Вечер в Византии - Шоу Ирвин - Страница 56

– Никаких проблем ты мне не добавлял, – резко сказал Крейг. – Ты мой друг и партнер, в прошлом ты делал для меня чудеса и, я полагаю, будешь делать и дальше. Не знаю, что бы со мной сталось без тебя.

– Агент – это мишень для насмешек, – сказал Мэрфи. – А я – шестидесятилетняя мишень для насмешек.

– Никто так о тебе не думает, – сказал Крейг. – Я так не думаю, и все, кому приходилось иметь с тобой дело, тоже наверняка не думают. Так что забудь об этом. – Ему было неприятно видеть в таком настроении Мэрфи, который никогда не терял присутствия духа, уверенности в своих силах, решительности в суждениях, считая это своим стилем, даже своим жизненным кредо.

– Если хочешь, Джесс, я отменю Рим и Лондон и полечу с тобой в Нью-Йорк.

– В этом нет необходимости, – сказал Крейг. – Наоборот, ты приобретешь больший вес, когда они там узнают, что надо ждать тебя.

– Только не делай никаких уступок, пока я не приеду. – Голос Мэрфи окреп. – Держись твердо. Дай мне до утра все обдумать. Завтра скажи мне точно свои требования, и мы прикинем, чего и как тут можно добиться.

– Так-то лучше, – сказал Крейг. – Вот почему я и просил Клейна позвать тебя на нашу встречу.

– Господи! – громко вздохнул Мэрфи. – Знал бы ты, как мне противно будет делить с этим пройдохой комиссионные, Крейг засмеялся. Засмеялся и Мэрфи, выпрямившись на сиденье.

Но когда они подъехали к «Карлтону», он сказал:

– Джесс, у тебя не найдется лишнего экземпляра сценария? Хочу перечитать его – просто чтобы понять, каким я могу быть идиотом.

– Завтра дам. Привет Соне.

Когда Мэрфи вылез из «симки» и пошел к своей машине, вид у него был величественный, властный и угрожающий – вид человека, которому не каждый осмелится перебежать дорогу. Крейг невольно улыбнулся, глядя, как его друг вваливается в свой большой черный «мерседес».

В холле отеля было полно народу: мужчины в смокингах и дамы в вечерних платьях собирались на вечерний сеанс фестиваля. Пробираясь к стойке портье, Крейг машинально озирался, ища глазами Гейл. Много знакомых лиц и среди них – Джо Рейнолдс, но Гейл не было видно. Синяки у Рейнолдса начали желтеть, и внешность его от этого не стала привлекательней. Он оживленно разговаривал с Элиотом Стейнхардтом. У лифта стоял высокий русобородый парень, и Крейг почувствовал на себе его пристальный взгляд. Когда он брал почту и ключ от номера, парень подошел к нему, – Мистер Крейг?

– Да.

– Я Бейард Пэтти.

– Да?

– Я хочу сказать… Я друг Энн. Из Калифорнии, – А, здравствуйте. – Крейг протянул руку, и Пэтти пожал ее. У него была огромная и мощная, как камнедробилка, ладонь, – Очень рад познакомиться, сэр, – сказал Пэтти скорбно.

– А где Энн? Давайте ее сюда и пойдем выпьем.

– Вот об этом я и хотел вас спросить, мистер Крейг. Энн здесь нет. Она уехала.

– То есть как уехала? – резко спросил Крейг.

– Уехала и все. Сегодня утром. Записку мне оставила.

Крейг повернулся к портье.

– Моя дочь съехала?

– Да, monsieur, – ответил портье. – Сегодня утром.

Крейг перебрал свою почту. Никакой записки от Энн не было.

– Она оставила свой новый адрес?

– Нет, monsieur.

– Пэтти! Она вам сказала, куда уехала?

– Нет, сэр. Зовите меня Бейард, пожалуйста. Она просто исчезла.

– Подожди меня здесь, Бейард, – сказал Крейг, – Может, она в моем номере оставила записку.

В номере тоже ничего не оказалось. Он снова спустился в холл. Пэтти ждал у стойки портье. Он был похож на громадного, верного, лохматого ньюфаундленда.

– Есть что-нибудь? – спросил Пэтти.

Крейг покачал головой.

– Странная девушка, – сказал Пэтти. – Я только вчера приехал. Летел через полюс.

