Драмы - Штейн Александр - Страница 59

Клавдия Сергеевна. Да нас-то с тобой кто спросит? По нас, лучше наших мужиков и на свете нет. Ну, я пошла. (Стоит). А люди иначе судят.

Александра Ивановна (вставая). Плачет Миша.

Клавдия Сергеевна. Разве? (Прислушивается). Почудилось тебе.

Александра Ивановна (резко). Зовет.

Клавдия Сергеевна. А... Ну иди-иди.

Александра Ивановна молча провожает ее. Возвращается. Садится на диван. Молчит. Из коридора выглядывает Марьяна.

Марьяна. Папа не приходил?

Александра Ивановна. Четверг. Партийный день. Наверно, собрание.

Марьяна. Вопросы какие, не знаешь?

Александра Ивановна. Я же беспартийная. (Помолчав). Ты отцу лекарство поставила?

Марьяна. Сейчас.

Александра Ивановна. А в Челябинск вчера бандероль отправила?

Марьяна. Сегодня отправила.

Александра Ивановна. Только сегодня? Как тебе не совестно, Марьянка? Как тебе не совестно? Он так много сделал для тебя и так мало требует, а ты не можешь выполнить даже эти свои обязательства... ничтожные... крохотные...

Марьяна. Не беспокойся, мама. Я выполню перед ним все свои обязательства до конца.

Александра Ивановна. Что?

Марьяна. Не беспокойся, мама.

Слышен детский плач.

Александра Ивановна. Теперь и вправду Мишка зовет... (Встает). Павлика покорми, у меня что-то голова разболелась. Прилягу. Придет отец — позови. (Уходит).

Марьяна (смотрит матери вслед). Не знает... (Достает из полубуфета пузырек, рюмку. Идет к двери в смежную комнату). Павлик! Степан! Кушать! (Капает в рюмку лекарство, разбавляет водой).

Выходят Павлик и Степан.

Павлик, а ты хлеба купил?

Павлик. Черт!

Степан. Сбегаю! (Бежит к выходу).

Марьяна. Ни за что! Пусть он сам!

Павлик. Степа, я сам.

Степан уже исчез.

Он ради тебя не только в булочную — он в ракетном снаряде в межпланетные пространства умчит! И назовет неизвестную планету — Марьянка!

Марьяна вдруг закрывает лицо руками.

Марьянка! Ну, Марьянка...

Марьяна (всхлипывая). Ах, дурачок ты, дурачок. У нас такое несчастье, а ты...

Павлик. Какое несчастье?

Марьяна (шепотом). Закрой ту дверь.

(Павлик закрывает дверь, в которую ушла Александра Ивановна). Садись сюда.

Павлик садится рядом с сестрой, она берет руки брата в свои.

Ты должен знать. (Пауза). Может быть, сейчас отца исключают из партии. (Пауза). Помнишь то утро — ты искал справку? В портфеле лежало отцовское заявление в Центральный Комитет. Я прочла случайно. Мать не знает. Сегодня собрание, — может быть, не подтвердят. А если подтвердят? Как жить тогда, Павличек, как жить?..

Пауза.

Павлик (шепотом). А я...

Марьяна. Ну?

Павлик. Нет, я подумал.

Марьяна. Скажи, скажи.

Павлик. Я-то не знал. Написал в автобиографии, что отец — старый член партии. Как же теперь? Ничего не говорить?

Марьяна. Если сегодня подтвердят, скажи немедленно. (Шепотом). Какой это ужас, Павличек!.. Наш папа, такой кристальный, чистый. Почему ты молчишь?

Павлик (шепотом). Я думаю. (Пауза). Марьянка, пока мне никуда заявлять не надо: ни в комсомол, ни на факультет. Еще собрание, еще райком, отец будет драться, а я пока-то — тень на ясный день...

Марьяна (встает). Я думала, с человеком говорю, а ты...

Павлик. Да что я сказал такого?

Марьяна. Узнают — не узнают, говорить — не говорить. Отца твоего из партии, с позором из партии, которой он всю свою молодость, всю кровь... А тебя только одно... Только одно...

Стукнула дверь.

Никому ни слова! Слышишь! Никому!

Влетает Степан.

Степан. Быстро? (Замолчал, увидев расстроенные лица Марьяны и Павлика).

Павлик. Марьяна, некогда мне, мы пойдем заниматься.

