Хроники Нарнии. Том 1 - Льюис Клайв Стейплз - Страница 28

 — Нет, спасибо. Не представляю, зачем стоит жить и жить без конца, если все, кого я знал, давно уже умрут... Лучше уж прожить обычную жизнь, умереть, когда придет срок, и отправиться на Небо.

 — Но что же будет с твоей матерью? Или ты просто притворялся, что любишь ее?

 — Ей-то оно зачем? — спросил Дигори.

 — Неужели ты не понимаешь, дурачок, что стоит ей съесть всего один кусочек этого яблока и она исцелится? Оно сейчас лежит у тебя в кармане. Мы — здесь, а Лев — далеко отсюда. Воспользуйся своим Волшебным Кольцом и вернись в свой мир. Всего через минуту ты будешь уже у постели своей матери и дашь ей этот плод. А еще через пять минут увидишь, как краски вернутся на ее лицо. И она скажет тебе, что у нее больше нигде не болит. Потом она заснет — и ты подумай только, что это значит! Много часов сладкого, естественного сна, без боли, без одуряющих лекарств! А на следующий день она проснется, и все скажут, что она удивительно быстро поправляется.

 А вскоре она станет совершенно здорова. И ты станешь жить, как все мальчики...

 — Ох! — вскрикнул Дигори и схватился за голову.

 Теперь он понял, какой страшный выбор предстоит ему сделать.

 — И что такое сделал для тебя этот Лев? — продолжала Колдунья. — Почему ты служишь ему, как раб? Что он может тебе сделать, если ты вернешься в свой мир? И что подумает о тебе твоя мать, когда узнает, что ты мог избавить ее от страданий и вернуть к жизни, избавить своего отца от горя — мог, но не сделал этого, а предпочел быть мальчишкой на побегушках у дикого зверя из чужого мира, которому нет до вас никакого дела...

 — Я... я не думаю, что он дикий зверь, — возразил Дигори почти беззвучно, потому что во рту у него все пересохло. — Он... я, конечно, не знаю, кто он...

 — А если не зверь, то еще хуже, — сказала Колдунья. — Смотри, что он уже сделал с тобою. Ты стал совершенно бессердечным. И так бывает с каждым, кто слушается его. Жестокий, безжалостный мальчишка! Ты предпочитаешь, чтобы умерла твоя родная мать, только бы...

 — Да замолчите вы! — произнес совершенно несчастный и жалкий Дигори тем же, почти беззвучным голосом. — Или вы думаете, что я ничего не понимаю! Но я... я уже обещал...

 — Ах, но ты ничего не знал, когда обещал... значит, и не подозревал, какое обещание заставили тебя дать! Не было никого, кто мог бы предупредить тебя!

 — И мама тоже... — продолжал Дигори, с трудом выговаривая слова. — Ей самой это не понравилось бы... Она ужасно строгая насчет того, что надо выполнять обещания... и не воровать... и не делать никаких таких вещей... Если мама была бы здесь, она сказала бы, чтобы я этого не делал... сказала бы именно это, а не что-нибудь другое.

 — Но она же никогда об этом не узнает, — успокаивала его Колдунья, и, глядя на ее жестокое и злое лицо, никто бы не поверил, что это ее голос звучит так сладко и мелодично. — Тебе совсем ни к чему рассказывать ей о том, как ты получил это яблоко. И отец твой тоже никогда об этом не узнает... Тебе незачем рассказывать им правду. И, сам понимаешь, незачем брать с собою эту маленькую девочку...

 Тут Колдунья допустила роковую ошибку. Конечно, Дигори был уверен, что Полли и без него сможет вернуться домой при помощи своих волшебных колец. Но Колдунья, по-видимому, этого не знала и, следовательно, предлагала Дигори совершить заведомую подлость. И это низкое, бессердечное предложение — уйти самому и бросить Полли здесь одну — сразу высветило всю подлость и фальшь остального, что говорила ему Колдунья. И хотя горе мальчика было безысходным, голова его неожиданно прояснилась, и он сказал совсем другим голосом, громко и ясно:

 — Интересно, что с вами произошло? Откуда у вас взялась такая нежная привязанность к моей маме? К тому же такая внезапная? Зачем она-то вам понадобилась? В какую игру вы играете?

 — Бог с тобою, Дигги! — шепнула ему на ухо Полли. — Живее! Теперь надо поскорее сматываться!

