошее дело, – одобрила Маша. – Нет чтобы хорошим делом вместе с Ленкой заняться! Она тоже Баха любит.

– Да что ж это такое! – Никита стал хлопать себя по карманам в поисках зажигалки.

Маша протянула ему сувенирную коробочку спичек, продолжая гнуть свою линию.

– Ленусик совсем закисла: работа – дом, работа – дом… Смотреть жалко.

– Видел я, как она закисла, – пробормотал Никита, ломая о коробок спичку за спичкой…

– Что ты видел? – насторожилась Маша.

– Да так… – Меньше всего Никите хотелось рассказывать о вчерашнем своем позоре, хотя он понимал: Маша на правах лучшей подруги все равно рано или поздно о нем узнает.

Он наконец прикурил, втянув терпкий дым в легкие. Последняя сигарета, привычно подумал он в свое оправдание. Точно последняя…

– Выкладывай, все равно узнаю, – требовательно потеребила его за рукав Маша.

Говоров как можно равнодушнее пожал плечами. Может, и правда самому лучше все рассказать, чем ждать интерпретации событий от Лены.

– Хотел я вчера Лену на Баха позвать, цветы купил, к подъезду пришел, чтобы с работы встретить…

– Ну? – от нетерпения Маша едва не притопнула.

– Прождал два часа. Она приехала на «БМВ Х6» с каким-то плейбоем и ведром роз.

– Ленка?! С плейбоем?! – Маша расхохоталась. – Да это у нее по делу!

– И ведро роз?

– Ты просто не знаешь, какие у нее проблемы, – заговорщицки тихо сказала Маша. – Она мне по телефону рассказывала, что ее сестра опять в какую-то аферу вляпалась, а она Натку спасает.

– На «БМВ»? – усмехнулся Никита.

– А то ты не знаешь, как спасать надо! – возмутилась Маша. – Того обаял, этому улыбнулся, тут попросил, там пообещал… – Маша замолчала на полуслове, будто сообразив, что загнула совсем не то и ее логика неприятна Никите. – Говоров! Ну как тебе не стыдно… Ты что, Ленку нашу не знаешь?! Она же света белого из-за своей работы не видит. Ответственность – сумасшедшая, загруженность – бешеная, да еще то сестрица фортеля выкидывает, то Сашкины проблемы решать приходится. Сенька все время на ней! Крутится как белка в колесе, и если она взяла ведро роз и на крутой тачке приехала, значит, так надо для дела. Уж поверь мне!