– Пожалуй, нам обоим не мешало бы выпить, – сказал Крейг. Он чувствовал себя карликом рядом с громадным молодым человеком, шагавшим с ним по коридору в направлении бара. На Пэтти были джинсы. трикотажная рубашка, а поверх нее – легкая коричневая куртка из непромокаемой ткани. Он слегка прихрамывал, и это еще больше выделяло его среди мужчин в вечерних костюмах и дам в драгоценностях.

– Я вижу, ты до сих пор хромаешь, – сказал Крейг.

– Так вы, стало быть, знаете, – с удивлением заметил Пэтти.

– Энн рассказывала.

– Что она еще обо мне говорила? – спросил Пэтти тоном обиженного ребенка, плохо сочетавшимся с его массивной фигурой.

– Ничего особенного, – дипломатично ответил Крейг. Он, конечно, не собирался повторять, что сказала Энн об этом бородатом юнце из Сан-Бернардино.

– Она вам говорила, что я хочу на ней жениться? – Кажется, да.

– Вы, надеюсь, не находите ничего ужасного и порочного в том, что человек хочет жениться на девушке, которую любит?

– Нет, не нахожу.

– Полет через полюс стоил мне огромных денег, – сказал Пэтти, – а я видел ее всего несколько часов, она даже не позволила мне остановиться в том же отеле, и вдруг – бац! – записка: уезжаю, прощай. Как вы думаете, она сюда вернется?

– Понятия не имею.

Все столики оказались занятыми, так что им пришлось стоять в толпе у бара. Здесь тоже было много знакомых лиц. «Помяни мое слово, – говорил какой-то молодой человек, – английская кинематография подписала себе смертный приговор».

– Мне, наверно, следовало надеть костюм, – сказал Пэтти, смущенно озираясь по сторонам. – Просто необходимо. В таком шикарном месте.

– Не обязательно, – сказал Крейг. – Теперь никто не обращает внимания на то, как люди одеты. В течение двух недель здесь – полная свобода нравов.

– Оно и видно, – угрюмо сказал Пэтти. Он заказал «мартини». – С моей ногой одно хорошо: можно пить «мартини».

– Не понял.

– Я хочу сказать, теперь мне не надо следить за спортивной формой и прочей ерундой. По правде говоря, мистер Крейг, когда я услышал, как хрустнуло у меня колено, я обрадовался, здорово обрадовался. Сказать, почему?

– Ну что ж, скажи. – Крейг, потягивая виски, заметил, что Пэтти выпил одним глотком половину своего «мартини».

– Я понял, что мне уже не играть больше в футбол. Зверская игра. А бросить ее – при моей-то силе – не хватало духа. И потом, когда я услышал, как оно хрустнуло, я еще подумал: «Теперь Вьетнам без меня обойдется». Вы считаете, что это непатриотично?

– Да нет, – сказал Крейг.

– Когда я выписывался из больницы, – продолжал Пэтти, вытирая мокрую от «мартини» бороду тыльной стороной ладони, – то решил наконец сделать Энн предложение. Ничто нашей женитьбе уже не мешало. Только она… – В голосе Пэтти послышалась горечь. – Что она имеет против Сан-Бернардино, мистер Крейг? Она вам говорила?

– Насколько помню, нет.

– Доказательство своей любви она мне представила, – воинственным тоном сказал Пэтти – Самое убедительное доказательство, на какое способна девушка. И всего лишь вчера.

– Да, что-то она мне на этот счет говорила, – сказал Крейг, хотя сообщение Пэтти насчет вчерашнего дня его удивило. Неприятно удивило. «Самое убедительное доказательство». А какое доказательство он представил вчера в Мейраге? Этот парень все еще пользуется лексиконом викторианской эпохи. Даже трогательно. А вот Энн, когда высказывалась на эту тему, не очень-то тщательно выбирала слова.

– Я должен вернуться в Сан-Бернардино, – сказал Пэтти. – Я ведь единственный сын в семье. У меня четыре сестры. Младше меня. Мой отец всю жизнь создавал свое дело. Он один из самых уважаемых людей в городе. А теперь я должен ему сказать: «Все, что ты делал, – ни к чему», так, что ли?

– Я считаю, что ты рассуждаешь здраво, – сказал Крейг.

– А вот Энн не считает, – печально сказал Пэтти. Он уже допил свой «мартини», и Крейг заказал еще. Как избавиться от этого парня? Если верно, что музыка – пища для любви, то Пэтти – это школьный духовой оркестр, играющий школьный гимн в перерыве между первым и вторым таймом. Крейг невольно усмехнулся: смешное сравнение!

– По-вашему, я дурачок, мистер Крейг? – сказал Пэтти, заметив его усмешку.