Марьяна (сухо). Как хотите. (Берет со стола несколько ломтиков сыра, кладет на блюдечко, отдает брату). Чай на плите.

Павлик берет блюдце, взглядывает виновато на сестру, уходит.

(Берет хлеб у Степана). Спасибо, Степа. (Режет хлеб). Иди, я сама принесу.

Степан. Марьяна... (Голос его глух).

Марьяна поднимает голову.

Я с тобой.

Марьяна. Что ты сказал?

Степан (берет ее руку). Я с тобой, Марьяна. Всегда. (Поворачивается, уходит).

Марьяна (идет к дивану, берет с полки учебник). Хлеб не взял. A-а... (Махнув рукой, села, раскрывает книгу, листает страницы). «Гортань в целом связана в подъязычной костью при помощи подъязычно-щитовидной перепонки...»

Из передней входят Хлебников и Черногубов.

Хлебников. А мать где?

Марьяна (вскочила). Прилегла. (Вглядываясь в лицо отца, пытаясь прочесть в нем ответ на свой немой вопрос). Разбудить?

Хлебников (Черногубову). У Мишки две ночи температура, вчера полегчало, умаялась. (Марьяне). Одни посидим. И ты ступай.

Марьяна молча уходит.

Черногубов. Знает?

Хлебников. Не сказал. (Заметил на столе бочонок). Откуда? Черногубов. Как же, дядин гостинец.

Хлебников. А, да, дядя Федя. Кстати, пожалуй. Выпьем? Черногубов. Давай.

Хлебников цедит вино в бокалы. Один пододвигает Черногубову, из другого пьет, не чокаясь. Цедит вино снова. Вынул пачку «Казбека», закурил.

Хлебников. Люди есть. Глядишь на таких — поражаешься. «Как, он в партии? Вот не подумал бы!» А у меня, когда я в райком приходил, милиционер партбилета не спрашивал. По лицу читал. (Снова цедит из бочонка, пьет).

Черногубов. Чего спешишь?

Хлебников. Что бы ни сказал — нет мне веры. Панин, Молодцов, Горохов, Сергиевский, Шубин, Внуков — свои сидят, ведь хорошие ребята... Ни одной запятой не верят. Талант надо — такую тень на человека бросить!

Черногубов. Солдатов, кажется, за тебя вступился?

Хлебников. Солдатов.

Черногубов. Мужик стоящий. И этот... Чижов. Он что — из отдела кадров? То-то Полудин и бесился. Эх, не напусти он туману с этим челябинским делом... будто он, Полудин, знает что-то, о чем говорить не положено... а знать, быть может, ни черта и не знает... не повернуть бы ему собрание. Какое отношение Дымников имеет к Челябинску?

Хлебников. Никакого! А как докажешь? Дымникова нет — на этом и играет. А виноват Дымников — я ни при чем. Не виноват — я ни при чем. А в общем и целом — подвел под исключение, подвел. Черт его знает, я бы такое прочел, может, и сам крикнул: гнать без оглядки. Жутко звучит, Черногубов, а, жутко? Прием на работу, контрабандный провоз, незаконный вынос, нарушение государственной тайны, неискренность перед партией...

Черногубов. Размалевать все можно.

Хлебников. От обиды, от волненья, от досады сбиваюсь, путаю, срываюсь, а он и это против меня оборачивает. Путает? Стало быть, совесть нечиста! Я слово — он его перевернет! Так собьет, — сам слышу — не то говорю, не так... Вот его неправда мою правду и кроет. (Пьет). Слушай, Черногубов. Кто он? Ах, кабы не меня исключали, я бы в нем разобрался...

Черногубов. А Дергачева ваша? Было одернула его — заметил? — когда он меня и Солдатова репликами сбивал. А потом... (Махнул рукой).

Хлебников. Не от подлости. Честная. А убедил, взял чем-то, на чем-то сыграл. Художник! «Вторая жизнь», «Человек с двойным дном». (Пьет). А он такой же, Хлебников Алексей Кузьмич, каким был до десяти часов вечера сегодняшнего дня. И жизнь у него была одна. Другой не было, и не хочу другой. Не навязывайте вы мне ее! (Подняв бокал, поставил на место). Что это я за болван, эту дядину бурду пью? А ты тоже хорош — не остановишь! (Зычно). Марьяна!