Глубина. Трилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 12

   Я подхватываю свой, и мы выходим в ту дверь ресторана, что в каменной стене. В маленьком тамбуре я тихо говорю:

   – Индивидуальное пространство для нас обоих. Допуск для человека, назвавшего код «серый-серый-черный».

   – Принято, – слышится из потолка. Теперь, сколько бы посетителей ни захотело погулять в виртуальном пространстве «Трех поросят», их мы не увидим. Только покупателя, которому я загодя сообщил код.

   За второй дверью – лес. Дремучий, первобытный, северный. Холодный ветер пронизывает до костей, я ежусь. Мой спутник к холоду совершенно равнодушен. Может быть, у него более простой шлем – без кондиционера?

   Бог знает…

   Зарабатывает он не меньше моего, но, может быть, у него огромная семья. Или Роман и впрямь алкоголик, проматывающий сотни зеленых за считанные дни?

   За нашей спиной – маленький каменный домик, так выглядят «Три поросенка» с этой стороны. Идем по тропинке, помаленьку отхлебывая из бокалов.

   – Тебе нравится перцовка? – мимоходом спрашиваю у оборотня.

   – Да.

   Сухо и без малейших комментариев. Хотел бы я знать, Роман, кто ты на самом деле.

   Но это невозможно. Виртуальность жестока к неосторожным.

   Выходим к реке. Крутой обрыв, схваченный цепким покровом низкого кустарника. Очень сильный ветер, я щурюсь. Небо затянуто тучами. Река не то чтобы горная, но порожистая и быстрая. Вдали вьется стая каких-то крупных птиц – не знаю, каких именно, они никогда не подлетают близко. Над обрывом – столик, на нем стоят бутылки джина, тоника и «Абсолют-пеппера». Еще никелированный термос, в нем, я знаю, глинтвейн. Вкусный, с корицей, ванилью, мускатным орехом, перцем, кориандром. Три плетеных стула. Садимся рядом, смотрим на реку.

   Красиво.

   Белая пена на камнях, холодный ветер, полный бокал в руке, сизые тучи, клубящиеся над головой. Завтра наверняка пойдет снег. Но в виртуальности не бывает «завтра».

   – Хотел бы я знать, – делаю глоток, – откуда взята эта река.

   – Места красивее не видал я в своей жизни… – странным тоном произносит оборотень.

   Вот так всегда. У каждого свои ассоциации и аналогии. Для Романа явно этот пейзаж что-то означает. Для меня – просто красивое место.

   – Ты здесь бывал?

   – В какой-то мере.

   Интересно.

   – Что это за птицы, Роман?

   – Гарпии, – не глядя отвечает он. Хлоп – и его стакан пуст.

   Но он все равно не пьянеет.

   Как я ненавижу тайну, которая окружает нас. Мы боимся друг друга. Мы боимся всего.

   – А погода приятная, – бросаю наугад.

   – Снежное нынче лето… – говорит оборотень. И смотрит на меня с иронией. Он узнает эту местность. Она отзывается чем-то в его душе.

   Мне не дано узнать, чем именно.

   Наливаю себе глинтвейна в тяжелую керамическую чашу. Вдыхаю аромат. Снежное лето? Пускай. Нет ничего лучше плохой погоды.

   – Леня, ты куришь травку? – Роман протягивает мне портсигар.

   – Нет.

   Наверное, он и впрямь алкоголик и наркоман…

   – Говорят, куда безвреднее алкоголя и табака.

   – Говорят, что в Москве кур доят.

   Роман колеблется, но закуривает.

   Блин. Надины доводы начинают казаться мне не такими уж безумными.

   Я пью глинтвейн, Роман курит анашу. Минуты через две щелчком отправляет недокуренную сигарету вниз и говорит:

   – Детская забава. Плесни мне вина.

   – Это глинтвейн.

   – Какая, на фиг, разница…

   Теперь мы оба потягиваем горячее вино с пряностями. Роман кивает:

   – Рулез!

   Я согласно киваю. «Рулез» – это что-то хорошее. Холодное пиво, компьютер седьмого поколения, юная красавица, удачно обезвреженный вирус… глинтвейн.

   Сидим над обрывом, и нам хорошо.

   – Что было в том яблочке?

   – Новое лекарство от простуды. Очень эффективное.

   Роман хмурится:

   – Это стоит шесть тысяч?

   – Это стоит сто.

   – А… – Роман меняется в лице.

   – Давай дождемся покупателя.

   Оборотень кивает:

   – Твоя операция, тебе решать.

   Покупатель появляется минут через десять, когда я уже начинаю беспокоиться. Я знал его лишь под кличкой Тертый, а он меня под прозвищем Стрелок. Покупатель опрятен и неприметен, простой костюм, незапоминающееся лицо. Молодой парень с дипломатом в руке.

   – Добрый вечер, Стрелок! – говорит он мне. Голос излишне ровен – Тертый общается через программу-переводчик.

   – Доброе утро, – поглядывая на часы, отвечаю я. Это взаимная игра. Выяснить индивидуальное время дайвера, определить, в каком часовом поясе тот проживает, – уже немало.

   – Как я ценю ваш юмор… – Тертый садится на третий стул, вопросительно смотрит на меня: – Урожай созрел?

   – Тяжелые вышли яблочки. – Я достаю дискету, кладу на стол. – Честно говоря, я ожидал большей благодарности за подобный труд…

   – Мы ведь условились? Шесть тысяч долларов.

   Развожу руками.

   – По вашим словам, большего оно и не стоило.

   – Вы считаете иначе?

   – Понимаете, господин Шеллербах…

   Тертый вздрагивает.

   – Вы ошиблись как минимум на порядок. Простуда – это мелочь, конечно… но кому нравится валяться в постели с температурой и сопливым носом?

   – Мне – не нравится. – Шеллербах-Тертый меняется в лице. Теперь это пожилой мужчина с волевой, но нервной физиономией. – Однако я полагал, что слово дайвера – свято.

   – Не отрицаю. Я отдаю вам файл, – щелчком отправляю дискету через стол. – Но в следующий раз ни один дайвер не пошевелит ради вас пальцем. Вы нарушаете нашу этику, господин Шеллербах. Труд оплачивается в меру его сложности.

   Шеллербах берет дискету и замирает. Я пью глинтвейн, наблюдая за ним. Оборотень молчит. Это моя операция.