 До сих пор, пока шла беседа, она не смела вставить ни слова, — потому что, сами понимаете, не ее мама лежала при смерти!

 — Давай, садись! — ответил ей Дигори, подсадил ее на спину Летуньи, а затем проворно вскарабкался и сам. Лошадь расправила крылья.

 — Уходи же, глупец, — крикнула ему Колдунья. — Ты еще вспомнишь обо мне, мальчишка, когда сам будешь лежать при смерти, старый, больной и бессильный! Вспомнишь, как отшвырнул шанс стать вечно юным и бессмертным! Больше тебе он уже не подвернется!

 Она кричала еще что-то, но они были уже так высоко, что успели расслышать только это. Но Колдунья тоже недолго тратила слова даром и не стала глядеть им вслед. Они видели, как она повернулась и заспешила, спустившись с холма, куда-то к северу.

 Как я уже рассказывал, в это утро они поднялись очень рано, а события на холме заняли не так уж много времени. Поэтому Летунья и Полли считали, что они успеют в Нарнию еще до наступления ночи. В продолжение всего обратного пути Дигори ничего не говорил, а другие стеснялись заговаривать с ним. Он был очень печален и порою испытывал сомнения в правильности своего поступка; но всякий раз, как ему вспоминались огромные сияющие слезы в глазах Аслана, сомнения его отлетали прочь.

 Весь день Летунья, не чувствуя усталости, без отдыха летела и летела, придерживаясь течения реки, уводившей их на восток; летела меж высокими горами и над дикими лесистыми холмами. А потом они, миновав великий водопад, начали спускаться все ниже и ниже, туда, где в тени огромного утеса начинались зеленые леса Нарнии. И наконец, когда небо уже покраснело на закате, увидели на берегу реки место, где собралось множество всяких зверей. А вскоре разглядели среди них и самого Аслана. Летунья заскользила вниз, выпустив все четыре ноги, а потом, у самой земли сложив крылья, приземлилась и сразу же перешла в стремительный галоп. Затем резко осадила на месте. Дети спрыгнули на землю. И Дигори увидел, как все звери, гномы, сатиры, нимфы и прочие существа расступились, пропуская их вперед. И тогда он направился прямо к Аслану, протянул ему яблоко и сказал:

 — Я принес яблоко, какое вы просили, сэр!

Глава четырнадцатая

ПОСАДКА ДЕРЕВА

 Отлично! — сказал Аслан, и от его голоса содрогнулась земля. И тут Дигори понял, что все нарнианцы слышали эти слова и что отныне рассказ об этом приключении будет передаваться в этом мире от поколения к поколению сотни лет, а может быть, и всегда. Но не надо бояться, что он впал в тщеславие — теперь, когда он стоял рядом с Асланом, у него не было времени думать о таких суетных вещах. Он обнаружил, что может глядеть Льву в глаза. Дигори забыл все свои тревоги, сомнения и чувствовал только одно огромное удовлетворение.

 — Отлично, Сын Адама! — снова похвалил Лев. — Ибо ради этого плода ты претерпел и голод, и жажду, и слезы, и искушение. Поэтому ничья рука, кроме твоей, не имеет права посадить Дерево, которое отныне будет защищать всю Нарнию. Брось же яблоко к берегу, чтобы оно легло туда, где земля мягче всего!

 И Дигори исполнил то, что ему было сказано. Все затихли, поэтому был слышен даже легкий стук, с каким яблоко упало в мягкий прибрежный ил.

 — Отличный бросок! — сказал Аслан. — А теперь пришла пора совершить коронацию короля Нарнии Фрэнка и его королевы Элен.

 Только теперь дети обратили на них внимание. Правители были облачены в какие-то странные, прекрасные одежды, ниспадавшие роскошными складками с их плеч до самой земли; четыре гнома несли шлейф мантии короля, а четыре нимфы — шлейф королевы. Головы их оставались непокрытыми, и распущенные волосы Элен свободно струились вниз, отчего она удивительно похорошела. Но не волосы и одежды изменили их почти до неузнаваемости. На их лицах явилось совсем новое выражение. Все грубое, сварливое и хитрое, что запечатлелось на лице Фрэнка за годы его работы кэбменом, бесследно отлетело, словно унесенное юным нарнианским ветром, и оттого яснее проступили всегда присущие ему смелость и Доброта. То ли воздух нового, юного мира свершил с ним эту перемену, то ли его беседа с Асланом, то ли что еще, но результат был очевиден.